— Ага, мы, вообще, живем там, — сказала Анка.

— Ничего себе, а в Туезерске вы как оказались? До вашей деревни же отсюда больше ста километров.

— На автобусе приехали.

За окном было уже совсем темно.

23

Сначала Лика раскачивалась из стороны в сторону и всхлипывала. Потом перестала плакать, но продолжила раскачиваться. Когда она наконец успокоилась, было уже ближе к четырем утра.

— Я не хотела. — Это было первое, что она произнесла, голос звучал сипло, видимо, этот урод сильно передавил ей горло. — Я не специально.

— Никто не хотел.

Она встала и пошла на кухню, но так и не зашла внутрь, остановилась у двери и снова залилась слезами. Я встала и принесла ей стакан воды с кухни. Тела все еще лежали на полу, я решила, что лучше оставить их как есть, чтобы доблестное следствие имело возможность интерпретировать произошедшее как «один пьяница зарезал другого, а потом поскользнулся, упал да и сломал себе шею».

Лика пила воду на кровати Олега, подтянув колени к себе, и была похожа на несчастного скукожившегося воробья.

— Нас посадят, да? — сказала она тем же сиплым голосом. — Я не хочу в тюрьму, я не выживу там. Господи, мы проведем всю жизнь в тюрьме.

— Никто нас не посадит.

Я начала говорить. Объяснила, что произошедшее на кухне можно объяснить по-разному и совсем не факт, что следствие все свалит на нас. И даже если сначала будут подозревать нас — отрицать, что мы тут были, довольно сложно, нас видела половина местных жителей, но никто не знает, были ли мы здесь ночью, а значит, и не знает, были ли мы здесь в момент убийства, — следователям не нужен висяк, поэтому со временем они наверняка сами закроют дело с формулировкой «один зарезал второго, а потом убился сам». Полгода максимум, и все забудут об этом. Просто нужно исчезнуть на какое-то время и самим себя не сдавать. А сейчас нужно убираться из этого дома побыстрее, пока за окном еще ночь и деревня спит.

— А Санек? — спросила Лика. — Он же все слышал и видел нас тут. Он все расскажет.

Что делать с мальчиком, я не знала. Оставлять его было нельзя, убить ребенка я бы тоже не смогла. Все варианты были паршивыми.

— С собой заберем. Пока. Потом отдадим кому-нибудь, его усыновит кто-то по-тихому. Знаешь, сколько людей мечтают о ребенке и не могут его усыновить официальными способами. Придумаем что-нибудь. Пока просто заберем.

Лика кивнула. Под дверью Санька все еще горел свет. Мальчик совсем, что ли, не спал? Я приоткрыла дверь — он сидел на кровати и смотрел на меня большими глазами с черными кругами под ними, и выглядел маленьким старичком, поразительно похожим на своего отца.

— Все хорошо, мелкий. — Я закрыла дверь.

Не помню, кому первой в голову пришла мысль, что дом стоит поджечь, так сгорит все вместе с нашими отпечатками пальцев и будет сложнее разобраться, что произошло. Пьяницы убили друг друга, а дом загорелся от непотушенной сигареты, сколько таких историй.

Я взяла канистру бензина из шкафа и прошлась с ней по всем комнатам, обливая занавески, обои, ковры и тела. Лика уговорила Саню поехать с нами, взяла его за руку и провела через кухню в машину, закрыв ему глаза ладонью. Из ящика шкафа я достала свечку и поставила ее в лужу бензина на кухне, подожгла фитиль. Подумав, открутила все газовые конфорки. Вот теперь все. Я вышла из дома и закрыла дверь.

Они ждали меня в машине: Саня на заднем сиденье кутался в одеяло и смотрел перед собой темными уставшими глазами, Лика была за рулем. Она развернула «Ниву», и мы готовились выехать из деревни, еще минута, и мы бы уехали. Но тут в доме Тамары закричал ребенок, будто почувствовав что-то. Я посмотрела на темные окна. Лика замерла и тоже посмотрела на окна, прикинула расстояние между домами Олега и Тамары. Метров десять или пятнадцать, не совсем близко, но и не совсем далеко.

— Огонь может перекинуться на такое расстояние?

— Черт его знает.

— Да вроде бы не так близко они стоят. И мокрое все еще. Ладно, поехали.

— Погоди, — сказала я. — Так нельзя. Так совсем нельзя.

Я не сказала Лике, что выпустила газ на кухне, нехорошо было говорить об этом при мальчике, но, глядя на дом Тамары, я подумала, что если будет сильный взрыв, то пятнадцать метров огонь не остановят, а если полыхнет соседний дом... Тамара наверняка напилась и спит, черт с ней, но ребенок. Ребенок ни в чем не виноват. Я вышла из машины и пошла к темному дому.

— Ты куда? — шепнула мне Лика вслед.

