Но телефон по-прежнему молчал, а Сидония зажгла свечи и продолжала сидеть в полутьме, пока не вспомнила, что у нее сменился телефонный номер — она сделала это по настоянию Алексея, прежде чем уехать в Эдинбург.

— Ты ведь не хочешь, чтобы этот маньяк Найджел доводил тебя звонками. Возьми новый номер, — почти умоляюще говорил русский.

— Ты и в самом деле считаешь это необходимым?

— Я уверен, что этот жирный ублюдок опасен.

— Ну, не глупи, он просто слишком много пьет.

— Послушайся меня, товарищ. Это грязь, которую не отмоешь, — так, кажется, говорят? Я умоляю тебя быть осторожнее.

Но как только Сидония поняла, что Финнан не может дозвониться до нее, у нее мелькнула другая мысль: почему бы ему просто не спуститься?

Ответ на этот вопрос дал один взгляд на часы. Была уже половина двенадцатого — как раз такое время, когда воспитанные люди не решаются беспокоить других. Однако ничего страшного не произойдет, если она сама позвонит ему и поздравит с возвращением.

«Боже мой, откуда это лицемерие? — думала Сидония, стоя в своей спальне с телефонной трубкой в руке. — Я виновата, и тем не менее боюсь начать разговор и покончить со всем сразу. Сидония Брукс, ты трусиха». Она решительно повесила трубку, открыла дверь и тихо поднялась по общей лестнице.

В квартире Финнана по-прежнему приглушенно играл плейер, и Сидония предположила, что ее сосед отдыхает от перелета, оттягивая час сна. Но теперь ей не хватало смелости сделать последнее усилие и нажать звонок.

Сидония стояла у двери, борясь с сомнением, и вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник Финнан О’Нейл с самой прозаической вещью — пластиковым черным мусорным пакетом в руке.

— Боже! — он подпрыгнул. — Это ты, милая? Сколько же времени ты стоишь здесь?

— Целые часы. Я не знала, стоит звонить или нет.

— Конечно, да! Ну разве можно быть такой несообразительной? — произнес он с ужасным ирландским акцентом и сжал ее в объятиях так, что эти объятия едва не стали последними в ее жизни.

Они мирно сидели, беседуя при свечах, — два давних, серьезных любовника.

— Это просто кошмар, — сказала Сара. — Другого слова тут не подберешь.

— Но неужели твоя семья продолжает пренебрегать тобой? — тихо произнес Лозан, нежно накрывая ее; руку ладонью.

— Нет, как раз здесь все не так плохо. После того как моя бедная сестра Сесилия умерла от чахотки, Кэролайн почувствовала, что жизнь слишком коротка, чтобы враждовать, и пригласила меня в Холленд-Хаус. Луиза тоже простила меня — она слишком любит свою маленькую тезку, чтобы не возобновить отношения. А что касается Эмили, она едва ли способна всерьез сердиться на сестру, которую вырастила в собственном доме. Только брат Джордж и его жена по-прежнему держатся отчужденно.

— Но в чем причины подобного поведения?

— На самом деле причины не в них самих, а в общественном мнении, Арман. Им порядком досталось из-за меня. Я считаюсь неподходящей компаньонкой, потому вынуждена до конца жизни оставаться в одиночестве.

Лозан, явившийся с намерением соблазнить ее, но при виде ее несчастий решивший повести себя так, как и подобает честному человеку, предложил:

— Поедем во Францию. Там вы будете приняты с радостью.

— Сомневаюсь. Мир тесен, мой позор уже известен всем и каждому. — Сара грустно покачала головой. — Единственное, о чем я умоляю вас, — не питать ненависти к моему невинному ребенку. Она ни в чем не виновна, ее рождение не зависело от нее.

— Почту за честь, если вы позволите мне стать законным опекуном Луизы, — проникновенно произнес герцог.

Сара вспыхнула и вновь стала похожей на прежнюю.

— Надеюсь, еще несколько лет я сама смогу позаботиться о ней.

Он улыбнулся и кивнул.

— Уверен в этом, моя дорогая. Тем не менее вы доставите мне удовольствие, приняв мое предложение.

— Тогда я с радостью приму его — это жест по-настоящему благородного человека.

— Это самое меньшее, что я должен был сделать.

— Что вы имеете в виду? Лозан сжал ей руку.

— Когда я услышал, как тяжко вам приходится, то сразу решил, что в этом есть и моя вина.

— Вы хотите сказать, что наша связь открыла мне путь к нравственному падению? — строго произнесла Сара, но ее глаза смеялись.

— В каком-то смысле — да.

— Забудьте об этом. Я искала любви, и поиски зашли слишком далеко. Когда вы отказались бежать со мной — а теперь я понимаю, что ваш отказ был вызван весомыми причинами, — я повела себя как обиженный ребенок. Вот почему я хочу, чтобы Луиза обладала здравым рассудком в большей мере, чем я. Знаете, месье, я уверена, что, не будь вас, раньше или позже я бы впала в грех с кем-нибудь другим.

— С Карлайлом?

— Вполне вероятно, — ответила Сара и таинственно улыбнулась.

— И теперь у вас есть кто-нибудь на примете? Сара покачала головой.

— Нет, я позабыла, что такое страсть. Это слишком опасный огонь, чтобы играть с ним. Я жила одна с тех пор, как Уильям Гордон покинул меня, и, поверьте мне, находила в этом истинное удовлетворение.

— Едва могу представить, — ответил герцог, подумав о том, что его собственное поведение с годами не становится лучше.

— Тогда я могу дать вам слово. И по этой самой причине будет лучше, если вы проведете ночь в Гудвуд-Хаусе. Как вам известно, мой брат будет рад вас увидеть.

— Но сейчас уже поздно, холодно, и идет снег… — сделал последнюю решительную попытку Лозан;

— Дом находится всего в миле отсюда, Джон проводит вас с фонарем. Арман, если вы хотите сохранить дружеские отношения с той, что некогда так дурно обошлась с вами, сделайте, как я прошу. Я поклялась себе, что не позволю себе ни единого поступка, который мог бы угрожать будущему моей дочери, и что все скандалы будут забыты прежде, чем она подрастет. Иначе Луиза станет такой же изгнанницей, как я.

Герцог поднялся.

— Знаете, вы очень похорошели.

— Почему же?

— Печаль, материнство — кто знает? Надеюсь, миледи, что когда-нибудь вы встретите мужчину, способного пренебречь вашим прошлым и видеть в вас только прекрасное настоящее.

— Да, мне бы тоже этого хотелось, — тихо отозвалась Сара.