Короче, льет он хлорку в воду – и давай в растворе руки мыть. Я думаю, это ж все равно что в огонь руки совать – жжет же! Я не утерпел, голову совсем из двери высунул и говорю: «Брекс, ты чего делаешь? Шкура ведь слезет!» Я даже пошутил. Говорю: «Все равно чернота не сойдет. Ты что, хочешь беленьким стать, как Майкл Джексон?» Он вроде как ничего не ответил. Только говорит: «Дверь закрой и забудь!»

Я перебил Андрэ новым вопросом:

– Ты видел что-либо на его руках? От чего он их отмывал?

– Я ничего не разглядел. В чем бы его руки ни были перепачканы, он не хотел, чтобы это попало на пол в квартире матери. Поэтому и вышел на лестничную площадку. А когда он с этим покончил – ушел обратно в квартиру.

Парень замолчал. Поток его сбивчивой речи прекратился так же внезапно, как и начался.

Я вопросительно посмотрел на Гиттенса – и это все?

– Продолжай, – велел Гиттенс, поощряюще потрепав парнишку по руке.

– Мне все это показалось вроде как чудно. И я вроде как дальше слушать стал. Даже ухо к стенке приложил. Слышу, Харолд кому-то звонит. И говорит: «Хана прокурору, больше нам про него волноваться не нужно». И дальше вроде как что-то говорит. А потом слышу: «Я его прикончил и ушел чистым».

– Что еще он сказал?

– Ничего больше. Только: «Я его прикончил и ушел чистым. Бумаги заныкал, а машину загнал в озеро. В ближайшее время никто не найдет».

– Он сказал именно это? Дословно?

– Да, именно это.

Парнишка заискивающе заглянул в глаза Гиттенсу: правильно я все изложил, нигде не ошибся? Он словно рассказал у доски домашнее задание – и теперь ожидал оценки от преподавателя.

– Еще что-нибудь Брекстон сказал по телефону? – настаивал я.

– Не знаю. Разговор был длинный. Я запомнил только несколько предложений.

– Но ты ведь слышал разговор целиком? Ты сказал, стенка тонкая.

– Слышать-то слышал, но запомнил только немного.

– Хоть в этом немного ты уверен? Ты дословно запомнил или фантазируешь?

– Нет, что я запомнил, то запомнил слово в слово.

Келли, слушавший рассказ Андрэ из дальнего угла комнаты, вдруг спросил:

– Ты с кем-нибудь делился этой историей до сегодняшнего дня?

– Нет. Себе дороже такие вещи рассказывать. Законы братвы я знаю. Сболтнешь лишнее – тебе не жить. Лучше не в свои дела не вмешиваться. А сегодня утром мистер Гиттенс пришел и стал расспрашивать. Ну и я вроде как решил сказать правду.

– Столько времени молчал, а сегодня утром вдруг «вроде как решил сказать правду»?

– А меня до этого никто не спрашивал.

Я пристально изучал круглое одутловатое лицо парнишки. Врет или не врет?

Гиттенс счел нужным вмешаться:

– Андрэ временами делает кой-какую работу для меня. В свое время я его застукал с наркотиком – преступление небольшое, но все-таки преступление. Плохие парни подговорили его на этот дурной поступок. «Подающие» любят использовать невинных ребят в качестве посыльных – полицейскому и в голову не придет, что этот вот ангелок мотается с наркотиками в кармане. У Андрэ я нашел несколько порций кокаина. Чтобы искупить свою вину, он время от времени мне помогает.

Парень посмотрел на Гиттенса с собачьей преданностью.

Мне стали ясны их отношения. Гиттенс держал парнишку на крючке. Отсюда все это странное противоречивое поведение Андрэ: желание, чтобы мы все провалились в ад, – и желание выслужиться перед нами; нежелание говорить – и неуемная болтливость.

Гиттенс продолжил:

– Он иногда делает для нас контрольные закупки наркотиков. Вне Мишн-Флэтс – в районах, где его никто не знает. И если он слышит что-либо интересное, то передает мне. Он молодец. Если выдержит и будет молодцом шесть месяцев, я готов забыть о его проступке и не передавать дело в суд. Андрэ – хороший мальчик, с чистым прошлым. Отличник в школе. Ему прямая дорога в колледж, а не в тюрьму!

Отец потрепал Андрэ по плечу. Андрэ покосился на ободряющую руку как на змею. Похоже, парень лучше отца понимал, в какую историю он влип. Быть свидетелем против Брекстона – это посерьезнее, чем не выучить домашнее задание!

