— Угу, — я кивнула, как будто бы всё идёт так, как задумано. Но нет, такого точно не задумывалось. Они там вообще в своём уме? Как я должна преподавать магию, хотя сама ей никогда не занималась? Нет, даже по-другому поставим вопрос: как я могла ей заниматься?

Вот же дуристика. Даже во сне, где всё такое красивое и удобное (особенно стулья), начальство требует от тебя невозможного. Слетай в космос за материалами марсианских горных пород, проштудируй все экспонаты в наполовину развалившейся библиотеке и найти единственное за триста лет упоминание химического соединения, научи сотню студентов применять кристаллы во благо их магии.

Если я получила степень магистра по химии, это ещё не значит, что я могу переложить её на области, в которых совсем ничего не смыслю. Надо срочно найти Феранту и высказать ей все свои претензии. Только пару сначала закончу.

Так. Выкручиваемся. Впервые, что ли, было не до того, чтобы ознакомиться с темой занятия?

— Угу, — повторила я. — Отлично. Садитесь. Как вас зовут? Поставлю вам плюс, и, само собой, это даст некое преимущество, когда дело дойдет до подведения итогов.

— Вилсон, — ответил он, улыбнувшись. У нас в универе тоже такие мальчики были, улыбчивые. — Я один Вилсон на потоке.

— Здорово, — покивала я. И в самом деле выписала его имя на чистеньком листочке. Ну ведь совсем не так движется ручка, когда мы пишем букву «В». Что ж они все держат меня за глупую? — Итак, смотрите. Что такое кристаллы?

Тишина. Казалось бы, не совсем уж маленькие, курс третий-четвертый по нашим меркам, а молчат, как первоклассники.

— Что-то вам точно должно быть известно. Вы ведь сталкивались с ними прежде? Девочки, да и мальчики тоже, посмотрите на свои прекрасные ладони. — Я и сама вытянула руку вперёд и взглянула на тонкие пальцы, ничем не украшенные. — В ваши колечки тоже вставляются кристаллы, правда, ограненные. Кто-нибудь когда-нибудь участвовал в магических поединках?

И что несу? Наверное, моих студентов посетила аналогичная мысль, потому что все сто двадцать шесть пар глаз посмотрели на меня, как на несмышленую. А потом одна девушка с подведенными глазами и ассиметричным каре ответила:

— Иногда хочется, но они все ещё запрещены.

Я покивала, будто и сама была прекрасно осведомлена об этом запрете. Хорошо, что я хотя бы угадала их гипотетическое существование.

— А если бы их вдруг разрешили, — отозвалась я, — то на поле поединка надо было бы выходить, сняв с себя все украшения. Поскольку даже маленький безобидный камешек может оказать вам преимущество. — Наверное. Иначе меня бы не заставили вести этот предмет. Я посмотрела на девушку: — Как вас зовут? Можно просто имя.

— Директрисе пожалуетесь?

Само собой, пожалуюсь. Но только не на эту девчонку.

— Поставлю вам плюс. За смелость и честность.

Она хмыкнула, но все-таки ответила:

— Грета.

Я послушно вписала её имя в листок. У меня фамилия начинается на букву «Г», и над её написанием уж точно не надо долго задумываться — нарисовал прямой угол и радуешься. А я эту несчастную букву выводила секунд тридцать.

Повернувшись к доске, я изобразила нечто вроде октаэдра: атом в центре, который соединен ещё с четырьмя атомами через одинарную связь. Типичный углерод… Три нижних атома служили верхушками для ещё трех октаэдров. И так три ряда. В итоге у меня получилась сеть шариков и линий, издали напоминающая треугольник.

— Похоже на камень в колечке, так? Особенно если снизу вверх смотреть. Не хватает цепких лапок, которые ухватятся за эту тонкую часть. И можно вставать на правое колено перед любимой девушкой. — Что я несу?.. — Кто догадается, что за камешек мы с вами изобразили?

Я наконец посмотрела на свою аудиторию. В их глазах я всё ещё была сумасшедшей, и все-таки многие начали заинтересованно меня слушать. Это хорошо. Захватить внимание — самое сложное, поэтому иногда приходится идти на нечто такое… пусть будет нелепое.