Дверь была не заперта, я толкнула ее, и в нос ударил запах дыма, пота, чеснока и гнили. Я потрогала стену, но не смогла нащупать выключатель и пошла на звук, больно ударив палец об ножку шкафа. В комнате стояла детская кроватка, из нее доносился громкий плач. Я подошла к ней и протянула руки к малышке, подняла ее и прижала к себе. Она сразу же перестала кричать и прижалась ко мне всем своим крохотным телом. «Какая же сука эта бабища», — снова подумала я. Проверять, здесь ли Тамара, не было времени, я только на секунду заглянула в соседнюю комнату и увидела в тусклом свете луны в окне, что на кровати вроде лежит чья-то огромная туша, накрытая с головой одеялом. Я пошла к выходу, на секунду задержавшись на кухне, нащупала конфорки на плите и открутила их тоже. Потом я вышла и села в машину.

— С ума сошла? — прошептала Лика, увидев девочку у меня на руках. — Чего творишь?

— Холодно на улице, не подкидывать же ее под дверь кому-нибудь, — прошептала я в ответ. — Вдруг до утра не доживет, потом в жизни себе не простим. Оставим ее у церкви какой-нибудь. Жми на газ быстрее, валим отсюда.

Лика тронулась, и мы выехали из деревни. Я прижимала к себе малышку и гладила ее по спине, она с интересом крутила головой по сторонам и довольно улыбалась. Санек на заднем сиденье кутался в одеяло все сильнее, хотя в машине было вовсе не холодно. Мы медленно проехали размокшее поле, боясь застрять, и только подъезжали к дороге, когда за спиной в деревне грохнуло так, будто огромный великан хлопнул в ладоши. В боковых зеркалах полыхнул оранжевый свет, над лесом вылетела в небо стая ворон.

24

Последний автобус в город из Туезерска уже ушел, Анка чуть не разревелась. Софья сначала не понимала, в чем проблема, и предлагала ребятам переночевать у нее, а когда поняла, сама разнервничалась и сказала, что отвезет их.

Сборы заняли минут пятнадцать — почти вечность. Анка сидела на ступеньках крыльца рядом с внуком Софьи, все еще игравшим с пожарной машинкой, и крошила лист лопуха на мелкие кусочки.

— Что мы скажем маме?

— Пошли гулять и заблудились, — ответил Гриша, — или еще что-нибудь придумаем. Ну, по ситуации. Придумаем. Не переживай.

— Да как не переживай, — сказала Анка, — я только на часы посмотрела, поняла, сколько времени прошло, думала, часа два от силы и фильм только-только закончился. Мама с ума уже сходит, наверное. Ну где она?

— Выйдет сейчас. Я в окно вижу, уже идет.

Дверь распахнулась. Софья посмотрела на внука, сидящего на ступеньках.

— Сейчас поедем, только Лешку к соседке закину.

Внук поднимал и опускал кран машинки с невозмутимым выражением лица.

— Ты не голодный? Невестка моя говорит, что мальчик с особенностями, аутизм там или еще что, навыдумывали болезней. Я ей говорю: да с какими там особенностями, нормальный пацан, вырастет — программистом станет. У соседки так же сын в детстве себя вел, сейчас в Москве работает в банке, зарабатывает много, вон крышу ей новую какую сделал.

Софья взяла за руки тут же закатившего скандал пацана и, не обращая внимания на вопли, вместе с машинкой перенесла его в дом через дорогу.

— Ладно, поехали, садитесь в машину.

Обратная дорога заняла гораздо меньше времени, чем путь в Туезерск. Софья продолжала что-то рассказывать, и Анка ей что-то отвечала, Гриша не слушал. Он думал о том, что, раз Тамара никуда не пропала, осталось только разобраться, действительно ли пропала старая Анна, и если да, то куда.

Еще он думал об истории, произошедшей в Шижне, о погибшем ребенке Тамары, о том, что его бабушка, видимо, знала, к чему приводит пьянство, и поэтому так ненавидела пьяных. Однажды бабушка почувствовала запах алкоголя, когда отец с дядей Сашей вернулись с рыбалки, и так отчитывала их, что Гриша испугался. Он был совсем маленький и подумал, что она сейчас их убьет, тетя взяла его на руки и ушла с ним в другую комнату. А бабушка все говорила своим свистящим холодным голосом — лучше бы орала, — что не потерпит пьяниц в своем доме и что, если они еще раз напьются, она их пристрелит как бешеных псов. Может, она боялась, что они выпьют и сожгут дом, и где они тогда будут жить? Или боялась за Гришу, который был мал и не смог бы в случае пожара открыть дверь. Он тогда так испугался ее. А может, она просто защищала их всех. Тетя всегда говорила: все, что делает бабушка, она делает ради защиты своей семьи. Грише не всегда так казалось, иногда ему казалось, что ею движет что-то еще. Иногда он думал, что она злая. А оказалось, он просто не знал чего-то, что знала она, например вот эту историю про Шижню.