Тогда, в больничной палате, разговор о смерти близких создал гнетущее настроение у обоих. Я поспешил сменить тему.

– Ну, как кроссворд? Справляетесь?

– А, это. Нашел в приемном зале. Идет со скрипом. Ты спи, Бен, на меня внимания не обращай.

Хоть я не хотел спать, но тут же заснул.

И во сне думал – не приснилось ли мне все приключение в церкви? Действительно ли Гиттенс намеревался хладнокровно убить Брекстона? Какие у меня доказательства? «Прочитал желание в его глазах». Хороша улика!

Не такова ли судьба любого события в прошлом? Оно мгновенно падает жертвой ненаблюдательных свидетелей, плохой памяти, ложных отчетов. Историческая правда – если таковая существует в принципе – теряется в тумане нечетких свидетельств. Ах, хоть диссертацию пиши: «Историческая правда как коллективная выдумка». Дойдут ли у меня когда-либо руки до чего-нибудь подобного?

«Вот упекут на всю катушку за убийство – десять диссертаций успеешь накатать за решеткой!» – шепнул подлый голос во сне.

Я проснулся и думал дальше. Уже яснее.

Нет, мне не привиделось. Гиттенс намеревался застрелить Брекстона. Я дал Брекстону возможность удрать, чтобы Гиттенс его не прикончил. Из двух зол я выбрал... какое? Меньшее? Большее? Или оба зла одинаковы?

Так или иначе, я спас Брекстону жизнь.

Я открыл глаза. Келли по-прежнему возился с кроссвордом. Сколько же я спал? Минуту или час?

– Мистер Келли, можно вас спросить кое о чем? Мне кажется, что Гиттенс... – Тут я осекся. Я вдруг передумал. Голова болела страшно. Возможно, я все-таки не прав насчет Гиттенса. Я измыслил немыслимое. – А-а, сам не знаю...

– Ты спи, спи, Бен. Я еще посижу.

Я хотел поблагодарить его – за все. Ведь он один, только он один...

Горло у меня перехватило. Я не мог ни слова из себя выдавить. Рыба, выброшенная на берег.

– Все в порядке, Бен. Не напрягайся. Тебе надо хорошенько отоспаться. Утром будешь как новенький.

Мне приснился кошмарный сон.

Начался он красиво – я парил высоко-высоко над озером, в котором не было воды, но плавали рыбы и качались водоросли. На душе было чудесно. Пока я не почувствовал – я парю с такой легкостью лишь до первого своего движения. Как только я пошевелю рукой, или ногой, или хотя бы пальцем – все, мне конец, я упаду вниз с сумасшедшей высоты. Долго, очень долго я крепился, старался не шевелиться. Но с каждым мгновением неподвижность становилась все мучительнее. Вот-вот это случится. Вот-вот. И... случилось!

Я проснулся в полной темноте.

Проснулся с ощущением страшной опасности.

Голова по-прежнему раскалывалась. Я приподнялся на локтях.

Возле двери угадывался огромный черный силуэт. Незнакомый мне мужчина средней комплекции. Он медленно шел с вытянутыми вперед руками – как человек, который со света попал в темное помещение.

– Вы кто? – громко спросил я.

Он остановился как вкопанный.

Я зашарил рукой в поисках выключателя.

– Кто вы такой? – повторил я, соскакивая с постели. Но я уже разобрался и немного успокоился. На человеке была полицейская форма.

– Меня зовут Пит Одорико.

– Что вы тут делаете?

– Вы кричали во сне.

Он сделал еще шаг ко мне, скрипнув кобурой на поясе.

– Э-э, стойте где стоите!

– Да я же полицейский!

– Тут все кругом полицейские. Знаю я вас! Стоять! Что вы делаете в моей палате?

– Сторожу.

– Сторожите? Кто вам приказал меня сторожить?

Тут дверь открылась. На пороге, залитый светом, стоял Джон Келли.

– А, вижу, вы уже познакомились, – сказал он.

– Какого хрена он тут делает?

– Он друг. Успокойся.

– Чей он друг?

– Мой.

– Но мне-то он никто!

– Все в порядке, Бен. Я когда-то работал с отцом Пита. А самого Пита знаю с колыбели. Я попросил его досидеть ночь с тобой.

