Я припала к окну, которое толстым наружным слоем пыли мало чем отличалось от окон привычных мне автобусов. И все-таки вид за ним открывался небывалый, пыль его сглаживала, но не скрывала.

Не знаю, с чем сравнить. Модернизованные английские трущобы. Дорога разделена на две полосы тротуарным островком, который через каждые три метра подсвечивается жёлтым огнем фонаря. Они чередуются со опорами воздушной линии электропередач, от которых, перекрещиваясь, отходят черные щупальца проводов. Вдоль дороги стоят трехэтажные дома: первый этаж отведен под лавчонки и конторы, верхние два больше похожи на жилые. Опираясь на стальные балки, вдоль домов идёт широкая водопроводная труба.

Иной раз между ними встречаются здания поинтереснее. Я успела заметить узкую башню с острым шпилем — видимо, ей вдохновлялись проектировщики академии. И широкую башню, крыша которой оканчивается стеклянным куполом (вид наверняка открывается прекрасный, панорамный). Вот ещё и башня с трапециевидной верхушкой: под самой крышей часы, а далее выпуклое зарешеченное окно, напоминающее фасеточный глаз мухи.

Здесь очень много поворотов, щелей меж домами и арок, сквозь которые можно попасть во внутренний двор. Но я не смогла различить, что же в них прячется: фонарями подсвечивалась лишь дорога.

И возникает вопрос: смогло бы моё воображение придумать нечто такое? Хватило бы фантазии?

Чем дальше в город, тем ярче становятся огни и красочнее улицы. Появлялись подсвеченные витрины, в балконы вплетались ряды гирлянд. Когда наш омнибус начал тормозить, мы оказались в настолько освещенной части города, что, не взглянув на небо, не сможешь сказать, день сейчас или ночь.

Водитель по-джентельменски распахнул дверь, и мы посыпались наружу.

Нас привезли на площадь, неожиданно просторную по сравнению с теми улочками, что мы наблюдали прежде. В самом центре площади замер постамент: высокий, с двадцатиэтажный дом, шпиль, наверху которого раскинула величественные крылья и хвост-веер хищная птица наподобие ястреба.

По краям площади устроились торговцы, желающие заработать немного денег на своих товарах или услугах. Продавались сладости, начиная от искусных пирожных и заканчивая леденцами на палочках, а также разноцветные платки и звонкие браслеты. Уверенными штрихами угля создавались с натуры портреты. Показывались представления: акробатические трюки и жонглирование всевозможными предметами, вплоть до яблок или ботинок. Судя по женщине в фиолетовых одеждах, одиноко сидящей на фоне крошечного шатра, здесь даже предсказывалось будущее.

А в центре, вокруг постамента, разыгрывалось представление.

Покрутившись на месте, я заметила, что Лорели уже умчалась — значит, на этом наше общение можно считать завершенным. И я устремилась к представлению, чтобы не пропустить ни единой сцены, на ходу поправляя маску.

Как оказалось, праздник-маскарад напрямую связан с историей происхождения Вейзена. Поскольку семьсот лет назад его основал один талантливый маг, который с завидным упорством прятал лицо от окружающих. Звали его Вей, а «зен» — старый суффикс, значащий что-то вроде «обители». Нам показали весь путь Вея: как он учился в чем-то вроде академии, гнобимый всеми на свете. Как сбежал и исчез, и о нём успели позабыть. Исчез мальчишка, но появился некто более могущественный, маг, которому под силу создать собственный город. Город, который получил такой мощный рывок для развития, что до сих пор опережает в своём прогрессе даже города империи. Лишь перед смертью он снял со своего лица маску, и его любимая тут же признала в чертах его красивого, ничем не изуродованного, лица черты того мальчишки, с которым была знакома в далекие годы юности. Она и поведала жителям города эту историю. И теперь её вспоминают из года в год, временами наращивая новые детали.

Вея играли три актера: мальчишка лет пятнадцати, который показывал его ученические годы; юноша старше лет на десять, изображающий Вея, что уже надел на себя маску и начал работать над городом своей мечты; и пожилой мужчина, продемонстрировавший его финальные годы. Когда маска спала, лицо последнего и впрямь оказалось благородно красивым.

