Дверь оказалась заперта, и раздражённый Кош щелчком пальцев превратил её в серую пыль.

— Где вход в подвал⁈ Люда⁈

— Сюда, сюда! Четыре пролёта…

В подвале гремело. Похоже, папаня Шаховской не понял, что против окон уже никого нет, и продолжал крыть по площадям.

— Кузь, отвлеки его, что ли?

Кузьма мелким силуэтом метнулся вперёд, между бочками и стойками. Сильно нетрезвый мужской голос вскрикнул и принялся многоэтажно материться. Далее последовал грохот, звон стекла и торжествующий пьяный вопль.

Мы прибавили ходу. Длинноногий Кош успел выскочить первым и ответить на выпад Шаховского встречным сонным заклинанием. Хотя самого Кощея тоже сдуло. А он уж, отлетая, зацепил нас.

— Папа! — завопила Люда, выбираясь из-под защитников, и бросилась к неподвижному телу.

— Он просто спит, — несколько брюзгливо кинул ей вдогонку Кош.

— Люда! — Иван бросился за своей, надо понимать, пассией.

— А Кузя где⁈ — я зашарил глазами.

— Экие вы все нервные, — с осуждением сказал Кош. — Чаю вам пришлю успокоительного. Вон он твой Кузя, из штукатурки в потолке выколупывается.

Я сразу успокоился и благодушно ответил:

— Напьёмся мы твоего чаю и будем на всё с умилением взирать, аки мухоморами обкуренные. Нет уж, нам такого не надоть! Трезвость ума и ясность сознания — наш выбор!

— Охотно верю! — фыркнул Кош и пошёл к Людмиле, причитающей над отцом:

— Папенька! Да разве ж можно так надираться⁈ Ну приняли литр… ну два…

— Милочка, я бы попросил вас, как самое близкое родственное лицо, дать мне согласие на оказание вашему отцу целительской помощи.

Люда подняла к нему зарёванные глаза:

— И программу реабилитации?

— Конечно! Самую лучшую! Дмитрий, друг мой, помогите мне вынести пациента.

— А не хотим ли мы вынести отсюда заодно и запасы? — проявил деловую смётку Иван. — Те, наверху, быстро сообразят, что подвал больше никто не охраняет. Выпотрошат подчистую.

— Не пьянства окаянного ради, — поднял палец Кош, — здоровья для! Сейчас наш князюшка даст управляющему команду, тот людей пришлёт. А мы покуда болящим займёмся.

Тем же временем группа номер один

Рязанская усадьба князей Драгомировых стояла на окраине города и больше походила на поместье — раскидисто-основательный дом со множеством пристроек и уходящим в глубину участка садом-огородом, переходящим в обширный кусок леса и даже реки. Только лицевой своей стороной он, по новому обычаю, смотрел прямо на улицу.

Звенислава остановилась на верхней ступеньке высокого крыльца.

— Всё нормально? — спросил голос Сергея из пустоты слева.

— Я просто боюсь.

— Э-э! Не бойся, красавица, мы же с тобой! — подбодрили справа.

Снизу подтверждающе мяукнуло.

— Ладно.

Звенислава глубоко вздохнула и нажала кнопку дверного звонка. В прихожей раздалась мелодичная трель. Послышались шаркающие шаги и бубнёж — дескать, и кого ещё опять принесло… Тяжёлая створка распахнулась, и немолодая женщина, одетая как горничная, не особо приветливо начала:

— Чего изволь… А-а-а-а!!! — от вопля слегка зазвенело в ушах.

— Ты сдурела что ли, Акуля? — поморщилась Звенислава и перешагнула порог. Процессия (большей частью невидимая) прошествовала в глубину дома.

Тётка, на время заточения князя Драгомирова в альвийской тюрьме выполнявшая обязанности хозяйки (и, вероятно, по этому случаю днём выряженная в открытое вечернее платье), встретила племянницу почти как если бы увидела призрака, но быстро взяла себя в руки. Улыбнулась даже:

— Звениславушка! А как же нам не сообщили, что вас уже выпустили? Заходи, заходи, детка! Наверное, ты хочешь привести себя в порядок, отдохнуть с дороги? Ты устала?..

Усталость, и правда, накатывала. С чего бы вдруг, непонятно?

— Погодите, тётя. Сперва я хочу узнать новости об отце.

— А что об отце? — тётка сделала унылую гримаску. — Как напал на посла, так и оказался в тюрьме. Видишь, как неблагоразумно. Говорят, плох совсем. Да-да… Акулина, принеси барышне чаю, да поскорее! Видишь, княжна устала с дороги.

