— Считается ли прелюбодеянием, если женатый мужчина заведет интимные отношения с рабыней?

— Нет, потому что для совершения супружеской измены должна быть вероятность появления свободнорожденного потомства - видишь ли, такое рождение может угрожать статусу жены и статусу ее детей. Но поскольку рабыня не имеет законного гражданского статуса, то любой ребенок, рожденный от рабыни, также является рабом, никакой союз с рабыней не может представлять угрозы для брака или наследников. Вот почему многие жены не возражают, если их мужья сколько угодно резвятся со своими рабами, мужчинами или женщинами. Лучше, если он займется этим дома, без каких-либо затрат, а не со свободнорожденной женщиной или вообще чьей-то женой.

Я нахмурился: — Тогда почему ты говоришь, что это плохая идея?

Мой отец вздохнул: — Потому что, по моему опыту, акт сексуального единения неизменно вызывает не только физическую реакцию, но и эмоциональную, хорошую или плохую, как у хозяина, так и у рабыни. И это приводит к неприятностям.

— К каким таким неприятностям?

— О, это ящик Пандоры полный горя! Ревность, шантаж, предательство, обман, лживость - даже убийство. Опыт моего отца в мире был шире, чем у большинства мужчин. Он называл себя Искателем и зарабатывал на жизнь раскрытием чужих секретов, часто скандального или криминального характера. Он называл это «Копанием в грязи». Он видел весь спектр человеческого поведения, от лучшего до худшего, но в основном худшего. Если его опыт заставил его убедиться, что плотские отношения между хозяином и рабыней - это плохо, он, вероятно, знал, о чем говорил.

— Я понимаю, что это может быть неразумно, но разве не правомерно хозяину спать со своей рабыней? — спросил я.

— Конечно, закон не возражает. Как и религия; такой поступок не оскорбляет богов. Философам также нечего сказать о том, как человек использует своих рабов.

— Но что об этом ты думаешь, отец?

Он бросил на меня проницательный взгляд и понизил голос, так что я понял, что он говорит от чистого сердца: — Я думаю, что, когда любые два человека вступают в плотские отношения, чем больше разница в их статусе, тем больше вероятность того, что один из них вынужден действовать против своей воли. Когда это происходит, то унижаются обе стороны. Здесь можно даже поменяться ролями. Я видел, как так называемые философы вели себя как придурки, богатые люди разорялись, влиятельные люди унижались - и все из-за любви к рабыне. Безусловно, не каждый союз может быть равным. Не каждая пара может быть похожа на ту, что существовала между мной ... и твоей матерью.

Он замолчал и отвернулся.

На этом разговор закончился, но слова, сказанные моим отцом, запали мне в память.

Во время моего путешествия из Рима в Александрию я совершил ряд поступков, которыми мой отец гордился бы, по крайней мере, я на это надеялся. Но, кроме того, я совершил несколько поступков, которые мой отец, вероятно, вряд ли бы одобрил. То, что я спал с Беесдой попадало в последнюю категорию.

Смутные мысли о моем отце, должно быть, были в моей голове, когда я проснулся тем утром - возможно, он мне снился, - но то, что он мог думать, а мог и не думать, быстро вылетело у меня из головы. Мой отец был далеко, в Риме, но Бетесда была здесь, рядом. Когда ее тело прижималось ко мне, а наши чресла переплетались, было трудно думать о чем-то другом.

От тех мест, к которым мы прикасались, исходило самое изысканное ощущение, какое только можно вообразить - теплая плоть к плоти. Те несколько частей моего тела, которые не касались ее, испытали что-то вроде ревности и кричали о том, чтобы немедленно исправить ситуацию. Каждая частичка меня хотела прижаться к каждой частичке ее тела, всем сразу. Судя по тому, как она реагировала, я не сомневался, что она чувствовала то же самое. Возможно ли, чтобы два смертных тела слились в одно? Мы с Бетесдой часто прилагали к этому все усилия, иногда по нескольку раз в день.

Наши тела покрывались испариной. Пока мы поворачивались то в одну, то в другую сторону, слабый ветерок из окна мягко сдувал пот с нашей кожи. Наши вздохи и стоны сливались с музыкой шелеста пальмовых листьев, затем перерастали ее по высоте и громкости, пока, конечно, продавцы на улице внизу и люди, идущие на работу, не обращали внимания на наши крики

Наконец, наш союз завершился, наивысшее наслаждение было достигнуто, и мы разошлись.

— Начало твоего дня рождения, учитель, было удачным? - спросила Бетесда.

Вопрос был настолько ненужным, что я громко рассмеялась. Долгое время никто из нас не произносил ни слова. Мы лежали бок о бок, едва касаясь друг друга. Утреннее солнце все ярче отражалось от колышущихся пальмовых листьев, заливая комнату кусочками света. Я услышал крик чаек и рев навигационных сигналов с далекого Фаросского маяка. Я закрыл глаза и некоторое время дремал, затем снова стал медленно просыпаться.

Бетесда провела кончиками пальцев по моему колену и вверх по бедру, затем потянулась к более интимной части моего тела.

— Возможно, мы могли бы сделать начало дня еще лучше, - сказала она.

И так мы и сделали, очень медленно, не торопясь. Ее тело было пейзажем, в котором я безнадежно заблудился - лес ее длинных черных волос, лабиринт гладких коричневых конечностей, постоянно меняющийся рельеф ее плеч. Ее бедра и груди превратились в волнистые песчаные дюны, когда она потягивалась, изгибалась и поворачивалась. Ее рот был оазисом, место между бедер - дельтой.

Когда мы закончили, я почувствовал, что окончательно проснулся. — Non puto me umquam taedet eam, - сказал я, в основном себе, поскольку произнес слова на латыни. Хотя Бетесда знала иврит, греческий и египетский языки, мне пока удалось научить ее лишь поверхностному знанию латыни. Она подняла бровь, явно не понимая, поэтому я повторил свой комментарий на греческом, нашем общем языке. — Не думаю, что когда-нибудь смогу устать от этого.

— И я тоже, - ответила Бетесда.

— Но иногда...

— Нам нужно поесть.

Итак, именно голод в конце концов заставил нас встать с постели. Я надела свою синюю тунику - мою лучшую, несмотря на несколько пятен и тот факт, что поношенное белье немного облегало мне плечи; как раз накануне вечером Бетесда зашила дыру на рукаве и починила обтрепанный подол. Я позволил ей надеться мою второсортную тунику зеленого цвета, которая ей очень шла. На ее более миниатюрной фигуре простая туника выглядела довольно скромно; она закрывала ее локти и колени и, стянутая пеньковым поясом, плотно облегала грудь, которая значительно округлилась с того дня, как я купил ее.

Бетесда стояла у окна и расчесывала гребнем из черного дерева волосы, которые спутались во время наших занятий любовью. Она поморщилась и пробормотала проклятие, когда гребень наткнулся на особенно неподатливую прядь. Я рассмеялся.

— Ты всегда могла бы побрить голову, как это делают богатые женщины. Говорят, так удобнее в нашем климате, да и отпугивает вшей.