В тёмных глазах толмача, до того горделивых, мелькнуло опасливое сомнение.

– Царские звери не воюют…

– Понятно. Разведку ведут, стало быть.

– Сие мне неведомо, господин судовладелец. Воеводство – удел светловолосых.

– Не так давно наши жрецы-звездочёты предсказали, – продолжал шкипер чуть небрежно, вспоминая газетные новости, – в Чёрной Земле упал небесный шар. Большое бедствие!.. Как, воеводы справились?

Бедняга-толмач совсем смешался. Осведомлённость варвара-чужеземца сбила его с панталыку. О-о, какова чёрная мудрость заморских жрецов!..

– Наверно, трудно им пришлось против небесных-то гостей… – покусывая мундштук, тянул своё Джакар. – Народишко с обжитых мест разбежался, а куда ему идти, едва шкуру спасшему? Ясно – туда, где есть еда и работа… к примеру, грузчиками в порт. То-то я смотрю – чтоб тюк перетащить, сорок рук тянется, и мелюзга туда же лезет. Чуть не в драку делят, кому нести. А вон, вон, гляди – десятник палкой их разнимает… Лишних тут много, да?

На это толмач мог ответить лишь вздохом.

– Сколько семье надо в день, чтоб прокормиться? – продолжал ввинчиваться шкипер.

– Один деден медью.

– Сходи к ним и скажи – плачу золотой за трёх работящих детишек. Родителям – жратва надолго, градоначальнику – покой, обуза с плеч долой, тебе – двести деденов с каждого золотого.

– Ты… хочешь забрать их в землю, где нет богов? – ужаснулся толмач. – Их не отдадут!

– Значит, двести пятьдесят – и по рукам?..

Пока Джакар осуществлял свои коммерческие планы, Мосех со свитой уже порядком удалился от порта. С людьми и багажом он погрузился на большие речные барки, отборные гребцы налегли на вёсла – и лёгкие плоскодонные суда заскользили по глади вод против течения.

– Благодарение Свирепому и Быстрой, теперь мы в надёжном краю, а не на зыбких волнах океана. – Расположившись под полосчатым бело-синим навесом, на коврах и подушках, разложенных по кипарисовой палубе позади двуногой мачты, Мосех хозяйским взглядом озирал проплывающие мимо берега. – Ларион, нравится ли тебе моя страна?

– Красиво, – в тоске повёл глазами сын Карамо. Из уважения к Мосеху и по причине здешней жары он сменил привычное платье на складчатую белоснежную юбку (почти такую же, только с прихотливой вышивкой разноцветным вейским шёлком по подолу, носил его вельможный старший друг) и пояс, украшенный драгоценными каменьями и эмалью.

Глядя с барки, он видел, что земля – действительно чёрная, жирная, с зеленоватым илистым отливом. Повсюду вдоль реки на заливных полях копошились фигурки пахарей – плуги, запряжённые могучими гиппопотамами, взрезали грунт, щедро удобренный разливом.

Перевалив через экватор, Ларион оказался в мире перевёрнутых сезонов – в южном полушарии была пора урожая, а здесь только-только началась весна, тёплая и дождливая пора.

– Будем проплывать стольный град – узришь красоту вдесятеро большую! Но останавливаться там некогда – надо спешить к стопам Царя-Бога… Тебя, свет моих очей, – Мосех приласкал Лули, возлежавшую слева от него, – я оставлю в храмовой крепости, где ты будешь ждать моего возвращения.

Она прижалась щекой к его ладони.

Путь через океан был утомительным. Выйти из каюты, подышать морской свежестью и размять ноги ей дозволялось лишь ночью, одетой в рубаху до пят, на привязи, под конвоем сильных слуг – Мосех опасался, что она кинется в море. Даже сейчас её удерживали цепь и браслет на щиколотке.

Но с каждой сотней миль мысль покончить с собой увядала и слабла. Жрец обходился с ней нежно и бережно, он пробудил её чувственность, научил быть женщиной – и его наука оказалась сладкой, она утешала уже без глазурных пилюль. Имя и платье Даяны остались далеко за горизонтом, с нею остались лишь разум, тело, цепь на ноге и серебряное кольцо с рубином в носу. Невольно возникла привычка трогать кольцо верхней губой, от чего её рот становился похожим на едва раскрывшийся цветок и как бы выражал готовность к поцелую, что весьма нравилось Мосеху.

