Товары, которые можно было употребить, такие как амфоры с вином, со временем должны были быть разделены между людьми; они были выставлены на всеобщее обозрение, чтобы каждый мог предвкусить уготованное им наслаждение. Товары, которые необходимо было продать, чтобы реализовать их ценность, такие как ювелирные изделия и серебряные сосуды, должны были быть помещены в общую сокровищницу, чтобы с ними разобрались позднее; они тоже были показаны всем. Когда эти драгоценные предметы проносились парадом по поляне, мне это немного напомнило триумфальные шествия, которые я видел мальчиком в Риме, во время которых самые сказочные военные трофеи демонстрировались народу Рима их полководцами-победителями.

Сам Артемон, не вызывая ничьих возражений, предъявил права на несколько свитков, уцелевших среди обломков; в основном они имели отношение к корабельным делам, хотя были и промокшие остатки пьесы Менандра. Другие товары более личного характера, такие как одежда, обувь, ремни, ранцы, кошельки для монет, шкатулки, ножи, лампы, мази, щетки и гребни, которые были розданы людям в соответствии с их потребностью в таких предметах или тем, кто был пропущен при предыдущих выплатах и считался следующим в очереди. Оказалось, что Артемон вел бухгалтерскую книгу, чтобы отслеживать, кому из мужчин причитается больше или меньше, восковую табличку с пометками каким-то шифром его собственного изобретения. Казалось, не имело значения, что только он мог разобраться в этой бухгалтерской книге, поскольку все мужчины доверяли его бухгалтерии, хотя в любом случае подавляющее большинство из них были неграмотны.

В конце дня у каждого человека в «Гнезде Кукушки» был набит желудок а кошелек с монетами  стал толще, чем накануне, и он шел в свою хижину с какой-нибудь новой вещичкой, какой бы маленькой оно=а ни была. Джет не был включен в раздачу монет, но хорошо разжился при раздаче товаров, поскольку добыча включала в себя несколько деревянных игрушек и одежду, подходящую для мальчика его возраста. Поскольку они больше никому не были нужны, все досталось Джету.

Я сам получил пару очень тонко сшитых туфель, которые сидели на мне так, как будто кожа была сшита специально для моих ног. Артемон выбрал их для меня и настоял, чтобы я их взял, отметив, что моя собственная обувь сильно износилась за время моих путешествий. Я старался не думать о том, откуда взялись эти туфли, и не представлять судьбу человека, который их когда-то носил.

— Каждому мужчине может пригодиться хорошая пара обуви, чтобы защитить свои ноги, - сказал Артемон, протягивая их мне. — Особенно мужчине, готовящемуся к посвящению.

Я проглотила комок в горле. — Когда это намечено?

— Не позднее завтрашнего дня, если все пойдет хорошо.

— И что ... — начал было я, потому что хотел узнать больше об этом так называемом посвящении. Но я услышал ворчание человека позади себя, которому не терпелось получить свою долю добычи, как и людям позади него. Я забрал свои новые туфли и пошел дальше.

Остаток дня, разговаривая с Менхепом и некоторыми другими людьми, с кем я начал знакомиться, я пытался разузнать чуть больше о посвящении. Но все они отклоняли мои вопросы, некоторые даже более неуклюже, чем другие. Ни один из них не дал мне четкого ответа. Стало очевидно, что мне не полагалось знать ничего больше того, что я уже знал, - только то, что ритуал может состояться на следующий день, и что его лучше проводить в обуви, чем босиком.

Той ночью в нашей хижине, слушая тихое похрапывание Джета, я долго лежал, уставившись в темноту. Но не мои мысли о посвящении не давали мне уснуть. Это было всепоглощающее желание увидеть Бетесду.

Я увиделся к ней раньше. Осмелюсь ли я пойти к ней снова?

Нет, сказал я себе; второй визит был бы слишком опасен. В ту ночь разбушевавшийся шторм позволил мне незаметно добраться до ее хижины, но сегодня небо было ясным, и все было тихо. Меня бы наверняка заметили. Артемон был бы в курсе моих передвижений. Результатом стала бы катастрофа.

И все же я не мог думать ни о чем другом. Я вспоминал свой предыдущий визит. Я вспоминал каждую мелочь, останавливаясь на моментах изысканного удовольствия, вспоминая вид, звуки, запах, вкус и прикосновение к ней. Эти воспоминания никак не успокаивали меня и не унимали мою тоску. Они только усиливали мое волнение.

Я делал все, что мог, чтобы отвлечься от этих мыслей, и не один раз. Тем не менее, я не мог думать ни о чем другом.

Наконец, усталость одолела меня.

Но даже когда я вошел в мир грез, я снова услышал рев какого-то дикого зверя из густого леса за «Гнездом Кукушки». Этот звук сделал то, чего не могло сделать ничто другое - он вытеснил Бетесду из своих мыслей, а на ее место вселил холодное, парализующее предчувствие ужаса.

На следующее утро я встал еще до восхода солнца.

Я съел немного черствого хлеба и горсть фиников, затем нашел уединенное местечко у лагуны, в виду хижин, но на некотором расстоянии, и наблюдал, как мир постепенно пробуждается к новому дню. Поверхность воды меняла цвет с темно-зеленого на бледно-голубой по мере того, как становилось светлее. Начали перекликаться и запели птицы. Некоторые мужчины вышли из своих хижин, но многие проспали допоздна, устроив себе заслуженный отдых после рейда. Те, кто заметил меня на другом берегу, не окликнули и не помахали мне рукой, и никто не подошел, чтобы присоединиться ко мне, даже Менхеп, который почти наверняка видел меня на другом берегу, тоже быстро исчез из виду. Я начал думать, что это, должно быть, часть ритуала посвящения, что никто не должен заговаривать со мной и даже смотреть мне в глаза.

В конце концов, я понял, что все мужчины уже поднялись, и, за исключением меня, куда-то ушли. Внезапно со стороны поляны с ямой для жарки я услышал звук множества голосов, кричащих в унисон. Вероятно, это уже происходило собрание, на которое меня не пригласили.

Звук криков, наконец, разбудил последнего спящего члена банды. На другом берегу лагуны я увидел, как из нашей хижины вышел Джет. Он зевнул, потянулся и потер глаза, заметил меня и направился, обогнув лагуну, ко мне. С поляны все еще доносились какие-то крики.

— Что они там делают? - спросил он.

— Подозреваю, речь идет обо мне.

Его глаза расширились: — Почему? Ты сделал что-то не так?