Я огляделась в поисках той таинственной личности — доверенного лица свидетеля. Но не заметила ни одного ожидающего. К двери омнибуса меня тем более никто не бросился встречать. Ну хорошо, постоим. Здесь, конечно, и лавочки есть — темное дерево, черные металлические спинки, сплетающиеся в витиеватый узор, — но я не особо им доверяю. Лужи за несколько тёплых часов успели высохнуть, а вот древесине явно нужно больше времени.

Долго ждать не пришлось.

Минут пять, и за спиной прозвучало:

— Добрый день. Предполагаю, вы ждёте меня…

Я обернулась.

Ещё одно такое совпадение, и я поверю, что против меня явно что-то замышляют. А мои ученики — это на самом профессиональные шпионы. Как иначе объяснить тот факт, что я встречаю их на пути, куда бы ни пошла?

Передо мной стоял Хопберт — тот самый смышленый мальчик, который завалил меня вопросами на последней лекции. Впрочем, сейчас на нём не было ни мантии, ни очков, да и волосы растрепались, так что признала его в основном по голосу и сосредоточенному взгляду.

— Добрый день, Хопберт, — поздоровалась я. И объяснила: — Я жду доверенное лицо…

— Я и есть — доверенное лицо, — признался он. — А свидетель — моя матушка… Вы, наверное, не ожидали меня здесь увидеть.

— Не ожидала, — согласилась я. — Но я и сама не знала, что здесь окажусь, пока меня об этом не попросили. Мы идём?

— Да, конечно, — Хопберт тяжело вздохнул. — Я сожалею, что вам пришлось ехать сюда. Поскольку что-то полезное вы вряд ли услышите. Моя матушка очень любит привлекать к себе внимание, вот и придумывает поводы. В этот раз ей захотелось поговорить с кем-нибудь из академии, вот она и устроила.

— Ничего страшного… Я выслушаю твою маму. Вдруг она и в самом деле знает нечто важное или хотя бы даст подсказку.

— Думаю, она просто скормит вам нескладную историю, лишь бы вызвать в вас эмоции. Мой совет: попробуйте задать любой уточняющий вопрос, и вся эта история рухнет в одно мгновение, — Хопберт махнул рукой.

— Обещаю быть внимательной, Хопберт. Не волнуйтесь.

Мы прошли мимо дома Гетбера — я старалась не смотреть в сторону подъезда, боясь наткнуться на знакомый силуэт. И направились вглубь домов. Чем дальше, тем неряшливее становилась окружающая обстановка: на дорогах появлялись вмятины, трубы выглядывали, откуда придётся, крыши домов косились во все стороны. Зато фонарей, лавочек и длинных элегантных автомобилей становилось все меньше. И если вместо дорогих автомобилей были здесь небольшие двухместные устройства, что-то вроде сереньких миниатюрных тракторов, то лавкам и фонарям замену не придумали.

— Не удивляйтесь, — попросил Хопберт, — к сожалению, чем дальше от центра, тем менее благоустроенным становится район.

— Да, — кивнула, — знаю.

Просто не думала, что контраст настолько велик. Этого ли хотел Вей, когда возводил этот город? Впрочем, подозреваю, не так уж он был добродетелен, как его пытаются изобразить. Волновало ли его то, что происходит хотя бы в двадцати минутах ходьбы от центра? Да даже большая часть жителей «элитной» части города, вполне возможно, предпочитает её не покидать.

— Я проверила вашу контрольную, — заметила я, чтобы избавиться от застывшей в воздухе неловкости, — она неплоха. Некоторые недочёты, конечно, есть, но это как раз те нюансы, которые мы разобрали уже после контрольной. А в остальном — суть вы уловили.

— Спасибо, — Хопберг улыбнулся и добавил: — Мне в целом нравятся задачи больше, чем теория.

Он наконец свернул к одному из покосившихся домов. Ну наконец дошли. Нет ли у них чего-то вроде городского общественного транспорта? Ладно, сегодня ещё погода хорошая. Но в дождь, или зимой… Эти полчаса ходьбы будут ощущаться сутками.

— Хопберг, а у вас здесь есть снег? — поинтересовалась я, когда мы уже почти достигли подъезда.

— Пару раз за год может выпасть, — ответил он, — но тут же тает. Говорят, у нас приятная зима. — Он потянул на себя громоздкую стальную дверь и пригласил меня войти. Темно здесь, и темнота эта такая плотная, что обволакивает, как шерстяной плед. — Здесь лестница. Осторожно. Нам нужно пройти два пролёта.

