Из бассейна выходит «юная Лушка».

— Моя дочка Эва, — с гордостью говорит Мария-Луиза. — Ей девятнадцать.

Выдыхаю. И боюсь самой себе признаться, что все эти минуты с момента как увидела «юную Лушку», мучительно пыталась высчитать, когда та родилась. Где был мой муж за десять месяцев до.

Девятнадцать, а выглядит взрослее, искушеннее. Почему и подумала, что «юная Лушка» ненамного моей дочери младше. Выходит, что намного. Мужа моего тогда рядом с ней не было. Он был уже со мной.

Долго она еще отца для своего ребенка искала.

Дочка — копия Лушки в юности. Только кольца с красным камнем с маминой руки не хватает.

— Кольцо и платье… — вслух повторяю слова Лушки я.

— Что? — не понимают обе собеседницы.

— Ты сказала, что вещей у уби… у Каталины было немного и вам отдали только кольцо и платье?

— Да. И что?

— А бархотку?

— Какую бархотку?

— На шее твоей сестры была черная бархотка. Когда я подплыла пощупать пульс, на шее точно была бархотка.

— Мамина… Мамина бархотка была на Кэти?!

— Точно была. Потом, когда Комиссариу… когда полицейские сказали, что ты… то есть что она не утонула, а была задушена, я еще подумала, не бархоткой ли ее душили.

Нахожу фото, которые сделала в первые минуты еще до приезда полиции. Протягиваю телефон.

— Вот, еще до того, как я к ней поплыла, здесь за волосами плохо видно.

— Кэтиии! — проглатывает комок в горле Мария-Луиза. — Каталина! Irmaaaa! Сестренкааааа! Хоть и дрались мы в детстве, она мне всех дороже. После моего… после твоего мужа, разумеется!

Слова про мужа оставляю без ответа. И сама себе пытаюсь доказать, что спустя и столько лет они меня не задевают. Но вру даже себе, задевают.

Листаю фото в телефоне.

— Дальше, когда ее уже вытащили и откачивать пытались, там лучше видно, я тогда подумала, что бархотка старинная.

— Бархотка. Да, мамина бархотка. Есть фото известное, мама новогоднюю телепрограмму ведет в этой бархотке.

Быстро перебирает фото в своем телефоне, находит черно-белое фото, показывает. Павильон телестудии — огромные старые камеры, софиты, режущие глаза так, что сгорает сетчатка, — в восьмидесятые в Останкино были такие же, так же жгли мне глаза. Новогодняя елка. И тоненькая, с нереальной талией молодая женщина с большим микрофоном в руке и приклеенной обязательной специальной «улыбкой телеведущей» на лице. Шпильки. Парчовое платье. И бархотка на шее. Та самая, что, размокшая на шее мертвой Каталины, видна на фото на моем телефоне.

— Кэти ее надела, да? И где же бархотка? Они сказали, что отдали нам все ее вещи.

Лушка находит номер телефона комиссара полиции. Возражения Мануэлы, что уже совсем поздно и комиссар отдыхает, в расчет не принимаются. У Лушки всегда так — вижу цель, не вижу препятствий!

Явно будит доблестного сотрудника правильной полиции по трупам. Быстро-быстро что-то говорит по-португальски, из чего я улавливаю только слова Catalina! Veludo![13] Imediatamente. Смысл, в общем, понятен — дорогой Комиссариу, немедленно отдайте бархотку с шеи Каталины.

По тону понятно, что консенсуса говорящие не достигают.

— Вот олень! Не было никакой бархотки, говорит! — взвинченная Мария-Луиза нажимает на отбой.

— Как это не было?! — восклицает Мануэла. — Мы же ее с бархоткой нашли! У нас фото есть!

— След от удушения, говорит, был, может, и бархоткой, экспертиза пока не готова. Если бы бархотка была на шее, ее бы оставили у них как вещественное доказательство. Но, говорит, на шее Каталины на момент прибытия полицейских с ним во главе бархотки не было. Обещает доказательства предоставить. Babaca![14] Бархотка цены особой не представляет, хоть и старинная. Но дело принципа!

— Как странно, что полиция кольцо дорогое вам отдала, а бархотку меньшей стоимости зажала, — удивляется Мануэла.