У Звениславы, и впрямь, вдруг заболела голова. Голос тётки сливался в сплошной бубнёж, перед лицом что-то маячило, она поняла, что сейчас уснёт прямо на стуле, в глазах замелькали мошки, она хотела смахнуть их, но руки не поднимались…

По гостиной поплыл тихий-тихий, медленно нарастающий звук. Звенислава не сразу поняла, что происходит, встряхнула головой. Тётка, до того равномерно что-то наговаривающая, мычала с выпученными глазами, а на голом розовом плече у неё набухали алой кровью страшные резаные отметины. Матвей, со вздыбленной шерстью, проявился на спинке тётушкиного кресла:

— Зачаро-о-о-овывае-е-ем? — с кошачьим прононсом страшно протянул он. — Го-о-оловы людям ду-у-урим?

Звенислава вскочила и оттолкнула чашку, которую всё протягивала ей остолбеневшая Акулина.

— Полагать надо, она и папане твоему мозги пудрила, — сказал из пространства голос Горыныча. — Сучка крашеная.

Горничная уронила задребезжавший поднос и с пронзительным «А-а-а-а!» бросилась вон из комнаты. В отдалении хлопнула коридорная дверь, потом бухнула входная.

— Крашеная? — слегка ошалело переспросила Люда. — Я всегда думала, это её натуральный цвет…

— Мне-то не рассказывай, э! — усмехнулся Змей. — Я по всяким женщинам специалист. Крашеную кошку от соболя на раз отличу.

Тётка продолжала трястись и подвывать.

ВОТ ЭТО ВСТРЕЧА!

— Интересно, Акулина за подкреплением побежала? — скорее с любопытством наблюдателя, чем с опасением спросил голос Сергея.

— В-в-вы-ы-ы к-к-кт-т-то-о-о? — выдавила тётя.

— Демоны, конечно, — ответил Змей, проявляясь в трёхголовом животном облике. — Восточные. Рассказывай, как против брата и дочери его злоумышляла. Иначе, — средняя голова кашлянула дымом, — жрать тебя будем. По частям.

— И будем приходить к тебе по ноча-а-ам, — заунывно протянул голос Сергея рядом с ухом тётушки.

Тётя завизжала похлеще сбежавшей горничной и принялась вываливать совершенно банальную историю, как одна троюродная сестрица-приживалка обзавидовалась состоянию богатого родственника и решила, что сама распорядится им гораздо ловчее. Да не одна, а вместе со своим полюбовником, который по совместительству служил у князя Драгомирова… управляющим! План пришлось подкорректировать в связи с войной, и всё получилось почти удачно…

Тут Сергей узнал, что милой княжне известны некоторые такие слова, о которых сложно было даже подозревать. А ещё что в гневе она страшна. И… пожалуй, сильна, да.

Драгомирова проволокла свою тётушку до самого парадного входа и наподдала ей разгонного пинка, злорадно наблюдая, как та, спотыкаясь, неловко сбежала по всей длинной лестнице и пролетела тротуар. Звенислава вскрикнула только когда тётка растянулась прямо перед резко взвизгнувшим, юзом затормозившим автомобилем. Шофёр приподнялся на своём месте, потом опустил стекло и выглянул. Тётка завозилась и встала, прошла, перебирая руками по капоту и неровной походкой удалилась по улице.

— Мощна ты разбираться, — сказала Салтыкова, снимая тёмные водительские очки, — никогда бы не заподозрила.

— Настя⁈ — страшно удивилась Звенислава. — Ты как здесь?..

— Чаем напоишь — расскажу. Устала я до смерти. Веришь?

Звенислава посмотрела в Настино лицо, не говоря уже о том, что наряжена Салтыкова почему-то была по полному старинному свадебному чину, и поверила. Да, подругами они никогда не были, но и врагами — тоже.

— Пошли!

Настя поднялась по крыльцу и была встречена седоватым мужчиной средних лет характерной кавказской наружности:

— Позвольте представиться, князь Горынин Тихон Михайлович, для друзей — Змей.

— Анастасия Салтыкова, — Настя с отстранённой усталостью позволила Горынычу поцеловать ручку.

— Здесь ещё где-то Серёжа Шереметьев ходит под невидимостью, — мимоходом предупредила Звенислава. — Из вашей группы. И кот. Здоровый такой, Матвей зовут.