– Андрэ, – сказал я, – ты отвечаешь за каждое слово из того, что ты нам рассказал?

– Ну да.

– И ты хочешь повторить рассказ перед большим жюри присяжных? Ты готов выступить на суде?

– Если надо – готов.

Мы вышли из конференц-зала, оставив сына наедине с довольным отцом.

В холле я спросил Гиттенса:

– Вы уверены, что мальчишка не сломается до суда, что он действительно выступит в качестве свидетеля?

– Парень не простой. Он сам ко мне бегает с докладами. В школе прилежный – и стукачом работает с таким же рвением. Усердный не по уму. Дошло до того, что все в Мишн-Флэтс знают о его стукачестве и шарахаются от него как от чумы. Теперь я вынужден использовать его в других районах – в Роксбери, в Дорчестере. Он сам напрашивается на работу – выслужиться хочет. Поверь мне, Бен, такой парень суд не пропустит!

– Бедняга! Брекстон его пришьет.

– Что я тебе могу сказать по этому поводу, Бен, – с философским вздохом произнес Гиттенс. – Мальчишка сам себе постелил. Будет жестко спать – не моя вина. Я просто даю ему возможность искупить проступок.

– Вы его застукали с ничтожным количеством наркотиков. Первое правонарушение. Судья мог бы вообще отпустить его с миром.

– Смотря какой судья, – сказал Гиттенс. – Но, главное, парнишка не знает, что он мог бы отделаться одним испугом. Разумеется, противно так манипулировать мальчонкой – Андрэ парень хороший. Но когда подумаешь, что Брекстон может уйти от расплаты и дальше убивать, сразу отбрасываешь сантименты! И потом, в данном случае это просто судьба. Не я поселил Андрэ в квартиру рядом с матерью Брекстона!

Келли молча стоял рядом со мной? Судя по всему, поведение Гиттенса по отношению к Андрэ не вызывало у Келли протеста.

У меня же было неспокойно на сердце. Мальчишка угодил в нехорошую историю. А когда Брекстон узнает, что Андрэ готов выступить против него в суде, дело будет совсем плохо!

– Можно я переговорю с Андрэ наедине? – спросил я Гиттенса.

– Как хочешь.

Я вернулся в конференц-зал.

Андрэ сидел рядом с отцом, все такой же запуганный. Побитая собачка рядом с величаво-спокойным сенбернаром. Я подумал: ах, папаша, не то ты делаешь! Тебе бы сына в охапку и бегом отсюда! А ты сидишь тут и сияешь как новенький доллар! Хоть раз в жизни позабудь о «пути праведном», позабудь об обязанности говорить правду – и спасай плоть от плоти своей!

Вместо этого я сказал:

– Все в порядке. Я вернулся, чтобы задать пару вопросов Андрэ. Наедине. Вам не трудно оставить нас вдвоем?

Отец бросил на сына строгий взгляд – будь умницей, говори дяде правду! – и вышел.

– Андрэ, меня смущает одно: почему ты так долго никому не говорил о подслушанном разговоре?

– Боялся.

– И вдруг перестал бояться?

– Детектив Гиттенс поговорил со мной. И я вроде как понял, что правильней – быть честным.

– Честным быть – хорошо, Андрэ. Только я хочу убедиться в том, что ты сегодня говоришь правду. Гиттенс грозит привлечь тебя за помощь «подающим», поэтому ты очень хочешь услужить ему. И поэтому я тебя еще раз спрашиваю: ты говоришь правду? Ты действительно слышал, как Брекстон рассказывал про убийство прокурора?

Андрэ криво усмехнулся, словно хотел сказать: на такую дешевку вы меня не поймаете!

– Когда я говорю правду, я говорю правду, – заявил он. Я вздохнул.

Больше говорить было не о чем.

Ко времени приезда Керта и Кэролайн Келли все в отделе по расследованию убийств пришли к твердому выводу: Гиттенс совершил прорыв, количество улик против Брекстона достигло критической массы.

От подозрений, от предварительной версии мы перешли к убеждению, что убийца – Брекстон. Пока не найдено орудие убийства, не имелось материальных улик. И даже мотив убийства не был обозначен четко. Защитить от тюрьмы дружка Макниза? Предотвратить возможность сделки между Данцигером и Макнизом против Брекстона? Или просто месть прокурору, который посмел наезжать на банду?