Выходя из каюты на палубу барки, она жалась и стремилась укрыться от глаз гребцов, однако Мосех велел ей: «Держись открыто. Так подобает. Ты моя, ты неприкосновенна».

«Есть ли у него другие женщины?.. Вдруг они станут меня притеснять?»

Умащённая благоуханными маслами, одетая в густо завитой чёрный парик из чужих волос, она принимала его ласки и старалась думать о себе как о единственной наложнице.

– Твой брат, – тихо спросила Лули, – тоже останется в крепости?..

Мосех беспечно рассмеялся:

– Боишься его?

– Нет, но…

– Говори правдиво.

– Он бойкий малый, – ответил за неё Ларион, прихватив с серебряного блюда вяленую смокву. – Вроде, нос воротит, но – принюхивается, приглядывается, урчит и лапы потирает… словно муха над вареньем.

– Ты – малый ещё более бойкий, и не тебе обсуждать дела моего брата, – ответил Мосех сердито. – Пока я приручал Лули, ты что делал?.. Поэтому, будь любезен, воздержись от речей о разных лакомствах.

Жемчужина беззвучно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и подмигнула Лариону, пока жрец не видит. Вот уж кому спасибо!.. за привычное общество, которого она вот-вот лишится насовсем, и за то, что отвлекал на себя звероподобного братца Мосеха.

И как отвлекал!.. негодование жреца было слышно даже через стену каюты: «Всё! хватит ваших посиделок!.. давай сюда всю отраву – маковую смолу и… что ещё у тебя есть? Вытряхивай! а потом тебя обыщут!.. Ты должен понимать – он как ребёнок, на любую сладость падок! Если он по твоей милости макоманом станет, я… не знаю, что я с тобой сделаю!»

Обошлось – за борт Лариона не швырнули. Диковинная дружба, связавшая их с чудищем во время полёта над морем, продолжалась. Навещая Лули, молодой имперец с усмешкой рассказывал: «Страшен, конечно, и силён как демон, но по нраву – сама простота!.. Будет подкрадываться – цыкни, топни ножкой, сделай строгое лицо и говори: «Фу! нельзя! плохая собака!» А на ласку он отзывчив. Только током бьётся иногда…»

«Как – током?»

«Слабо, как электрофорная машина. Где Мосех это диво дивное выкопал?.. Но я бы такого заиметь не отказался! Телохранитель на всю жизнь…»

Несмотря на обнадёживающие речи Лариона, при мысли о неимоверном брате жреца у Лули холодело сердце. Что это за мир, где живут такие твари?..

«В точности, как школьный поп учил – на севере царь тьмы, на дальнем севере, на другой стороне Мира, и чем ближе к нему, тем кругом чуднее и ужаснее, пока не перейдёшь порог – оттуда уже нет обратного пути…»

Так вышло – Ларион был последней частицей прежней жизни, которую Лули боялась потерять. Зачем он сошёлся с Мосехом, что их объединяло – оставалось тайной, но ей Ларион молчаливо сочувствовал и старался хоть что-то сделать для неё, во всяком случае – не оставлять её в одиночестве. Ему это удавалось, хотя видно было – его самого что-то гнетёт и гложет, порою заставляет уходить в себя.

После смены наряда оказалось – худоба Лариона обманчива. Раздетый по пояс, он предстал сухим и жилистым, словно цирковой акробат, а в проворстве, пожалуй, превосходил неспешного Мосеха с его налитым силой светло-бронзовым телом.

Лишение вейского зелья шло на пользу Лариону – он злился, но лицо просветлилось, ушли синеватые тени, лежавшие вокруг глаз, губы стали розовей и ярче, даже щёки появились. Совсем недурен собой, особенно хороши кофейные глаза и сдержанная, тонкая улыбка…

– А если брат меня укусит?.. – пролепетала она, взглянув в сторону каюты.

– Не зли его. Брат знает, что дозволено, – веско молвил Мосех. – И вообще, он хранит покой храмовой крепости, ему недосуг отвлекаться на пустые шалости.

Жалобным взором Лули посмотрела поверх Мосеха на Лариона – тот пожал плечами: «Кто знает?.. Это скотина неопределённая!»

– Ларион, передай мне фиников.

– Лули, чему я тебя учил?.. Твой ранг и его ранг различны, он не обязан исполнять твои слова. Повтори-ка это моему слуге.