Бабушка посмотрела на тетю и неожиданно расхохоталась. Танечка от удивления замолчала. Дядя нанес еще удар, замок развалился на части.
— Заходим, — скомандовал он.
Дверь распахнулась, и один за другим они зашли в темноту дома, кроме волка, на которого бабушка цыкнула — и он послушно улегся на грядки. Дядя Саша зашел последним и плотно закрыл дверь. До исчезновения старой Анны, продолжавшей стоять у окна и внимательно наблюдать за домом напротив, оставалось две недели.
2
Соседи начали приходить с самого утра. Гриша выходил из дома, стоял рядом со взрослыми на крыльце и смотрел. Местные были странные — толстые, краснолицые, неуклюжие, старые. Особенно плохо выглядел один скособоченный дед, у которого не шевелилась половина лица, но и остальные были не симпатичнее. Они задавали одни и те же вопросы: кто такие, откуда приехали, — родители отвечали. Если дверь открывал отец или дядя, разговор завершался за пару минут. Если дверь открывала тетя, разговор длился минут двадцать.
Бабушке открывать дверь запретили, после того как одна из соседок стала задавать слишком много вопросов и бабушке это не понравилось. Тете пришлось выбегать во двор и спасать ситуацию, после чего она сказала, что будет лучше, если бабушка не будет открывать дверь и разговаривать с соседями.
— Ой, да пожалуйста, — ответила бабушка.
Гриша хотел пойти погулять по деревне, сходить в лес, к реке, к озеру, но бабушка сказала, что никаких прогулок, пока они не приведут дом в порядок. На это ушел почти весь день.
Дом начинался с прихожей, заваленной куртками, сапогами и коробками, дальше был короткий коридор с еще одной дверью и кухня с квадратным столом и кучей коричневых шкафчиков, висевших и сверху, и снизу. Гриша открыл одну из дверец нижнего шкафчика, она тут же отвалилась и упала ему на ногу, он вскрикнул и запрыгал на одной ноге. Тетя осмотрела ногу и сказала, что это просто синяк, кости целы, а бабушка сказала больше не трогать никакие дверцы и ящики: черт его знает, что тут еще отваливается. Когда боль в ноге прошла, а бабушка была в другой комнате, Гриша все-таки не удержался и открыл высокий желтый холодильник. Его одежда, волосы и кухня провоняли мгновенно. Больше дверцы он не открывал.
Одна из дверей на кухне вела в крохотную ванную с треснувшим низким унитазом, небольшой стиральной машинкой, раковиной и квадратным душевым поддоном, прикрытым голубой занавеской. Другая — в четыре спальные комнаты, располагавшиеся квадратом вокруг большой белой печи. По комнатам можно было бегать по кругу: дверь из первой вела во вторую, из второй в третью, из третьей в четвертую, а из четвертой снова в первую.
В первой комнате был вход в погреб — деревянный люк с чугунным кольцом, закрывавший черную дыру, пахнущую сыростью и землей. Еще в первой комнате была кровать и длинный шкаф, состоявший из большой прозрачной секции с какими-то статуэтками и фотографиями за стеклом. Гриша хотел посмотреть, что в ящиках шкафа, но после истории с холодильником не рискнул.
Работа кипела. Дядя Саша ходил по дому с отверткой, молотком и плоскогубцами, открывал дверцы шкафов, раскачивал кровати и что-то прикручивал. Отец возился с инструментами на заднем дворе, иногда крича дяде Саше: «А кинь в меня скотчем!» — и дядя кидал скотч прямо в открытое окно. Гриша хотел помогать дяде или отцу, но тетя выдала ему ведро, тряпку и сказала отмыть все окна до блеска.
— Когда окна грязные, кажется, что в доме грязно; если они станут прозрачными, дом сразу начнет выглядеть чище.
Все было ровно наоборот: если бы окна были чистыми, грязь в доме стала бы еще заметнее. Пыль и паутина были повсюду; если провести пальцем по кухонному столу, он становился черным. Тетя, увидев это с утра, разволновалась.
— Лучше бы ужинали вчера в машинах, там хоть дизентерию не подхватишь.
Мальчик мыл окна. Сначала он убирал из углов паутину, если там был паук, ловил его и выпускал во двор, протирал стекла и откосы с обеих сторон мыльной водой, смывал чистой и повторял. Когда стекла становились прозрачными, он спускался с подоконника и мыл его. Это занятие Грише не нравилось, зато, пока он мыл окна в первой и второй комнатах, он видел все, что происходит на улице.
