— Конечно же, в этом нет ничего плохого, — ехидно улыбнулся тот. — Просто констатирую факты. С ним не поспоришь.
Довольно скоро я понял глубинные причины поведения Жака. Да, он ревновал и завидовал меня к тому, что я, простой повар из какой-то третьесортной забегаловки, вдруг явился к нему с проверкой. Но это была лишь оболочка.
Внутри было завернуто кое-что другое. Он не японец. Пусть и прожившись тут всю свою жизнь и даже родившийся в Токио, и имеющий соответственное гражданство, по крови он не японец. Француз. И это наложило определенный отпечаток на его поведение.
Его не принимали повара по то же причине, что и он сейчас не принимал меня, задавая вопрос, который задавали когда-то и его подчиненные — почему какой-то чужак должен распоряжаться тут? И Жак выбрал единственную, по его мнению, правильную позицию — позицию террора.
Он увольнял неугодных, о чем свидетельствовали отчеты по персоналу, которые я тоже успел мельком глянуть, когда шел сюда. Неугодных забор, несогласных — показательно наказывать, и всех держать в крепком кулаке. Поэтому все повара, что сейчас трудились на кухне, так чутко слушали каждое слово шефа и не смели сказать ни слово, иногда и вовсе вздрагивая от страха, когда тот повышал голос.
Дрессировка была жесткой и долгой. Значит и обстановка соответствующая.
— Жак, вас что-то не устраивает? — напрямую спросил я.
— Ну что вы! Я только рад за вас! — ответил он, но в глазах явно читалась злость. — Только вот есть один момент…
Он хитро улыбнулся.
— В статье про вас так много хвалебного пишут. Вот мы бы и хотели посмотреть так ли это на самом деле? А то в последнее время в газетах часто стали писать откровенную ложь.
Я почувствовал, как моя кровь закипает в ярости. Я сжал кулаки, но сдержался, понимая, что этот Жак меня просто провоцирует.
— Ваше право не верить газетам, — холодно ответил я.
— Так значит и в самом деле врут? — ухмыльнулся тот. — А я надеялся, что вы продемонстрируете нам свои таланты.
— Я не обязан кому-то что-то доказывать.
— Тогда и мы не обязаны слушать вас, — в тон мне ответил Жак. — На этой кухне я главный. А вы работаете в офисе. Так что будьте любезны туда и отправляйтесь. Не мешайте нам работать.
Я на мгновение потерял даже дар речи от такой наглости. Однако долгое общение в своей прошлой жизни с наглыми бабушками, которые обычно проходят мимо очереди просто, чтобы спросить, а потом нагло требуют детального осмотра, потому что ты им якобы обязан, закалили мой характер.
Я пристально посмотрел на Жака. С ним все понятно, он тут негласный лидер и терять позиций не хочет. И если бы общался нормально, то все было бы хорошо — я на его позиции не претендую. Однако сейчас просто так наглеца отпускать не стоит и нужно устроить показательное а-та-та. Этим и займемся.
Собравшиеся вокруг повара откровенно хихикали и насмехались.
— Хорошо, — ответил я спокойным тоном. — Хотите, чтобы я продемонстрировал свои умения? Я их покажу. Но только давайте, и вы покажите свои. Я ведь и про вас успел кое-что почитать. Не хотелось бы узнать, что все написанное — не такая уж и правда. Будем играть на равных.
— Неужели Кенджи Мураками, легендарный повар из бедной закусочной «Красный фонарь» делает мне вызов? — притворно удивленно произнес Жак и все собравшиеся вновь прыснули от смеха.
— Разве есть какая-то разница между вашим заведением и «Красным фонарем», кроме того, что в вашем гораздо больше поваров? — сквозь зубы произнес я.
— Конечно же, есть, — ответил Жак. — И очень жаль, что вы ее не видите.
— Просветите, будьте так любезны.
— В вашей закусочной подают еду для бедняков, — произнес Жак, надменно улыбаясь. — А в нашем ресторане — для настоящих людей!
В последней фразе послышалась отчетливая гордость.
«Да этот парень взлетел выше облаков!»
— В таком случае это мне вас жаль, раз вы делите людей на обычных и настоящих. Порой, в самом нищем человеке больше человечности, чем в тех, кто к вам заходит.
