Хотя…

Клуб организовал приятель Славки. Сергеич тоже как-то связан со Славкой. Щукин — родственник Сергеича. В итоге круг сильно сужается.

От этой мысли мне стало совсем нехорошо.

Нет, только не тот… первый…

Да нет, не может быть. Точно не он. Я бы, наверно, почувствовала. И вообще с чего я взяла, что он как-то связан с клубом?

И все-таки осторожно спросила Ринку, не кажется ли ей, что Щукин может в нем состоять?

— Подожди, ты что, его узнала? — она вытаращила глаза.

— Нет, — поморщилась я с досадой. — Мне просто кажется, что где-то с ним пересекалась. И вылезла из чулана эта мысль про клуб. Но точно не тот, с кем была тогда. Может, кто-то из остальных?

— Подсознание — штука тонкая, — Ринка пожала плечами. — Может, и правда это ж-ж-ж неспроста. У меня такого ощущения нет, но я с ним близко и не сталкиваюсь. Слушай, Дин, не циклись на этом. Я понимаю, у тебя с ним какое-то резкое неприятие идет, а если еще будешь думать, что могли там встретиться, получится совсем задница.

— Ну да, ну да, — вздохнула я. — Не думай о белой обезьяне. Нет, определенно надо куда-то валить. Может, это просто знак, что жизненный этап закончился, пора начинать другой.

Не думать не получалось. Чем дальше, тем сильнее казалось, что мы встречались с Щукиным именно там — в клубе. На одном из шести коротких свиданий. Нет, из пяти — первого я все-таки исключала. Не на все сто, но на девяносто процентов точно.

К тому у меня сразу возникло… Что возникло? Симпатия? Влечение?

Да неважно что. Важно, что это была позитивная реакция. А на Щукина — резкий негатив. С первого взгляда, как только вошла в кабинет Сергеича. Правда, остальные у меня тоже отторжения не вызвали, но, может, сейчас добавился неприятный визуал?

Хотя, если подумать, ничего неприятного во внешности Щукина не было. Наоборот, очень даже интересный мужчина, не зря же наши дамы сразу сделали стойку. Высокий, хорошо сложенный, ухоженный. Черты лица четкие, мужественные. Не грубые, но без слащавости. Глаза вполне так красивые, стрижка модная. В другой ситуации я наверняка обратила бы на него внимание. Может, подбило самодовольное, самоуверенное выражение? Или хамский тон? Нет, тон был уже потом, когда мы разговаривали в его кабинете.

Конечно, я могла ошибаться. Но если нет, это объясняло сразу два ключевых момента. Во-первых, то, что он абсолютно не реагировал на женское внимание. Кое-кто из обиженных дамочек попытался пустить слушок, что Щукин просто-напросто гей. Ну и что, что был женат, кому это мешало. С другой стороны, зачем ему наши тетки с целлюлитом и замазанными тоном порами на носах, если где-то в темноте его ждали безупречные феи, с которыми не надо разговаривать, которых не надо водить по ресторанам и одаривать презентами. Эти волшебные невидимки не хотят замуж, у них не болит голова и не бывает месячных. То есть все это бывает, конечно, но за кадром. Не для него. Очень удобно.

А еще этим объяснилась бы непонятная неприязнь ко мне. Такая же, как у меня к нему. Если он тоже «узнал». Неважно, осознанно или нет. Неизвестно, что хуже. Когда знаешь причину негативного отношения к человеку, этим еще можно как-то управлять. А вот если нет, тут уже ничего не поделаешь.

Я — знала. Ну то есть думала, что знаю. И поэтому пыталась держать себя в руках. И сводить контакты к минимуму, насколько это вообще было возможно, учитывая, что он являлся моим непосредственным начальником.

На еженедельных планерках в кабинете Сергеича все садились на одни и те же места. Поскольку мой номер в иерархии был вполне так шешнадцатым, я скромно устраивалась с краешку. Но в этот понедельник в директорском кабинете чинили отопление, и мы перешли в конференц-зал. Там расселись как попало, и я оказалась напротив Щукина.