— Подождите! — не выдерживаю я. — А если к моменту прибытия полиции бархотки на шее Мари… на шее Каталины не было?

— Как не было?

— Может, сняли, когда пытались откачать? Позже я уже не делала снимков. Суета началась. Нужно спросить, может, кто-то из соседей фотографировал.

Вспоминаем, кто, кроме нас, был около бассейна до приезда правильной полиции.

— «Мистер Бин», то есть Тиензу, был. Но его уже не опросишь. Дама в летах с крупным бюстом.

— Да, та, что кинодеятельницу из себя корчит, — подтверждает Мануэла, — со второго этажа блока «А».

Отставной британский адмирал. Полковник, фамилию которого я сразу не вспомнила и который только что курил на балконе со своим отцом, Героем Революции гвоздик Витором Сантушем. Сантуш-младший Каталину из бассейна достал и откачивать пытался, хотя мы с Адмиралом Кингом говорили, что не поможет.

У Героя Революции «Фиат» горчичного цвета. И в больнице он мелькал. А сын его Каталину настойчиво пытался откачивать, хотя ему говорили… Подозрительно.

— И темнокожая женщина, стройная, ухоженная. Ближе к пятидесяти. Приемная дочка этой вашей…

— Марии Жардин! — кивает в сторону частных вилл Мануэла.

Вот и все, кто мог сделать фото, когда Каталину уже достали ее из бассейна, но до прибытия полиции. И все, кто мог бархотку с ее шеи снять.

А Профессор Жозе? Был ли тогда около бассейна профессор? Не могу вспомнить.

Тогда я проверила, что у жертвы нет пульса, вышла из бассейна, заметила на фотографии кольцо, поплыла второй раз, поняла, что кольцо то самое, чуть не захлебнулась и снова вышла. Когда остальные прибежали, стали лопотать на всех языках, больше по-португальски. Мануэла правильную полицию вызывала, а все галдели. Потом Сантуш-младший жертву вытащил, я пыталась объяснить, что помочь ей уже невозможно и что ее должны полицейские сфотографировать, но мои реплики на английском тонули в португальских криках, и я пошла вытираться, я ж тогда в одежде прыгнула. Пока снова нашла полотенце, пока обтерлась, пока отжала волосы и шорты…

Получается, бархотка исчезла в этой сутолоке.

Случайно? Вряд ли. Если б она просто упала, полицейские бы подобрали, они всю зону вокруг бассейна дважды обыскивали — и когда Лушка, то есть Каталина, утонула, и когда Тиензу упал сверху.

Значит, старинная бархотка пропала не случайно. С шеи убитой ее снял тот, кому это выгодно. Снял и спрятал. Или уничтожил. Как улику. Которой душили Каталину.

Кому это выгодно? Только убийце. Найдем бархотку — найдем убийцу. Только где ее искать?

Лушка докуривает, хочет еще что-то спросить, но, махнув рукой и бросив See you later[15], вместе с дочкой уходят к входу в свой блок «А». Прощаюсь с Мануэлой, надеясь хоть ночью вернуться к своей заявке на сценарий, которую нужно срочно сдавать.

Выхожу на балкон, где так и ждет меня оставленный в момент падения сеньора Тиензу ноутбук. И вижу, что ноутбук ждал не меня.

Вернувшаяся дочка читает мою заявку на сценарий про восьмидесятые. Поймет?

Стараясь не мешать, разворачиваюсь, чтобы уйти в комнату, и замечаю свет, пробивающийся сквозь толстые ставни в пентхаусе.

Мануэла говорила, что владелец пентхауса русский oligarkh?

Русского следа нам только и не хватало!

Монтейру.

Беспалый!

Самый страшный убийца, какой только может быть в ее стране.

Зачем он идет к ее дому?

Убить ее? Не дать ей выйти сегодня ночью в эфир?

Скрылся из виду. Заходит в подъезд? Ждет снаружи, пока она выйдет?

Эва подбегает к двери. Закрывает на второй замок. Хотя что может сделать замок против убийцы, застрелившего Делгаду, задушившего его секретаршу, убившего лидера оппозиции в Мозамбике?! Ее входная дверь на выстрелы не рассчитана, разлетится в два счета.