— Снова идут! — кричал он, увидев, что к дому приближаются люди, и кто-то из взрослых шел открывать дверь.
Тетя с бабушкой тем временем открывали шкафы, заглядывали под кровати, доставали оттуда вещи и часть из них складывали в ветхие картонные коробки. Когда коробки наполнялись, они просили дядю отвлечься и отнести их на помойку.
— А можно мне тоже на помойку? — спросил Гриша, и ему разрешили сходить с дядей и отнести самую легкую коробку.
Это был один из лучших моментов дня, жаль, помойка располагалась близко: нужно было обойти дом, пройти по тропинке к сараям, а прямо за ними начиналось поле, на котором была большая свалка. Гриша перевернул коробку над свалкой, и из нее высыпались бумаги, фотографии, тряпки и несколько статуэток.
К трем часам с уборкой было покончено — дом сверкал чистотой. Он стал пустым, но вполне уютным. Тетя заставила Гришу помыться, и теперь он ходил босыми мокрыми ногами по теплому деревянному полу и не чувствовал на нем ни соринки. Паутины больше не было нигде, отмыты были даже верхушки шкафов: дядя Саша вставал на табуретку, чтобы протереть на шкафах пыль, хотя кто бы ее там увидел. Окна были распахнуты, чистые прозрачные занавески, принесенные из машины, колыхались от теплого летнего ветра. На половицы падали солнечные лучи, в квадрате света пыталась научиться вставать Танечка, она хваталась за перила кроватки, приподнималась и почти сразу падала обратно, но ни капли от этого не расстраивалась, только смешно бурчала.
Отец закончил колдовать во дворе, и дома появилось электричество, Гриша некоторое время развлекался, включая и выключая его. Трогать в доме стало разрешено любые предметы. Холодильник взрослые вытащили на улицу, помыли хлоркой и оставили проветриваться. Семья пообедала, и началась вторая часть — перенести все вещи из машины.
Солнце было уже низко, когда семья закончила с переездом. Гриша валялся на кровати и рассматривал картинки в найденной в доме энциклопедии, когда в его новую комнату зашла тетя и спросила, хочет ли он прогуляться: есть дело. Он, конечно, согласился, и они пошли вдвоем по улице, разглядывая и обсуждая дома и дворы. Деревня пахла летом, трещали цикады. По дороге брели коровы, Гриша обрадовался, подошел к одной из них и стал гладить ее по горячему шершавому животу. Мужчина, сопровождавший корову, засмеялся и подсадил его, Гриша оперся на корову одной рукой и погладил ее по голове и загривку.
Они минут за десять дошли до конца пыльной улицы, хотя она была вовсе не длинной, из десяти минут целых семь заняло общение с коровой. В конце улицы направо уходила грунтовка, по которой они приехали накануне. Впереди блестела узкая река, а за рекой начинался лес. Деревня закончилась.
— А вот сюда-то мы и шли, — сказала тетя. — Общалась сегодня с соседками, они рассказали про это здание, возможно, подойдет мне для работы.
Они стояли у единственного в деревне каменного здания с двумя окнами. Наверху было написано синей краской: «Больница». У здания не было забора, но было что-то вроде палисадника, заросшего травой. Мальчик с тетей пробрались через высокую траву. Тетя походила по бетонной дорожке вдоль дома, заглянула в темные окна, вернулась к двери и подергала замок.
— Хочешь, за топором сбегаю? — предложил Гриша.
— Да не нужно, сейчас разберемся.
Она достала из высокого пучка волос тонкую длинную шпильку и начала ковырять замок. Секунд через десять он щелкнул и открылся. Тетя вынула замок из петель, они зашли внутрь. В больнице было так же пыльно, как и в их новом доме, она состояла из двух комнат и небольшой ванной с маленьким пластиковым умывальником. В первой комнате был стол и пара стульев с когда-то красной, но давно потускневшей обивкой, во второй — белая, порванная шторка-гармошка, кушетка и прозрачный шкаф, в котором стояло несколько пузырьков с коричневой жидкостью. Один из пузырьков был опрокинут, жидкость из него растеклась и застыла лужицей на стеклянной полке.