— Я бы не отказалась от рубина, — тихо заметила девушка с первой пары. Девушка красивая, с косой белокурых волос, такой никаких рубинов не жалко.

— Отличное предположение. Но берите выше. Мы с вами нарисовали крошечную часть алмаза. Ограненный, он зовётся бриллиантом и стоит баснословные суммы. Вы сталкивались с таким?

Кто-то ответил, что бриллианты и впрямь стоят сейчас целое состояние, и я воодушевленно кивнула. Ну вот, студенты уже начинают идти со мной на контакт. Это просто замечательно. Мне казалось, что будет сложнее.

— А теперь давайте внимательнее взглянем на нашу картинку. — И все-таки жаль, что даже в этом, волшебном сонном мире, я не чувствую в себе никакой магии. Так бы вместо того, чтобы махать руками, я бы просто подсвечивала нужное место колдовским огоньком. Как та рыжая девушка, которую я видела вчера. И которая сидит сейчас передо мной, ближе к левому краю, но ни разу ещё не ответила на мои вопросы. — Что это за шарики такие? Вот здесь, в углах пристроились, как птички на заборе? Не забывайте, что мы смотрим на алмаз, да… Поработали над зрением и смогли видеть лучше в сотни миллионов раз. И стали способны видеть простейшие частички, из которых состоит всё в этом мире.

Хотя, конечно, с суждениями о составе мира стоит быть аккуратнее. Была бы чуть более честной, призналась бы, что весь этот мир — всего лишь игра электрических импульсов, бегущих по моим нейронам.

— Атомы, — ответила девочка, сидящая подле той, что с косой.

— Атомы! — обрадовалась я. — Просто великолепно. Кто может подробнее рассказать, что же это такое, атомы?

Тут то мы и сели в лужу. Осталось только громко квакнуть, но для этого у нас есть лягушки на книжных полках. Я вымучила несколько предположений, и лучшим из них было то, которое касалось неделимости. Что-то на уровне философии Демокрита.

Вот и хорошо, что мы нашли, о чем поговорить. Историю о тернистой дороге, которую пришлось преодолеть, прежде чем была открыта корректная модель атома, я слышала много-много раз. Так что и воспроизвести её для меня не составило никакого труда. Самым сложным оказалось объяснить, что же это такое — кекс, лежащий в основе одной из пробных моделей, поскольку бедных детей, как оказалось, подобной выпечкой здесь не балуют. Когда с введением в строение атома было покончено, мои воспитанники ушли на перерыв. Я в это время старательно записывала имена всех, кто хотя бы словечко сказал на лекции, даже если это было словечко соседу по парте, краткое и ёмкое словечко «нудятина».

После перерыва мы начали изучать виды кристаллических решёток и попали в такие дебри, выбираться из которых нам придётся ещё долго. Если я не успею проснуться к следующему занятию, просто продолжу читать курс по основам химии. Мои юные гении знают, что такое щелочь и кислота, но ионную подоплёку им ещё только предстоит постичь. Какая уж тут магия.

— А чего-нибудь вроде алхимии у вас нет? — полюбопытствовала я.

— Была, — ответили мне, — но на первом году, и мы просто смешивали разные растворы, — добавили, глядя пронзительно честными глазами. Я пообещала, что обязательно познакомлюсь с их преподавателем-алхимиком. А то что это за безобразие такое.

Был во всём этом и приятный момент. Студенты уходили от меня не такими скептиками, которыми пришли сюда. Парочка даже осталась, чтобы задать вопросы (среди них был в том числе Вилсон, тот самый главный смельчак). И я в очередной раз повторила то, что самой мне казалось очевидным.

И все-таки интересно, как эти несчастные кристаллы присобачить к магии. Есть у них тут лаборатории или что-то типа того? Изучила бы на досуге… Хотя какие мне лаборатории, взглянуть бы для начала на саму магию — осознать, в чем заключается её суть.

Я уходила последней, прихватив с собой листочек, исписанный знакомыми-чужими буквами. А аудиторию мне нужно закрывать? На столе ключей не обнаружилось. И Ирмалинда, насколько помню, с дверью ничего не делала. Оставлю, наверное, так… Вдруг вот-вот придёт следующий преподаватель и новая партия студентов.