Кстати, я начал замечать, что в опасных зонах мне легче прокладывать путь в глубоком снегу. Высокий магический фон мне как бы подсвечивал неровности земли под снегом. Я землю и камни видел еле заметными полупрозрачными линиями. И лучше всего это получалось, если день был очень пасмурным с сумеречным освещением. Так что моя дорожка иногда выходила довольно неровной.

— Крис, почему ты идешь так неровно? — спросила недовольно Цари.

— Чтобы вы ноги не сломали, — пояснил я спокойно. — Здесь очень неровная поверхность.

— Ты что, видишь это под снегом⁈ — удивился Ник.

— Ну-у-у, типа того, — неохотно я признался. — Но будет лучше, если вы об этом никому не будете рассказывать.

— Даже бабе Томе?

— Ей можно. Но только ей!

— А у нас и нет больше никого из знакомых, — напомнила Цари.

— Я это на будущее говорю. Так, сейчас мы пройдем между двух «духов», будьте осторожнее. Один вот здесь, — я обозначил границу пятна магической энергии, бросив небольшой снежок. — А другой вон там, — повторил я бросок.

Так мы и пошли гуськом — я впереди, бросаясь снежками, а ребята за мной, друг за другом, с опаской поглядывая по сторонам. Наконец пришли ко мне домой, в «павильон».

— Ух ёш, ты здесь жил⁈ — восхищенно вздохнул Ник, разглядывая все мое хозяйство.

— У меня еще есть подземная берлога, — улыбнулся я. — Там всегда тепло.

— Мы туда полезем? — спросила заинтересованно Цари.

— А как же!

— Ой, а зачем тебе эти книги? Мы их тоже потащим? — удивилась девочка.

— Да ты что! Здесь же не меньше полусотни, — усмехнулся я.

Когда мы с ребятами залезли в мою берлогу, Ник был в восторге:

— Здесь всегда так тепло? — восторгался он. — А в нашей хижине с Гроком я так намерзся, просто ужас.

— Не упоминай при мне этого урода! — прошипела девочка.

Мне как-то рассказали о том, что у Цари за история приключилась с этим придурком, которого я из лука подстрелил последним. У бандитов был такой порядок — девчонок без их разрешения никто не имел права трахать. Старшему «мясу», бывшему в горах уже не первый год, их дети обычно называли «старшаками», за особые заслуги бандиты разрешали пользоваться девчонками. А мелким или «свежаку», как их еще называли, такое счастье обламывалось только в исключительных случаях. Но, как это обычно случается в подобных нецивилизованных сообществах с дикими нравами, мальчишки-свежаки также практиковали изнасилования девочек, особенно если те не обладали твердым характером. Девочки могли пожаловаться бандитам на обидчиков, а те в ответ угрожали ябедам избиением. Все как и везде!

Вот и Грок с самого начала стал прессовать Цари. Говоря что-то типа: «Тебя же пилят старшаки, а почему мне не даешь⁈» И этот козел за все то время, что Цари с Гроком провели в горах, а они оба оказались из последней партии «мяса», в то время как Ник уже второй год был в рабстве, так вот эта сволочь девочке немало крови попортила своими домогательствами. Настолько, что Цари до сих пор приходила в ярость от одного упоминания об этом говнюке. Девчонка только и спасалась тем, что ее практически сразу Тома к себе на кухню забрала, избавив от походов в развалины. В противном случае девочку в этих развалинах только и валяли бы мальчишки. В общем, зверство в этом месте творилось дичайшее. И Проклятыми эти горы были в первую очередь для девочек. Такую судьбу самому страшному врагу не пожелаешь!

Цари настолько сильную благодарность испытывала ко мне за то, что я для нее сделал, убив всех этих сволочей, что иногда вдруг, не говоря ни слова, подскакивала ко мне, хватала в охапку с такой силой, что я еле мог дышать, и держала так молча минуту-другую. При этом я чувствовал, как ее трясет жуткий колотун. Потом отпускала меня, вытирала слезы, шепотом извинялась и убегала куда-нибудь. Думаю, если бы Миля был постарше, она бы запросто могла предложить спать с ней, потому как, кроме своего тела, ей больше нечего было предложить в качестве благодарности.

