Увы, судя по той картине, что можно было наблюдать в данный момент, дела у него были так себе.

— Тебе так нравится страдать, Клаус? — вновь нарушил тишину Кенджи. — У тебя был шанс уйти, был шанс спастись и жить спокойно, но ты выбрал бой со мной, обрекая себя на страдания и боль. Где же твоя рациональность, мальчик мой? Где это качество, благодаря которому ты выжил и дошёл до конца экспериментов? Где тот Клаус, которого я считал своим сыном?

Густавсон ухмыльнулся. По его мнению, мужчина специально нёс откровенный бред, чтобы спровоцировать того использовать свой последний козырь. Старший Айкава действительно желал вывести того на эмоции, всем сердцем хотел сломить подростка и заставить его сдаться, когда тот поймёт, что его сил не хватит для победы, но его затеям пока было не суждено сбыться из-за упрямства парня.

— Я уже мог несколько раз тебя прикончить, но не делаю этого. Разве тебе недостаточно моей благосклонности? Хочешь ещё больше? Хочешь, чтобы я прямым языком попросил тебя уйти и выжить? — задал целую кучу однотипных вопросов Кенджи. — Разве я когда-нибудь желал тебе зла? Делал тебе плохо?

— У вас что, раздвоение личности? — издал смешок Клаус. — Вплоть до шестнадцати лет был вашей крысой для экспериментов, подвергался большому количеству опытов, терпел адские побои и лишился всего детства. Действительно, что же вы мне плохого сделали? — с явным сарказмом процедил он.

— За свободу надо платить, мальчик мой, — был явно уверен в собственной правоте и невиновности Директор. — За то, чтобы ты жил в своё удовольствие сейчас, я взял достойную плату — забрал целых шестнадцать лет твоей жизни. Однако я же не просто их своровал, верно? Я помог поступить тебе в лучшую академию, влюбил в тебя самую красивую девушку, помог тебе обрести друзей, а также ты не нуждаешься в финансах. Многие об этом могут только мечтать, но тебе, судя по всему, всего этого мало, жадный ты ублюдок, — сплюнул он. — Больше всего в своей жизни я ненавижу три типа людей, одним из которых являются неблагодарные сволочи по типу тебя.

— Никогда не признаете, что неправы, да? — позволил себе издевательски улыбнуться подросток. — В этом мы практически не отличаемся, — поднялся на ноги он, после чего отбросил сломанное оружие в сторону.

— Не смей сравнивать нас так, будто бы мы равны! — слова Клауса явно задели мужчину.

— Да-да, о Великий Господин, пожалуйста, продолжайте думать, что вы — особенный. Куда уж такому низшему существу вроде меня до вас — Господа Бога, — явно наслаждался своими язвительными словами он.

— Откуда ты берёшь столько смелости, чтобы дерзить мне подобным образом? — слегка наклонил голову вбок старший Айкава.

— Всё просто: когда ты стоишь на краю и ты обязан сделать прыжок вниз, страх исчезает сам по себе.

Договорив, подросток снял с себя куртку-плащ и отбросил её в сторону, оголяя свои руки, что были полностью замотаны белыми бинтами.

Похоже, он всё-таки решился.

— Знаете, я долго винил себя в своей трусости и слабости, и для этого были весомые причины: я никогда не мог перечить вам, никогда даже и подумать не мог пойти против вас и никогда не защищал своих друзей от вас, когда вы решали, что им больше не место в комплексе. Всю свою жизнь я боялся вас, считал, что для того, чтобы выжить, мне нужно стать вашей верной собачкой, которая сделает всё, что прикажет ей её хозяин. Жалкое зрелище, да? — ухмыльнулся он, начиная медленно освобождать руки от бинтов. — Всё это время я винил себя в слабости, трусости, никчёмности и безвольности. Я наблюдал, как мои друзья умирали, даже не пытаясь им помочь. До сих пор ненавижу себя за это. И я также всей душой ненавидел Сина, который, в отличие от меня, всё-таки нашёл в себе силы и смелость разрушить тот ад, в который вы нас поместили, и я злился на него за то, что он был лучше меня. До определённого времени мне хотелось ему отомстить, ибо на его фоне я был поистине жалким — что-то от вас мне всё-таки передалось, не находите? — издал смешок он, чем заставил своего противника недовольно поморщиться. — Но Син был в другой стране, а комплекс неполноценности и чувства собственной никчёмности и бессилия сильно давили на мои плечи, потому я решил стать линчевателем, чтобы хоть на ком-то вымещать накопленный за долгие годы гнев. Мне хотелось… стать монстром, чтобы заполнить огромный пробел в своём сердце. Друзей, конечно, у меня вернуть всё рано бы не получилось, но зато… я мог хоть немного убедиться в том, что не настолько слаб, — парень остановился и окинул печальным взглядом Кенджи. — И это даже работало, но вскоре на мои плечи начало давить другое осознание: хоть я и стал тем монстром, каким желал быть, увы, стал я им не сам. Почему? Всё просто: этого монстра создали вы, Директор.

