Линчеватель прикрыл лицо руками. Сказать всё это было для него невероятно трудно, но он справился. Оставалась лишь небольшая часть, которую ему нужно было озвучить, чтобы полностью закончить свой монолог, и в тот момент он собирал свои последние силы, чтобы закончить сей рассказ.

— Опустив руку, я решил оставить тебя умирать — у меня не было ни сил, ни желания заканчивать дело. Мне казалось, что ты должен был умереть от полученных травм и ранений, но ты снова удивил меня, Син — ты выжил. Вновь сделал то, что я считал невозможным. Это… сильно ударило по моему внутреннему миру, который был построен на страхе, сомнениях и моей уверенности в том, что подчинение — лучший путь, который я могу себе позволить. А потом… потом я вновь увиделся с Директором, и он сказал мне, что я ему больше не нужен. Я… свободен, — подросток улыбнулся, а на его глазах появились слёзы, что через мгновение начали медленно скатываться по щекам. — Я… я всё-таки смог стать свободным. Спустя столько времени… свободен.

Потрошитель остановился и начал вытирать слёзы с глаз и щёк. Син отреагировал на это с пониманием, ибо понимал, насколько важен для его собеседника был этот момент. Злодей и сам часто проливал слёзы, потому для него это не было никаким признаком слабости. Скорее, это было то проявление эмоций, которое Айкава уважал. В конце концов, не каждый решится заплакать перед другим человеком, выставляя себя с такой стороны.

— Первое время я был рад этой свободе. Большую часть своего времени я проводил с Клэр — девушкой, с которой познакомился на вступительных экзаменах в геройскую академию. Мы с ней ходили на свидания, веселились и разговаривали обо всём, о чём только можно. Райская жизнь, не правда ли? — грустно ухмыльнулся Клаус. — А потом до меня начало доходить, что Директор с самого начала планировал использовать меня для того, чтобы полностью завладеть твоим разумом. Не спрашивай, как я это понял — я очень хорошо знаком с его причудой, а также с ходом его мышления, что и привело меня к нужному ответу. Оставалось лишь понять, почему он прибегнул именно к таким методам, ибо, следуя моим представлениям, он мог взять под контроль любого, кого пожелает. Это натолкнуло меня на мысль, что ему что-то мешало сделать это с тобой, и для того, чтобы сломать эту своеобразную преграду, ему нужен был я и наша схватка. Получив нужное, он просто избавился от меня, ибо моё участие в его планах больше не предполагалось, а это привело меня к главной мысли — всё это время я был для него лишь инструментом, что сможет помочь ему заполучить тебя. В его глазах у меня не было большей роли, чем эта.

Син был весьма впечатлён мыслительными способностями собеседника. Конечно, логика у него иногда была притянута за уши, но ему удалось прийти к верным выводам, что заслуживало уважения, и своим взглядом юный злодей выражал его в полной мере.

— Когда я всё это понял, до меня начало доходить, что он и тобой управлял. Такой уж он человек — если ему кто-то нужен для его планов, он сделает всё, чтобы тот вёл себя так, как надо, говорил, как ему нужно, и действовал так, чтобы хорошо исполнить роль в его планах. Твой бунт в комплексе, вероятно, не входил в его планы, но вот всё остальное, что произошло с тобой — всё было по его сценарию. Тогда мне стало понятно, что вызвало у меня диссонанс, когда я увидел твои глаза в момент возможной смерти. Всё встало на свои места. Ты… жил в иллюзии и не понимал этого.

Айкава присел рядом с Клаусом, опустив голову. Юный злодей был не просто удивлён услышанным — он был под невероятным впечатлением. Имея не так много данных, тот смог сделать верное умозаключение, и это поражало Сина. Густавсон был невероятно способным и умным парнем — лишь его трусость и доброта помогли ему спастись от плана Кенджи по созданию абсолютного зла. Будь тот хоть немного грубее и смелее, и отец вряд ли выбрал бы выбрал своего сына, и последний бы точно никак не смог помочь или помешать этому — он бы просто не догадался, что на самом деле происходит, в отличие от Клауса.

