— Сразу видно: московская краля, — поддержала его тетка. — Грязная вся, воняет, а все равно себя за королеву считает, на нас смотри как смотрит. Из Ма-а-асквы ведь она, куда нам, деревенским, до ее высот. Не понимает, как с такими, как мы, на одной кухне оказалась.

— Короче, я тебе наливаю, — подытожил Олег. — Садись давай.

Он выдвинул табуретку, под столом что-то звякнуло. Я посмотрела вниз и увидела упавшие пустые бутылки, все маленькие, по пол-литра, наверное, если не меньше. Я села и взяла стопку. Ребенок в соседнем доме надрывался все громче.

— Да какие там в Москве высоты, — очнулся мужик в тельняшке. — Че там, в этой Москве. У меня брат там в ФСБ работает, грязь да пыль, в метро набьются и ездят, как селедки в бочке, по три часа в один конец на работу ездят! — Мужик наставительно поднял палец вверх. — Ради денег глотки друг другу рвут. Меня брат звал, говорит, приезжай, со мной работать будешь, устрою тебя, да я ни за какие деньги в эту Москву не перееду.

— И то правда, — выпила тетка и покачнулась.

Я опрокинула в себя стопку. Рот обожгло огнем, голова болела так, что, казалось, сейчас взорвется. Красных пятен в воздухе становилось все больше. Мужик в тельняшке плеснул мне еще.

— Тебя зовут-то как?

— Вика.

— Ну че, Вика, рассказывай, как тебя угораздило?

— Я их в лесу спас, — вспомнил Олег и обрадовался, — а вы не верили.

— Мы вам очень благодарны. Жизнь нам спасли. Мы думали, не выйдем из этого леса. Лика сознание потеряла, я тоже идти уже не могла и думала, это конец. Что умираем мы.

— И умерли бы, если бы не я. — Олег довольно улыбался, я подумала, что он похож на ребенка. На большого краснолицего ребенка.

— Молодец ты, — кивнула тетка.

— А вы жена Олега?

Мужики загоготали.

— Жена. Какая она жена, это Тамарка. Жена моя скончалась пару лет назад. Жаль, нормальная баба была. Готовила хорошо. Помянем?

Они опрокинули стопки, не чокаясь, я попробовала не пить, но Олег злобно уставился на меня, и я выпила тоже. Мужик в тельняшке плеснул еще. Собака затихла, а ребенок все не успокаивался.

— Где там его мать, спит, что ли? — не выдержала я. — Сколько он уже плачет?

— Поплачет и успокоится, — сказала Тамарка. — Если по каждому писку подходить, никакой жизни не останется.

«Ну и бабища», — подумала я.

— Так рассказывай, как вас угораздило-то? И подружка твоя че, не присоединится?

И я второй раз за день рассказывала нашу историю: как мы зашли в лес и не могли выйти, как слышали голоса и видели людей, как ели чернику и не могли найти воду, как вышли к дому у озера, а потом пошли дальше.

— Дом москвича тоже, вашего, — кивнул тельняшечный. — Я слышал, как ему дом строили, только не знал, где он находится. Слышал-слышал. Короче, мужик свихнулся, что ли, думал, апокалипсис грядет и надо будет прятаться, зомби, что ли, восстанут. Вот он дом и построил. Чтобы, пока апокалипсиса нет, ездить в него рыбачить и охотиться, а когда зомби придут — перебраться в него насовсем.

— Ты че, серьезно, что ли? Во прикол. И где этот дом? — заржал Олег.

— Да я без понятия, пяжненские строили, говорили мне. Километрах в тридцати отсюда на север, рядом с озером каким-то, я точное место не спрашивал.

— Бывает же, что москвичам деньги девать некуда.

— А я о чем, я по поводу мужика этого брату звонил, говорил, проверь, откуда бабло-то дома строить, может, бандит какой. Нам еще московских бандитов тут не хватало, своих навалом.

— И че брат?

— Да ниче, проверил вроде, чист мужик. Но черт их знает, как они там проверили, откуда деньги-то у него — не сказал. Вот если бы я в ФСБ пошел работать, я бы проверил как надо, но я в эту Москву ни за какие деньги...

— И как этот мужик, приезжает в дом-то? — вклинилась я.

— Я те справочная служба? Я без понятия.

Я продолжила рассказ.

