На первом этаже в конце концов окопались разные приказы и комендантские структуры. Иные посетители пробивались мимо них ко мне — с самыми срочными и сложными делами, но бывало, что и с радостными. Вот, Звенислава нашла отца, запертого в подвале альвийской тюрьмы в Тушино и самолично воздушными кулаками раскидала всю засевшую там охрану. Заезжали ко мне, поделиться радостью. Князь Драгомиров выглядел слегка обалдевши и, кажется, не совсем верил, что уверенная в себе боевая магичка — его родная дочь.

Потом нашли и приволокли альвийского посла, вопящего о дипломатическом иммунитете. Я послушал и велел отдать его на содержание тем же Драгомировым, до полного прояснения всех обстоятельств между нашими державами. Пусть воздадут ему за альвийское гостеприимство. Симметрично, так сказать.

Через неделю ко мне привезли — кого бы вы думали? — Марину Мнишек! Сопровождал её Юрка Трубецкой, защищавшийся во время захвата с отчаянием и потому крепко порубленный.

Вот где бурное заседание случилось. Изрядная часть бояр хотела чьей-нибудь крови. Чьей-то, кто, как будто, один во всём виноват. И, похоже, многие решили, что полячка за всё ответит. Требовали публичной казни, отрубания головы или повешения, а особо яростные — дыбы, четвертования, посажения на кол, сожжения… Я смотрел на испуганную бабу с округлившимся животом, и мне становилось кисло. Трубецкой-младший лежал тут же, на походных носилках, и в лице у него не было ни кровинки.

— А дитё? — спросил я, и совет разразился воплями, мол — упырёнку упыриная смерть!

Марина завыла, царапая лицо руками, а Юрка задёргался. Я поднял руку, и Кузьма так гаркнул: «Тихо!!!» — что тишина установилась звенящая.

— Говори, Юрий.

— Не его это дитя! Моё! Девкой её взял!

Я поискал взглядом ещё одно кровно заинтересованное лицо:

— Теперь говори ты, Никита Романович.

Трубецкой-старший, по сию пору насупленно молчавший, встал:

— За себя я уж повинился. Теперь за детей прошу. Прости, государь. Мой недосмотр. Лучше мне голову сними, — князь неожиданно опустился на колени и припал лбом к полу.

Нда, ситуация.

— Встань, Никита Романович. Есть в твоих словах правда. Посему, вот моё решение: дети твои, Юрий и Елизавета, признаются ограниченными в правах и передаются тебе на поруки. У тебя, как у отца и опекуна, они должны спрашивать: можно ли им приобретать дома, земельные владения и прочее, можно ли поехать куда-либо или подарить кому-то подарок. Марина Мнишек передаётся тебе в невестки и брак их с Юрием должен быть заключён сегодня же. За неё ты также отвечаешь.

Не все были довольны таким моим решением, но это уж была их печаль.

А дальше круговерти стало только больше. И так мне тошно стало, сил нет. Продержавшись месяц, собрал я совет — друзей своих архимажеских, профессоров Академии, бояр да высоких дворян, да военачальников особо отличившихся. И сказал речь. Долго эту речь сочинял. Недели две. Длинная она получилась, красивая.

А если в общих чертах, то будет следующее: не подхожу я в цари. Все мои мысли — о енисейских просторах и об острове Драконьем, на котором хочу я основать новую Магическую Академию — Сибирскую, с особым уклоном в боевые дисциплины. Вот там я буду основателем и бессменным ректором. Моя стезя.

А царём быть не хочу. Однако, скажу вам, кто на эту должность прекрасно подходит. И станет он таким царём, что все иностранные государства обалдеют. Древней Рюриковой крови. В родстве с самим Одином. Ни подкупить его нельзя будет, ни отравить. И такой силы архимаг, что мало кто с ним вровень встать сможет. Силён в войне, в целительстве и во всяких науках.

— Ему и передаю я государство и полную власть, — с этими словами я встал с трона и вручил Кузьме скипетр, державу и шапку Мономаха. — Царствуй честно и о процветании Царства Русского радей неусыпно!

Дальше снова рады были не все, но «славу!» новому царю кричали во всё горло. С таким не забалуешь!

