Переезд в Кемерово имел существенный плюс: никто здесь Колю Тибо не знал, и он сумел начать биографию с чистого листа (мы помним, что в те годы людям сходили с рук большие вольности при оформлении документов). Учился в школе, вступил в комсомол — и нигде ни словом не упоминал, что он сын репрессированного по политической статье. «Отец инженер, умер в 1943 году», — писал он во всех автобиографиях и анкетах, избегая любых подробностей.

Умалчивая о темных пятнах в биографии, Николай сумел поступить в УПИ, куда в 1953 году детям «контры» хода не было — лишь в 1957-м, после знаменитой речи Хрущева на съезде и массовой реабилитации, двери вузов для них широко распахнулись. Распахнулись, да не для всех — Коля Тибо, будь известна правда о его биографии, не смог бы поступить в вуз даже на четыре года позже. Фигуранты дела Промпартии под реабилитацию не попали, та коснулась в основном коммунистов, пострадавших в 1937–1938 годах, во время Большого террора. А классово чуждых вредителей из Промпартии реабилитировали лишь в 1989–1991 годах.

Так что Николаю Тибо-Бриньолю и в годы хрущевской оттепели приходилось держать язык за зубами и тщательно следить за каждым словом. Балагурил, веселил других — и ни на минуту не забывал о строжайшем самоконтроле.

Мог ли при таком бэкграунде Коля Тибо действительно быть борцом за дело строительства коммунизма? Искренне ли выступал на комсомольских собраниях?

Крайне сомнительно.

У Коли имелись и другие причины относиться к советской власти более чем прохладно. Двое его родственников (родной дядя и муж тетки) были белыми офицерами, служили у Колчака — и угодили в жернова Большого террора, а в те годы «врагам народа» уже не отмеривали детские сроки, как во времена Промпартии. Обоих расстреляли, тетушка пошла по лагерям.

Но был ли шутник и весельчак Коля диссидентом, на что порой намекают дятловеды? Расшатывал ли устои политическими анекдотами и шуточками, исполнял ли сатирические куплеты о Хрущеве, засевающем Заполярье кукурузой?

Тоже более чем сомнительно.

Не для того Коля Тибо поднялся с самого дна, чтобы погореть на такой ерунде. Зиновьев сообщал, что у Тибо хранились в общежитии «запрещенные книги», но не конкретизировал, какие. Политический самиздат? Забугорная антисоветчина от эмигрантского издательства «Посев»?

Позже выяснилось: никакой антисоветчины. Хранилась у Коли дореволюционная научная монография по сексологии с многочисленными илюстрациями весьма откровенного содержания. Шуточка о «профессоре любовных наук Тибо» из дятловского «Боевого листка» приобретает новый смысл, не так ли?

Создается впечатление, что Николай был достаточно аполитичен. Старался любой ценой вырваться со дна, куда его закинула сила обстоятельств, вернуться на то место в социуме, что занимали его предки в старые времена. И не более того.

Старался — но преуспел ли?

Казалось бы, вопрос глупый. Николай закончил институт, получил заветное высшее образование, голод и нужда навсегда остались в прошлом, впереди открывался широкий и светлый путь…

На деле все было иначе. Есть веские основания считать, что зимой 1958/59 годов черная полоса в жизни Тибо-Бриньоля продолжалась.

У мертвых студентов-дятловцев поисковики нашли деньги — и в одежде, надетой на мертвые тела, и в той, что осталась в покинутой палатке.

Суммы воображение не поражают. У Колмогоровой — 5 рублей, у Дорошенко — 20, у Дубининой — целых 35. Ничего удивительного, студенческая бедность вошла в поговорки. На стипендию в 180 рублей не разгуляешься. (У самого Дятлова имелась приличная сумма, но о ней речь не идет — то была общая казна группы «Хибина».)

По логике вещей выпускники УПИ должны быть богаче студентов: твердо стоят на ногах, получают уже не стипендию, а зарплату инженеров.

Деньги, найденные у Рустема Слободина, эту мысль подтверждают. В кармане у него лежали 310 рублей — не бог весть что, но с «пятеркой» Зины Колмогоровой все же не сравнить.

