— С тобой, ярл Тур. Клянусь огнем первого ящера, — Мошка наконец-то взглянул воеводе в глаза — преданно и почтительно, точно пес, признавший хозяина.

*

Теперь ярл от Скёль не отходил. Зорко оглядывал все окрест, а в большом доме, где столы накрыли, каждый угол лично осмотрел. Мошка за воеводой следовал виновато, беспрекословно повинуясь приказам. То и дело прибегающий Мокроус вскоре смирился с парой охранников своей любимицы, и даже милостиво позволил Туру угостить себя вяленой треской. Дракост же долго щурился, осматривая гладь Фьорда и скалы окрест, а после подозвал Возгара.

— Ты был одним из лучших охотников нашей общины, и, думаю я, мастерство с годами только крепло. Отродясь в этих землях не водилось злых поганцев — бояться они преступать драконий предел. Древняя магия Первого Ящера не пускает тех, кто зло людям в душе таит. А те, что ютятся здесь на краю земли, у границы вод — в гармонии живут, сами частью мира являясь. Наши парни с нечистью не знаются, оттого помощников дельных тебе предложить не смогу. Впрочем, ты и без них ее найдешь.

— Яру? — само сорвалось с языка имя пропавшей хапуньи, никак не идущей из головы.

Дракост глянул удивленно, а затем вытащил длинные четки из разноцветного янтаря и опустился прямо на голый камень:

— Причудливо Доли нити свои плетут, не понять смертным их задумок и перипетий. Признайся, Возгар, не за примирением со стариком ты на Твердыш прибыл, верно?

Лучник сел рядом и молча кивнул. Открывать всей правды драконоборцу не хотелось, но и таиться от проницательного старца не выходило.

— Расскажу я тебе то, что много лет назад не успел, а коль поведал — ты бы и слушать не стал. Сейчас тоже веры мало в твоей душе, но, боюсь, дальше тянуть некуда. Непоправимое зло свершиться может и тогда мир наш уже ничто не спасет.

— И ты загадками говорить стал, — усмехнулся наемник. — Раньше в лоб правду лупил, никого не жалея.

— Старею, а стар и млад равно сказки любят, — усмехнулся Дракост, перебирая неровные бусины. — Знаешь, что это? — протянул четки Возгару, тот принял их осторожно — издревле янтарь волшебной силой наделен был. Горюч-камень, тепло хранящий, способный вспыхнуть огнем в миг особой нужды.

— Сокровище ящуров потаенное. Говорят, в битве Пепла и Злата растеряли его крылатые поганцы, а с ним и силу свою волшебную.

Драконоборец согласно покачал головой и поджал губы, будто что-то обдумывая.

— Кровь и слезы драконьи это, застывшие в водах Фьорда и вынесенные на берег. Так что есть правда в народной молве, да только, часть лишь верно до нас дошла. Каждый камень на этих бусах — один из ящеров, живших ранее, — Дракост печально улыбнулся, глядя как Возгар отдергивает руку от четок и нервно сжимает оберег на шее.

— А ты, сын Гордара, память предков на себе носишь, да только не ту, в которую верить привык, — старик задумчиво коснулся самого темного, почти черного янтаря, — это кровь Горыча, пролитая им, уже смертельно раненым над Фьордом, когда он нес янтарное яйцо, укрывая его от недругов. А эта, — старик поднял на просвет одну из самых светлых, почти белых бусин, — слеза верного соратника Горыча, одного из самых яростных драконов, что сражались в битве Пепла и Злата. Его возлюбленная была из людей, та, что смогла путы судьбы разорвать и стать вровень с драконьим племенем. Об их доле есть песня печальная, наши бабы любят ее в долгие зимние вечера за куделью петь. Может, слышал — «Сага о Светозаре и Любаве»?

Возгар с трудом кивнул — бабкин оберег жег шею нестерпимо. Хотелось сорвать ожерелье с драконьим когтем и швырнуть его в холодные воды. Слова Дракоста отзывались в сердце лучника, как сказанная правда, неведомая ранее, что узнается средь тысяч неверных слов.

— В детстве бабка пела. Про предка моего, богатыря Светозара. Как он Горыча победил, но и сам, ядом драконьим отравленный, пал смертью храбрых. А жена его, Любава, горя не вынесла и скончалась при родах. Хочешь сказать, что дракона так же звали, как пра-прадеда моего?

— Хочу сказать, что пра-прадед твой и был драконом.