ОБЯЗАННОСТИ СТАРШЕГО РОДСТВЕННИКА

Но рано я обрадовался — слинять в свою вотчину не получилось. Я теперь считался ближайшим царёвым родственником! И первым делом должен был обстряпать наиважнейшее дело: царёву женитьбу. Ко мне бояре с этим вопросом тоже подкатывали, но я умудрился вывернуться, мол, не время сейчас, войну до конца из дома не вымели. И вот с тем же вопросом, но немного с другого ракурса — снова! И альбом всё тот же, полный перечень подходящих по возрасту незамужних боярышень.

Кузьма увидел дьяка с альбомом и сделался мрачнее тучи:

— Бать, ты же знаешь…

И тут до меня дошло, что мы оба страшно тупим! Я так и сказал:

— Сынок! А чего мы тупим-то⁈ Ты ж теперь на законных основаниях к ней посвататься можешь! Ты — царь, она — принцесса!

Сказано — сделано! Старшим по сватовству был назначен Горыныч, возглавил он большое и именитое посольство, и через неделю, с дарами и всеми положенными условностями, они погрузились на драккар, чтобы выскочить в небе над Ниппон-кокку.

Поначалу всё было неплохо. Встретили наших честь по чести и подарки приняли, но как только речь зашла о цели визита… Как клялись свидетели в один голос, все ниппонцы хором исказились лицом. Слово за слово — и сваты получили категорический отказ! Без объяснений. И «извините, мы более не смеем вас задерживать».

Пришлось убраться несолоно хлебавши.

Кузьма, понятное дело, как любой нормальный влюблённый, ожидал быстрого и положительного решения. И тут такая печаль!

И так он взбрыкнул…

— Война!

— Кузя, у нас эта война ещё не до конца…

— Плевать! — метался он по тронному залу, как зверь в клетке. — Тут шелупонь кто угодно выловит! А там, коли воевать некому, я и один справлюсь! Всех к едрёной матери покрошу, кто мне поперёк встанет!

— Да ты успокойся! — я пристукнул по полу дурацким посохом, который мне выдали из сохранившихся царских кладовых для солидности. — Война — значит, война. Оборзели эти ниппонцы! Нашли, кому отказывать! Пошли, со Змеем потолкуем.

И отправились мы на Драконий остров.

Грустный Змей (ещё бы, такое поручение сорвалось!) идею ещё раз хорошо подраться воспринял с энтузиазмом:

— О! Это вы удачно зашли! Я давно хотел с ихним Хэби силами померяться! Да и волчат Хаартовых надо с собой взять, засиделись они, размяться пора…

В общем, пока суд да дело, да обсуждения, новость быстро поползла по острову и… к нам пришла посетительница.

В дверь постучались, и в кабинет заглянула серьёзная до уморения Стеша:

— Дмитрий Михалыч, там Енисеиха пришла, до вас. Звать?

— Енисеиха? — не понял я.

— Ну, лиса волшебная. Она ж теперь Енисея жена?

— Ну.

— Значит, Енисеиха. Все её так зовут.

— Нда? Ну, ладно, приглашай.

Каэде вплыла в кабинет мягко и женственно, почти не поднимая глаз:

— Простите, я не знала, что ситуация столь серьёзна.

— Ты о чём? — спросили мы практически хором.

— Я не думала, что господин Кузьма отправит свадебное посольство. Иначе я предупредила бы, что этого делать не следует.

— Почему? — зло спросил Кузя. — Рылом не вышел?

— Вовсе нет. Это… из-за пророчества.

И тут мы услышали душераздирающую историю о древнем манускрипте, в котором говорилось, что у императора родится две дочери, и одна из них родит сына от великого мага, который станет величайшим императором Ниппон-кокку в истории. И там же написано, что одна из сестёр должна будет воспитать императора. Все всегда думали что это о двух сёстрах: одна родит, вторая воспитает.

— Так Момоко… всё это время старалась забеременеть, что ли? — обалдело спросил я.

Лиса стрельнула на меня глазом:

— Да, я знаю, что ей это не удалось. И это, вероятно, вашими усилиями… Поэтому я начала думать, что, возможно, в пророчестве дважды идёт речь об одной и той же дочери. Потому что — какая же из Момоко воспитательница?

Кузьма вскочил, роняя стул:

— Ты хочешь сказать, Сатоми беременна?

— Подождите, господин. По порядку. Осенью я думала, что их затея сорвалась. Но когда я узнала о вашем сватовстве и резком отказе, я послала весточку своей сестре, которая служит во дворце. И вот ответ: да, Сатоми носит ребёнка, и по срокам выходит, что этот ребёнок — ваш.