А другой молодой специалист, Николай Тибо-Бриньоль? Сколько нашли у него?

На теле — 32 копейки мелочью. В штормовке Тибо, оставшейся в палатке, — 1 рубль. Еще раз, прописью: один рубль.

Почему так мало?!

У третьего молодого специалиста, Кривонищенко, не нашли вообще ничего. Но там иное: его раздели, причем срезали и снимали одежду в момент критический, когда деньги потеряли какую-либо ценность для замерзавших людей: ни за тысячу рублей, ни за две, ни за три не купить даже лишнюю пару шерстяных носков. Деньги выпали, и никто не стал их подбирать негнущимися на морозе пальцами. Купюры унес ветер, но не все — две, очевидно, подвернулись под ногу, были втоптаны в снег и позже найдены поисковиками. Трешка и пятерка, в сумме — восемь рублей. Это деньги либо Кривонищенко, либо Дорошенко, иных вариантов нет. Но Дорошенко держал свою наличность в кармане штормовки и никаких оснований делить на части небольшую сумму не имел.

Даже если догадка о ветре, унесшем деньги, не верна, если 8 рублей составляли все денежные активы Кривонищенко на тот момент, что более чем сомнительно, — все равно Тибо-Бриньоль — самый нищий среди троих выпускников УПИ.

(Семен-Александр Золотарев тоже жил не на студенческую стипендию. Но вопрос о его деньгах крайне интересен и заслуживает отдельного и подробного рассмотрения, мы вернемся к нему позже.)

Констатируем: по первому впечатлению Тибо беден, как церковная крыса.

Впечатление обманчивое? Отсутствие денег в походе можно объяснить любой случайной причиной? Можно. Но тогда придется объяснять случайностями еще многое.

Как известно, часть своего снаряжения дятловцы получили в спортклубе УПИ, остальное собрали с бору по сосенке — у кого что было, то и взяли с собой.

Скорее всего, Дятлов не стал пускать процесс на самотек, раздал задания: ты принесешь то, а ты это. Иначе легко мог случиться избыток одних предметов снаряжения при полном отсутствии других.

Раз уж мы начали сравнивать Тибо и Слободина, двух молодых специалистов, — продолжим: рассмотрим их вклад в общее снаряжение.

Рустем принес топор и бинокль. Бинокль — вещь ценная, бинокли с хорошим увеличением в СССР 1959 года простым гражданам не продавали: ну, как начнут разглядывать с их помощью что-то не то? Речь не об окнах женской бани — о строящемся секретном объекте, например. Бинокль можно было раздобыть по знакомству или купить втридорога на черном рынке. Рустем достал или купил.

Николай тоже принес топор — и двуручную пилу. Пилу он у кого-то одолжил для похода, что зафиксировано в уголовном деле. А топор любопытный: у него имелся дефект — он болтался на топорище.

Работать шатающимся топором попросту опасно, особенно в дальнем походе: тяжелая и острая железяка сорвется с топорища при резком взмахе, прилетит кому-нибудь по руке, ноге или голове, и дело может обернуться крайне скверно при полном отсутствии медиков и больниц в ближайших окрестностях. Понимал это опытный турист Тибо? Не мог не понимать. И все равно притащил непригодный топор. Дефект совершенно точно образовался не в походе, он был изначально, именно по нему топор опознали как принадлежащий Тибо-Бриньолю.

(О том, что такой топор можно без лишних трудов привести в рабочий вид, Николай, очевидно, не знал. И никто другой из дятловцев не знал, дефект ни перед походом, ни на маршруте не исправили. А ничего сложного в ремонте нет: выстрогать и вколотить в топорище новый деревянный клинышек. Нет времени строгать? Можно сделать еще проще: вбить туда же, в верхнюю часть топорища, несколько гвоздей — они сработают как клинья и надежно зафиксируют топор. Но в УПИ таким премудростям не учили.)

Исправить дефект Тибо не сумел, а на покупку нового топора у него не было денег. Он только что внес в общую кассу похода 350 рублей и оказался на мели. Не смог ни у кого одолжить нормальный топор — и притащил старьё, опасное для жизни и здоровья. Дескать, уж как-нибудь, аккуратненько, замотаем изолентой, не будем махать слишком резко…