Кенджи, услышав слова подростка, не смог сдержать свой смех. Его громкий смех пронесся по всей арене, наполнив её искренней насмешкой над молодым человеком, который пытался выразить свои мысли и чувства.

— И что с того? — спросил он. — Хочешь подвести к тому, что ты им больше не являешься? Хочешь сказать умные слова про то, что ты изменился? Стал смелее? Понял, что пресмыкаться передо мной больше не имеет смысла? Начнёшь говорить про ту ночь, когда отказался убить Сина, хотя мог? Скажешь, что в тот момент ненависть пропала, а сам ты понял, что всё это время поступал неправильно? Брось, мальчик, я уже слышал эти слова в твоём исполнении, — отмахнулся Кенджи, демонстрируя всю свою тёмную и мерзкую натуру. — Понимаешь, Клаус, правда в том, что от твоих слов ничего не изменится. Ты можешь сколько угодно пытаться убежать от правды — это ничего не поменяет. Ты можешь притворяться кем угодно: страдающим мальчиком, монстром или даже невиновной жертвой. Есть одна бесспорная истина, от которой ты не уйдёшь: ты не изменишься. Ты навсегда останешься монстром, которого создал я.

Мальчик тяжело вздохнул, снял последние бинты, взглянул на имена мёртвых друзей и вытянул кисти вперёд. Его руки сильно дрожали, словно под воздействием невероятного давления. Но внезапно, в один момент, его кисти сжались в кулаки, а дрожь стихла, словно погасшее пламя. Клаус почувствовал внутри себя странное спокойствие, словно нашел в себе нечто, что давно искал.

— Знаю, — ответил он, после чего посмотрел Директору прямо в глаза. — Но я больше не твой монстр.

В этот же момент, будто по какому-то сигналу, из шрамов на руках, что прятались под татуировками с именами умерших друзей, начала брызгами выходить кровь. Выходила она настолько быстро, что уже через несколько секунд тело подростка не имело в себе ни капли алой жидкости. Такое событие могло бы напугать неподготовленного к такому человека, но Кенджи оставался крайне спокойным. По крайней мере, на его лице точно не было никаких особых эмоций — обычное каменное выражение.

Вся кожа подростка приобрела серый оттенок за несколько мгновений, словно жизнь покинула его тело вместе с каждой каплей крови. Его лицо приобрело ужасающий вид, словно из кошмара: кожа стала похожа на восковую, а глаза утонули глубоко в орбитах, словно они видели что-то ужасное и не могли от этого оторваться. Всё в нём выглядело жутко и невообразимо, как будто он превращался в существо из самых страшных кошмаров.

Кровь же, будто бы имеющая разум, быстро настигла тело мёртвого Грима, после чего влилась в него. Через несколько секунд она стала вытекать уже из тела Грима, но скорость её была намного быстрее. Её количество заметно увеличилось — вероятно, кровь подростка соединилась с кровью уже мёртвого Хастла, который, судя по всему, не особо противился этому. В следующее мгновение она начала приобретать форму, словно оживая, в результате чего перед глазами у всех на арене появился полноценный клон юного линчевателя, точная его копия, с теми же серыми чертами лица и мертвым взглядом. И как будто волшебством, оставшаяся кровь превратилась в клинок, который моментально оказался в руках Клауса, став его полноценным оружием.

— Вот ты и использовал свой последний козырь, — слегка улыбался Кенджи. — Поставил всё на следующие пятнадцать минут.