— Это плохо… В моем прежнем городе снег лежит месяца четыре непрерывно, и еще пару — с переменным успехом. Как-то я уже успела к нему привыкнуть. Скучать буду.

— Ого, так вы с севера, — удивился Хопберг. — На самом деле, можно было догадаться, что вы откуда-то издалека.

— Да? Но как?

Подозреваю, по тем же иррациональным ощущениям, которые испытываю я, когда рассматриваю жителей Вейзена. По непривычному лицу и взгляду чужому.

— У вас акцент, — заявил Хопберг. Вот и пришло моё время удивляться. Моя крохотная магия, понимаете ли, изо всех сил старается, и на тебе — акцент. Если бы не она, меня бы вообще никто не понял. Посмотрела бы я, как иномирские студенты тогда сдавали бы экзамен, на русском языке.

Мы остановились возле двери в квартиру. Из кармана простенького пиджака Хопберг вынул ключ и с первой попытки попал в замочную скважину, хотя из света здесь было лишь скромное окошко на пролёт выше.

Дверь скрипнула, поддаваясь, и мы оказались внутри.

Квартира, вообще говоря, мне понравилась. Я уже предвкушала, что мы полностью погрузимся во мрак, но внутри оказалось светло и чистенько, хотя и очень тесто. Мы проскользнули через коридорчик, левую сторону которого почти целиком занимал шкаф-стенка, и оказались на кухоньке. Без уменьшительно-ласкательных не удается говорить — ощущение, будто я и впрямь оказалась в кукольном домике, уменьшенной копии настоящего, а сама осталась полноразмерной.

Матушкой Хопберга оказалась приятная женщина лет пятидесяти с белыми, как мой любимый снег, волосами. Оказалась она под стать собственному дому, миниатюрной и хрупкой.

— Здравствуйте, — я чуть склонила голову. Ведь так и не удосужилась в этой суете узнать даже основные правила этикета: кто первый здоровается и представляется, кто кому должен протягивать руку и когда положено кланяться. Только и остается, что оправдываться дикарскими северными обычаями. — Меня зовут Варварой, я пришла сюда по поручению Феранты Клиншток, заведующей Вейзенской академией.

— Здравствуйте, — она поднялась со стула, разгладила невидимые складки на простом сером платье. И протянула мне руку, первой: — Лисбет. У меня есть сведения, которые заинтересуют вашу Феранту. Но я бы хотела, чтобы у нас состоялась беседа только на двоих, — Лисбет взглянула на сына.

— Понял, — отозвался Хопберг. — Буду в комнате. Позовёте, когда всё закончится.

Дверца за ним захлопнулась, в стеклянных вставках дверного полотна радужным сиянием заиграл свет.

Лисбет обессиленно упала на стул, с её лица исчезла строгость, оставив место бесконечной усталости.

— У вас всё хорошо? — забеспокоилась я.

— Да, все в порядке, — ответила Лисбет тихо, — хотя, если не сложно, налейте мне, пожалуйста, воды.

На кухонном гарнитуре, вмещающем в себя лишь одну тумбу и навесной шкаф, обнаружился графин из зеленого стекла с прозрачным стаканом подле него. Я заполнила стакан наполовину и протянула Лисбет.

Она сделала несколько глотков и заметила:

— Простите. Нервы меня подводят. Ничего уже к этим годам не осталось. Постоянная жизнь в беспокойстве и страхе — и спустя полвека превращаешься в тряпье без единой опорной кости. Присаживайтесь, — она кивнула на свободный стул, — не будем тянуть.

Я послушно заняла стул и предложила:

— Хорошо. В таком случае, не могли бы вы рассказать подробнее о вечере, когда произошёл взрыв?

— Ох, мой вечер, — Лисбет улыбнулась уголками губ, — не знаю, зачем вам это знать, но пускай… Ни для кого не тайна, что тогда был маскарад. Я была одной из тех, кто пытался перевести человеческую радость в монеты.

— Что-то продавали?

— Надежду. — Ещё одна улыбка. — Веру в свет, мерцающий впереди. Я предсказывала будущее.

— Интересно, — только и сказала я. А сама вспомнила шатер, в который так и не осмелилась попасть. Уж не Лисбет ли этот шатер принадлежал?