Говорили, долго и нудно, о том, что нашей службы никоим образом не касалось. Чтобы не сталкиваться взглядом со своим визави, я ушла глубоко в себя. Все кругом расплылось, звуки долетали словно издалека, мысли лениво бродили в голове, как овцы по пастбищу. Еще немного, и начала бы дремать. Может, даже клевать носом. Но что-то выдернуло меня из этого блаженного состояния.

Что-то? Взгляд Щукина — вот что. Исподлобья, в упор. Холодный, тяжелый, изучающий. Закрутило циклоном пасмурно-серых радужек, затянуло в черные провалы зрачков. А зрачки вздрогнули, расширились, пропуская внутрь.

Это было как гипноз. И хотела отвести глаза, но не могла. А в голове стало пусто, как в заброшке, куда уже с десяток лет никто не заходил. В горле мгновенно пересохло, пришлось собрать слюну, чтобы судорожно сглотнуть. И тут же глоток сделал Щукин. Движение кадыка словно разорвало этот заколдованный круг: выдохнув, я схватила маленький кусочек воздуха и наконец перевела взгляд в сторону. На Сергеича, который как раз заговорил о недавнем открытии нового магазина.

Неосторожно перевела.

— Дина Андреевна, — Сергеич поймал его и вспомнил о моем существовании, — хотелось бы на будущее более широкого освещения в СМИ, особенно на телевидении.

— Руслан Сергеевич, сюжет прошел в новостях по всем питерским каналам и в местных врезках на федеральных. По два раза за день. А еще были сюжеты, что открытие вот-вот. Куда ж больше-то? И в новостных лентах не меньше, чем всегда.

Обычно я старалась лишний раз не спорить с начальством, особенно в присутствии третьих лиц. Но тут почему-то завелась, как будто гляделки с Щукиным пробили защитный контур. Сергеич только плечами пожал, а вот по тому, как сдвинулись брови напротив, сразу стало ясно: ураган на подходе.

— Зайдите ко мне, Дина Андреевна, — потребовал Щукин, когда планерка закончилась.

И понеслось… Чего я только не услышала — от некомпетентности и неграмотности до самоуверенности и неумения себя вести. Напоследок он припомнил сказанное мною при нашей первой встрече: мол, мое образование не мимо кассы прошло, а проползло под плинтусом.

Вылетев в коридор так, словно под задницей взорвалась петарда, я все же попыталась собрать лицо в кучку. На десяток метров, до ближайшего дамского туалета, усилий хватило, а там я разревелась, как девчонка. К счастью, никто не зашел, и я смогла выплакаться всласть. Успокоилась немного, выпила воды из-под крана, смыла потеки туши. Теперь подышать глубоко на четыре счета, и можно прошмыгнуть по стеночке в свой кабинет, чтобы никто не увидел зареванной физиономии.

На восьмом или десятом сете из кармана жакета раздался писк. На корпоративную симку пришло сообщение:

«Дина, простите, я был слишком резок».

Слишком резок⁈ Да ты, козел!..

А я ведь уже почти успокоилась, но тут слезы снова хлынули фонтаном. Кто-то открыл дверь туалета, и я порскнула в ближайшую кабинку, как мышь из-под веника. А когда смогла выйти и добралась до кабинета, сразу же взяла лист бумаги и написала заявление об увольнении по собственному желанию.

— Дина, вы можете объяснить толком, что случилось? — от огорчения Сергеич даже забыл про обязательную «Андреевну».

— Простите, Руслан Сергеевич, но нет. Не могу. И не обязана. Две недели отработаю, все закончу, передам дела Арине Михайловне, она справится. Или постоянно, или пока не найдется мне замена.

— Разумеется, Дина, вы не обязаны ничего объяснять. Но все-таки хотелось бы знать, в чем причина. Мне говорили, у вас какой-то конфликт с Игорем Николаевичем. Не в этом дело случайно?

— Это не конфликт, Руслан Сергеевич, — я махнула рукой. И правда, какой смысл что-то придумывать или разводить тайны мадридского двора? — У Игоря Николаевича ко мне… э-э-э… предвзятое отношение. И я больше не намерена терпеть его придирки. Да, у нас не все гладко в пресс-службе. Менеджеры слабоваты, оба. Но не настолько, чтобы уволить за профнепригодность. Заставить их работать лучше я не могу. Работать за них — не хочу. Получать каждый день выволочки в хамском тоне мне надоело. Подпишите, пожалуйста.