— Это всего лишь слова! — отмахнулся повар. — А я не привык им верить, — он зыркнул с насмешкой на меня и добавил: — Как и газетным статьям!
Пора было устроить этому зазнайке хороший урок.
— Принесите доски, рыбу и ножи, — сказал я. — Для нас обоих.
Никто, конечно же, не шелохнулся, пока Жак одобрительно не кивнул своим помощником. Двое поваров тут же бросились в подсобку.
— Господину Мураками принесите ножи, которые поставляет нам головной офис. Пусть режет своими ножами! — это фразу он произнес с какой-то скрытой насмешкой, но в чем именно суть я пока не уловил.
На это фразу остальные повара заулыбались, и я понял, что тут будет какая-то подстава.
Принесли разделочные доски и рыбу — лосося, леща и скумбрию. И неспроста. У каждой рыбы своя плотность и свое расположение мышечных волокон, а еще костлявость и упругость. Соответственно и подход должен быть к каждой рыбе свой. Но ничего, Генерал передал мне хорошие знания. К тому же у меня есть опыт по разделыванию и нарезке каждой из этих рыб. И не только этот опыт.
А вот ножи принесли не сразу. Я подумал, что повара делают какую-то подляну — тупят их или гнут, но ножи принесли в заводской упаковке.
— Возьмите нож, господин Мураками, — улыбнувшись, сказал Жак. — Надеюсь, у вас все получится.
Я взял нож, распаковал его. Обычный, стандартный. Только вот… Я осторожно пощупал пальцем заточку. Дрянная. Попробовал на прочность сталь. Мягкая, словно вареная макаронина. Это что еще такое?
— Чему вы так удивляетесь? — спросил Жак, увидев мою реакцию. — Ведь именно эти ножи вы поставляете нам.
— Вы такие заказываете? — спросил я.
— Нет, мы заказываем те, что нам нужны. Но привозят почему-то это. Так что будьте любезны, покажите нам, неумёхам, как правильно нужно работать с этим инструментом!
Собравшиеся вновь одобрительно хохотнули.
Я взял лосося — самую простую из всего имеющегося здесь выбора рыбу, — и попытался сделать надрез. Нож повело, мягкая сталь сыграла, отклонившись от линии разреза, делая какой-то кривой шрам.
Толпа принялась насмехаться надо мной уже в открытую.
Я успокоил эмоции, попытался вновь сделал надрез, прилагая уже не так много усилий, но лучше контролируя кисть и запястье. И вновь лезвие ножа начало вести. Разрез получился уже лучше, но все равно он был далек до идеала.
Да это же не нож, а дрянь какая-то!
— Господин Мураками, мне кажется, что такими кусками лосося впору кормить только дикарей. Или в «Красном фонаре» это считается нормой? Вот, давайте я вам покажу как надо.
И с этими словами он достал свой нож — тонкий, длинный, явно ручной работы дорогущий клинок. И сделал идеально ровный надрез.
— Вот видите, как нужно? — Жак явно издевался надо мной.
Я смерил недобрый взглядом свой клинок, сказал:
— Такой полоской стали и в самом деле трудно сделать хоть что-то стоящее. А мы договаривались с вами состязаться на равных. Так что давайте следовать этой договоренности — ведь мы держим слово, не так ли?
Жак прищурился. А я взял у него из рук его ножи, одни отточенным годами движением провел вдоль волокон лосося, разрезая тонкую полоску, толщиной не более бумажного листа. Все присутствовавшие мигом затихли. В воздухе повисло напряженное молчание.
Не останавливаясь на этом, я взял скумбрию и нарезал и ее — под углом в тридцать градусов в поперечном сечении и под углом в восемнадцать градусов в продольном. Именно в таких пропорциях текстура рыбы и ее мышц выглядит наиболее красиво.
Жак судорожно сглотнул. Остальные и вовсе перестали дышать, взирая на мою работу.
А продолжил преподавать урок зазнайке.
Теперь морской лещ, или тай, самый трудный из всего имеющегося сейчас. Рыба очень важная для Японии, является одним из основных продуктов домашней кухни и неотъемлемой частью застолья. Лещ считается рыбой удачливых людей. Я хотел верить, что он принесет сейчас мне удачу.