Когда мы рассортировали всю рухлядь, которую Миля успел натаскать за полторы зимы в свое подземное «гнездо», то стали все лучшее поднимать наверх и паковать вместе с барахлом, отобранным в «павильоне». Получалось многовато, но жадность нам не позволяла что-то оставить для второй ходки. В итоге я предложил сделать большую волокушу. На ковер размером три на три метра — ох, блин, помню, как его Миля один тащил «домой»! — навалили всю поклажу, перевязали это основательно, чтобы не растерять по дороге, и ломанулись изо всех сил домой, стараясь успеть добраться до темноты.

Цари и Ник тащили волокушу за веревки спереди по нашим следам, а я сзади толкал это, как мог. Очень быстро мы осознали, что не дотащим. Добравшись из последних сил до границы опасной зоны, мы уже готовы были бросить все посреди дороги, чтобы вернуться на следующий день с новыми силами. Мы не сомневались, что все это барахло даже местной живности не понадобится, так как ничего съедобного у нас в волокуше не было. И в этот момент в начинающихся сумерках вдруг шевельнулся сугроб и из него раздался голос:

— Помочь?

Не знаю как там у ребят в штанах, но я был близок к тому, чтобы отложить пару-тройку кирпичиков. Потом быстро осознал ситуацию и понял, что в этом месте в такое время задать подобный вопрос мог только один человек.

— Умник Киррэт? — спросил я жестким голосом.

— Он самый, — усмехнулся мужчина.

— Тогда впрягайся, — кивнул я на веревку. — А то уже темнеет, а нам еще чапать и чапать. Я пойду впереди, буду путь указывать, а вы втроем тяните.

— Откуда все это добро? — спросил Киррэт, окидывая взглядом волокушу.

— Это мое приданное, — ответил я, на что все рассмеялись, оценив мой искрометный юмор.

В вечерних сумерках мой левый глаз показал себя во всем блеске. Я шел впереди по нашей утренней тропке, по которой, кстати, и Киррэт пришел за нами, и указывал ребятам на камни или ямы. У меня за спиной пыхтела классическая русская тройка: Киррэт в роли жеребца-коренника и ребята по бокам от него отыгрывали роли пристяжных кобыл. Поскольку мужчина шел вслед за мной, то ему за свои ноги можно было не волноваться, а вот ребята били целик и не знали что под снегом. Тем более, что утром, когда прокладывал дорогу, я обходил все то, что теперь должно было попадать им под ноги. Поэтому рассказ Киррэта о том, как он оказался у нас на пути, время от времени прерывался моими возгласами:

— Ник, камень!.. Цари, яма!.. Цари, камень! — каждое такое предупреждение я сопровождал тычком небольшого шеста, обозначая опасность.

Рассказ Киррэта был прост: пришел, увидел, победил. В эту схему уложилось следующее: где-то через два часа после нашего ухода утром Киррэт пришел в поселок и обнаружил одинокую Тому. Шел, как признался Умник, целенаправленно узнать, нет ли какой свежей информации обо мне. Ну Тома и вывалила на него такой свежачок, что Киррэт долго оплывал. Как он выразился, он уже подозревал, что мальчик очень даже не прост, но не настолько же!

В итоге, когда к Умнику вернулась способность мыслить здраво, он вызвался пойти нам навстречу, чтобы при необходимости помочь дотащить весь мой скарб. Как он заявил Томе, судя по тому, какие горы трофеев он видел у меня в летнем лагере, я должен был быть очень богатым мальчиком. На что я рассмеялся и заявил:

— Ничё-ничё, через день сходим еще разок и уже вчетвером притащим все остальное.

После этих слов Цари с Ником издали смех вперемешку с отчаянным воем.

— А чем вы недовольны, — усмехнулся я. — Вы готовы бросить полсотни древних книг на открытом воздухе.