— Казалось бы, что твоя судьба больше не должна меня волновать, но появилась ещё одна мысль, которая не давала мне покоя — а реальна ли моя жизнь? Точно ли в ней всё происходит по моему выбору и моей воле? Я решил проверить это, и первым делом начал изучать поведение Клэр. Результаты были печальные — её разум точно редактировали. До нашей встречи её интересовали только боевые искусства и рисование, а после — только я. Она даже про тренировки забыла, что странно, не находишь? Да, это можно списать на внезапные и непредсказуемые чувства, но раньше с ней такого никогда не было. По крайней мере, такое я услышал от её родителей и немногочисленных друзей. Вывод, как ты понимаешь, напрашивался сам собой, — Густавсон тяжело вздохнул и посмотрел прямо. — Директор использовал её для того, чтобы управлять мной, и это отлично сработало. Не знаю, как я не заметил фальши в ней — скорее всего, сыграло то, что мы с ней не были знакомы до вступительных экзаменов. Факт остаётся фактом — Клэр влюбилась в меня не сама, а по указке, а с пониманием этого, как ты понимаешь, особо спокойно не живётся.

После этих слов наступила тяжёлая и немного гнетущая тишина. Син успешно обрабатывал всё, что услышал, а Клаус старался успокоить разбушевавшиеся внутри него чувства и эмоции, и у него это даже неплохо получалось.

Через минуту окружение вновь начало наполняться звуками голоса Густавсона:

— И вот, Син, я пришёл сюда, будучи абсолютно уставшим снаружи и пустым внутри. Моя реальность, как и твоя, оказалась ложью, что создал Директор, только вот я не понимаю, зачем жить и существовать дальше. Блядь, я даже не понимаю, настоящие ли мои эмоции, чувства и поведение или нет. Я не знаю, как нужно правильно реагировать на то, что происходит со мной, какие слова стоит говорить и как вообще продолжать идти вперёд, — в этот момент Потрошитель посмотрел на своего собеседника. — Наши положения похожи, только вот ты почему-то продолжаешь идти вперёд, и я этого не понимаю, потому и задаю один и тот же вопрос несколько раз, — из его рта вырвался ещё один тяжёлый вздох, — и каждый твой ответ звучит для меня, как бред, который я не понимаю.

Выслушав это, Айкава поднял взгляд и посмотрел в сторону коридора, что вёл на арену, где прямо сейчас должны были биться Грим и Кенджи. Подросток хотел отправиться к ним, как можно скорее, но почему-то этот разговор с Клаусом казался ему очень важным — настолько важным, будто бы он был способен перевернуть ход событий. Потому, всё тщательно обдумав, Син решил ответить на вопрос собеседника ещё раз, но более искренне, чем в прошлый раз.

— Это всё, что у меня осталось, Клаус, — произнёс он, приковав к себе внимание линчевателя, — и я не могу остановиться. По крайней мере, не сейчас, когда я дошёл до точки невозврата. Борьба — это всё, что у меня осталось после всего того, что со мной случилось, и, если я сейчас перестану бороться, то… я не знаю. Впереди меня будет ждать только неизвестность, а к ней я отношусь не очень-то и хорошо, — подросток слегка улыбнулся, вспомнив одну деталь, благодаря которой он всё ещё может нормально мыслить. — В добавок, что-то внутри меня продолжает бороться, и пока у меня есть хотя бы крупица желания продолжать идти дальше, я не могу остановиться. Быть может, это какая-то болезнь, глупость или просто отчаянное желание казаться чем-то большим, чем набором букв в сценарии и созданным кем-то персонажем, но даже так… мне просто нельзя останавливаться. Возможно, это не приведёт меня ни к чему хорошему. Быть может, я даже проиграю или умру сегодня, но знаешь… я чувствую, что желание идти дальше прямо сейчас принадлежит только мне, и это помогает мне не сойти с ума окончательно. — его взгляд снова приковался к Густавсону. — А что заставило тебя прийти сюда?

Потрошитель от такого вопроса поёжился — совсем не ожидал его услышать. Конечно, он понимал, что Син может у него это спросить, но всем сердцем не желал, чтобы это случилось, ибо ответить ему было, по сути, нечем. Однако, коль вопрос был задан, нужно было отвечать, и подросток решил ответить прямо и честно — именно так, как он сам и понимал ответ на этот вопрос.