Пит Одорико скорчил кислую физиономию:

– Джон, если я тут не нужен, я пойду. Устал как собака после смены. Постель по мне скучает.

Келли потрепал его по плечу.

– Останься, дружище. Твое дело молодое, крепкое. А я, старик, всю ночь на ногах не продержусь.

– Ладно, посижу в коридоре, как и договорились, – сказал Пит и вышел.

Я возмущенно спросил Келли:

– Зачем эта комедия с охраной?

Келли вздохнул и остро посмотрел на меня.

– Потому, сынок, что сердце подсказывает мне недоброе.

Утром в семь тридцать в дверь вежливо постучали. Вошла Кэролайн с большой сумкой на плече.

– Доброе утро, – сказала она, скосив изумленный взгляд на своего отца. Его она тут никак не ожидала встретить. – Извини, что тебя разбудила.

– Нет, нет, я не спал.

– Как голова?

– Ничего, уже не трещит, а только потрескивает.

Натянутая простыня на животе предательски выдавала, что мой «дружок» с утра на взводе. Ворочался, гад невоспитанный, словно белка под простыней резвилась! Я проворно скомкал простыню; мне было неловко при мысли, что Кэролайн воспримет это как реакцию на нее. На самом деле просто излишек жидкости просится наружу. Как всегда по утрам бывает.

Правда, Кэролайн выглядела как конфетка – принаряжена, свежа. Ничего провоцирующего – юбка чуть ниже колена, на шее крохотный вырез клинышком, – но само воспоминание о том, что между нами однажды было, заставляло белку ворочаться еще наглее. Глазами я уже раздевал Кэролайн.

А она тем временем поставила сумку на стол и стала доставать из нее только что купленную одежду.

Моя радость быстро угасла. Все ее тело, все ее жесты однозначно говорили о том, что она тут против своей воли, что ей здесь быть неприятно, хотя и необходимо.

– Вот уж не думал, не гадал, что ты меня навестишь, – сказал я.

– А я и не собиралась к тебе, – огрызнулась Кэролайн.

– Как вижу, все-таки пришла.

– Это не то, что ты думаешь, – сказала Кэролайн. – Просто у тебя объявился новый друг – очень особенный друг!

– Да ну! И кто же?

– Харолд Брекстон собственной персоной.

– Что ты имеешь в виду?

– Ночью мы его наконец арестовали. Молчит как рыба. Заявил, что говорить будет или с тобой, или, если не выйдет с тобой, с Максом Беком. Уж лучше с тобой, чем с этим угрем Максом!

– Но Лауэри категорически приказал мне держаться подальше от следствия!

– А тебя к следствию никто и не подпускает, – отрезала Кэролайн. Она сложила руки на груди, набычилась и, после паузы, тоном строгой матери спросила: – Ну так что, отказываешься беседовать с Брекстоном?

– Я не против... Только странно слышать такую просьбу от тебя.

– Мне действительно не по душе просить тебя о помощи. Но уж так все поворачивается, что ты нам нужен. Мы практически ничего существенного против Брекстона не имеем. Того и гляди придется отпустить его на все четыре стороны. Требуется зацепка, чтобы оставить его в камере. Если Брекстон с тобой разговорится или ты его разговоришь, будет большая польза для дела.

– Один подозреваемый допрашивает другого подозреваемого. Хорошенькая картинка.

Кэролайн было не до шуток.

– Мы будем присутствовать при допросе. И будем вас обоих очень и очень внимательно слушать.

– С какой такой радости я в подобной ситуации должен вам помогать?

– Вытащишь из него что-либо полезное – тебе обломится.

– А если не вытащу?

Кэролайн предпочла промолчать.

Я обратился за советом к Джону Келли, который до сих пор безмолвно слушал нашу перепалку.

– Бен, решай сам. Если сочтешь нужным не вмешиваться – никто тебя не принудит, никто не осудит.

– Осудить, может, и не осудят, да только засудят, – угрюмо пошутил я. – Ладно, опоздал я с этого поезда спрыгнуть – стало быть, судьба дальше ехать.

– Вот и хорошо, – сказала Кэролайн. – Керт ждет внизу, в машине.

Она вытащила из стопы одежды белую новенькую сорочку и протянула мне.

– Одевайся. Все на тебе было в крови. Особенно рубаха.

– Спасибо за хлопоты. Сколько я должен?