4

Они двигались невероятно медленно, все время останавливаясь в каких-то селах, деревнях и просто посреди дороги. Солнце заливало автобус, коричневые сиденья были раскаленные, дышать было нечем, несмотря на открытые окна.

— Зачем он останавливается? — бесилась Анка. — Видно же, что на остановке никого.

Через пару секунд автобус со вздохом закрывал двери и, покачиваясь, будто нехотя двигался дальше. Время шло. Гриша смотрел на солнце. Анка не умела определять время по солнцу, но Гриша понимал: прошло уже больше часа, вернуться вовремя они не успеют.

— А мы успеем вернуться к концу фильма? — спросила Анка, будто прочитав мысли.

— Может, немного опоздаем, — сказал Гриша. — Ну придумаем что-нибудь. Скажем, что фильм закончился раньше и мы пошли искать твою маму.

— Идея норм, — сказала Анка. — Мама будет ругаться, но быстро простит, она у меня отходчивая. Главное, чтобы мы не сильно опоздали.

За прошедший час они обсудили все: Анка рассказала про школу, маму, про то, как ее бабушка в последнее время стала плохо слышать и приходится на нее орать — не зло орать, а просто чтобы она расслышала, — и про бабушкиного кота, который на старости лет снова полюбил играть с бантиком, прямо как маленький. И что в Москве она тоже хотела завести кота и даже подобрала одного на улице, притащила домой, но мама не разрешила его оставить.

— И заставила обратно на улицу отнести? — спросил Гриша.

— Нет, мама нашла ему новую хозяйку — старушку этажом выше, — ответила Анка. — Я иногда к ней хожу в гости навестить кота. Она старая такая, я все жду, когда она умрет и можно будет кота себе забрать, второй раз мама уже не отвертится, это я раньше была маленькой и шла у нее на поводу.

Гриша начал рассказывать, как нашел волка, Анка слушала эту историю уже в третий раз, но ей все равно она нравилась. Волк был еще волчонком и лежал в кустах один, совсем маленький, голодный, еле дышал. Гриша его подобрал и принес домой. Волк даже не пытался кусаться, просто положил голову на плечо мальчику и заснул. Дома Гриша накормил его молоком, положил к себе на кровать и укрыл одеялом, а потом пришла бабушка, увидела волка и сказала, что никаких блохастых тварей в ее доме не будет, он что, обалдел, и вообще, не хватало еще, чтобы за волчонком явилась его большая волчья семья. Гриша ответил, что подобрал его далеко, никто за ним не придет, а бабушка сказала, что волки чувствуют запахи на два-три километра вокруг и, если захотят, найдут в момент. Гриша восхитился и сказал, что тогда волка точно надо оставить, он вырастет и будет помогать им охотиться.

— Когда он вырастет, — сказала бабушка, — он скорее нас сожрет, чем будет помогать нам охотиться. Это дикое животное. Оно не поддается дрессировке.

— Он нас не сожрет, — ответил Гриша, — он добрый и не кусается.

— Это он пока не кусается, — мрачно сказала бабушка, — зато уже воняет, простыни твои описал, стирать будешь сам. Я запахи псины и ссанины в доме терпеть не буду, и так дышать нечем. — И посмотрела на тетю, которая заканчивала выливать на себя флакон духов, выменянный в деревне на кусок кабанятины. Тетя сделала вид, что ничего не слышала. — Отнеси щенка туда, где подобрал, быстро.

Гриша понял, что спорить бесполезно, и унес волчонка, но не туда, где подобрал, а в старый заброшенный сарай, которым они не пользовались, и сделал там лежанку из опилок. В чем-то бабушка была права: окрепнув, волк и правда начал кусаться. Но мальчик видел, что он это не со зла, просто играет.

Он прятал его от бабушки в сарае целый месяц, сначала о нем знал только Гриша, затем узнала мама, потом тетя, отец, дядя, и в конце все уже знали, кроме бабушки, и тайно ходили в сарай, чтобы поиграть с волчонком и покормить его ломтиками мяса. А потом бабушка заподозрила, что происходит что-то странное, проследила за тетей и узнала, что в сарае живет щенок, но он уже был членом семьи, и бабушка не смогла всех переспорить и убедить, что от него нужно избавиться, плюнула и сказала, что волк может остаться, но если она увидит, что он на кого-нибудь рычит или хотя бы думает о том, чтобы на кого-нибудь зарычать, то пристрелит к чертовой матери в тот же день.