Помимо них, здесь было предостаточно и эпизодических ролей, начиная от товарищей по учёбе и заканчивая женой и дочерями — а у Вея родилось целых три дочери и ни одного сына. Эта же троица девиц в те времена, когда их пребывание на сцене не требовалось, сопровождала представление мелодичными песнями. Платья на них были точно склеенная алмазная крошка, отражали каждый мелькнувший огонёк.

Я и сама не поняла, как попала в первые ряды. Несколько шагов — и оказалась бы на импровизированной сцене. И хлопала я, наверное, громче всех. Очень уж меня вдохновила эта история. Ещё, возможно, и тем, что играла на тайных желаниях: однажды вернуться и доказать, что на что-то ты да способна. Да только я и вернуться всё никак не могу. Сплю беспробудным сном.

Представление закончилось, публика разразилась аплодисментами и долго ещё потом не могла утихнуть. А ведь народу стало гораздо больше! До этого люди держались рассеянными группками, теперь все эти группки слились в единую толпу.

Актеров сменил оркестр.

Когда я почти решилась прогуляться по окрестностям, за спиной прозвучало мягкое:

— Добрый вечер.

Я обернулась. За спиной стоял Вей — то есть, конечно, не сам он, но актёр, исполняющий его роль. Не мальчишка и не старик — молодой мужчина.

— Добрый вечер, — отозвалась я, слегка поклонившись. И застыла, не зная, что следует делать дальше.

— Как вам наше представление? — поинтересовался мужчина.

— Представление замечательное, — я улыбнулась. — Мне очень понравилось. Так грамотно всё выстроено, что отдельные эпизоды сливаются в цельную картинку… Думаю, вы вложили в это много времени и сил.

— Именно так, — он кивнул. — Но ваши горящие глаза были лучшей наградой за труд, на которую только может рассчитывать актёр. Вы… не желаете прогуляться? Или хотите насладиться музыкой?

Глаза в прорези серебряной маски, закрывающей всё лицо, оказались темно-голубыми, как предрассветное небо. На голову было надето что-то вроде нашего котелка, а из-под него проглядывали белокурые пряди. Поверх белой рубашки шёл жилет, расписанный серебряной нитью.

Странное было ощущение — наблюдать этого мужчину на расстоянии вытянутой руки. Будто бог вдруг спустился с небес на землю к нам, простым смертным.

Дружба с богами никогда ни к чему хорошему не приводит — сколько уже историй было про это написано?

Ещё раз взглянув ему в глаза, я попыталась ответить:

— Да, мне хотелось бы…

Музыка вдруг сменилась. Из энергичной и заряжающей она перешла в плавную, воззвала к душе. Захотелось поднять голову к небу и закружиться, и чтобы платье гладило голени, как морская волна гладит борта лодки… С другой стороны, мало ли, чего хочет моя душа? Я ей с недавних пор вообще отказываюсь доверять.

— Вы не знаете местных танцев? — спросил у меня почти-Вей.

— Не знаю, — согласилась я.

— Хотите, я вам помогу? Здесь нет ничего сложного. Главное, старайтесь не запутаться в ногах. — И добавил: — Я хорошо танцую.

Наверное, он ещё и петь должен неплохо, если профессионально занимается актёрской деятельностью. Может, на каком-нибудь из представлений и споёт.

Почти-Вей протянул мне обе ладони внутренней стороной вверх. И я вложила в них свои — не придумала ничего более подходящего. Кажется, я все-таки оказалась права: довольно кивнув, мужчина потянул меня на себя.

Мои пальцы в его ладонях затрепетали, как крылья бабочки на ветру.

Раз, два, три, четыре, пять. Необычный здесь счет.

Раз — шаг, два — взмах руки, три — разрыв прикосновения, четыре — поворот вдоль собственной оси, пять — шаг навстречу друг другу и воссоединение рук.

Вроде бы, нет ничего сложного. Хотя танцами я в школьные годы не успела заняться. Мечтала об этом, но не нашла времени ещё и на них.

Если закрыть глаза, можно представить, будто бы я и в самом деле танцую с основателем этого города. Я — даже не чужестранка, а иномирянка, ведомая духом этого места, самым родным существом для всех здешних улиц, мостов и фонарей. И музыка подхватывает нас своим плавным звучанием и утягивает всё дальше от реальности. И я перестаю что-либо понимать.