Тишина опустилась на покатые скалы. Только волны шептали, набегая на камень, да равнодушные к людским речам поморники гомонили над причалом. Молчал Дракост, глядя в морскую даль. Не находил слов и Возгар, точно выброшенная на берег рыба то открывая, то закрывая рот.

А затем старик продолжил, одну за другой перебирая янтарные четки:

— Драконоборцами нас прозвали не за то, что мы с ящерами боролись, а потому, что на стороне драконов сражались всегда. Орден наш основали в те времена, когда сквозь прорехи в мир хлынули злыдни и навии, и не стало хватать крылатым защитникам сил от них люд охранять. Так появились охотники, вроде тебя, а после объединились и прозвали себя борющимися за драконов. В битве Пепла и Злата не все встали на сторону Крезова войска. Многим нравился старый уклад.

— Девок ящурам скармливать и добро свое оброком в жадную пасть нести? — ожесточилось лицо воина, сжались кулаки негодующе, но понимал Возгар — не поможет Дракост в поисках, коли не дать ему досказать.

— Крезовы россказни за сто лет правдой обратились. Всякой власти свои сказки нужны, чтобы с колыбели пелись и до старости из уст в уста передавались. Действительно, было испытание узами — кто из драконьих невест разорвать сможет, ту замуж возьмут. Вот только добровольно девки туда шли, почетно то было и желанно. Никто никого не морил, не сжигал и не съедал, вопреки суеверьям нынешним. А за несколько лет до битвы после отборов таких стали непрошедших отбор невест мертвыми находить, будто зверьем растерзанных. Крезы тогда слух и пустили, а драконы навий со злыднями подозревать стали. Пришлось прятать невест с глаз долой, некоторых сюда, на Твердыш относили. Не верили ящеры, что люди с поганцами в сговор вступят, а зря. У Горыча, того, чей коготь ты на шнурке носишь, было две жены — одна старая царица драконья, такая древняя, что из Авадали уже улететь не могла и спала большую часть года. А вторая — молодуха из людских, подарившая ему троих сыновей двоедушных, хранящих в себе и человечью суть, и семя ящера.

Возгар вспомнил, как Яра на привале про тоже рассказывала:

— И они драконами были?

— Нет, конечно, — Дракост улыбнулся, точно шутке удачной, — людские бабы драконов породить не могли. Только та, что не из чрева вышла, а из яйца вылупилась могла на свет ящера произвести. А вот отцом его мог и двоедушный стать. Говорили, правда, что в час особой нужды и двоедушные расправят крылья кожистые и заслонят от беды мир, но над той присказкой древней даже сами драконы посмеивались. Не про то разговор наш. Незадолго до пресловутой Битвы одному людскому царьку захотелось богатства и славы ящеров. Втерся он в круги приближенные, стал с драконоборцами и Горычем дружбу водить и однажды зазвал сыновей его вместе с женами на пир, а там и пленил. При том, что старшего, горячим нравом в отца пошедшего, зарубили воины в драке, а жёнку его страшным примером на поруганье выродкам отдали. Не стерпел того черный дракон, да сжег лиходеев вместе с палатами. Так война и началась.

Возгар молчал. Ему хотелось встряхнуть старца, отругать за крамолу дурную, да кричать о том, что Дракост-то, видать, совсем из ума выжил, да только исподволь по крупицам просыпались, по каплям сочились из памяти намеки и фразы, случайные, редкие, оброненные то бабкой по детству, то Ярой совсем недавно. А еще вспоминались сны — те, далекие, полузабытые, где он — мальчишка босоногий летит над Вельрикой, и ветер поет ему песню свободы, и легко душе, словно рождена она для полетов.

— Светозар действительно убил Горыча. Только тот уже был ранен смертельно и молил лучшего друга, чтобы смерть его была не напрасна. Тогда поднялся в небо белоснежный дракон, обнял крылами умирающего товарища и рухнул оземь на воинство крезово. Грохот раздался такой, что качнулись горы Фьорда, и волны с дом высотой на брег выплеснулись. Пламя вспыхнуло, а когда семь дней и семь ночей спустя унялась стихия, на поле брани нашли белого дракона, всего в саже измазанного, едва живого. О чести молящего, не о пощаде. Парнишка юный, послушник драконоборцев помог тому отойти к праотцам. Узнав про смерть возлюбленного, Любава раньше времени сыном разрешилась, и сама вслед за супругом ушла, а бабка ее, боясь, что потомка Светозара с прочими двоедушными смерти предадут, тогда и пустила слух о славном богатыре, ящера победившем. И громче прочих всю жизнь та старуха Крезов восхваляла, а драконов поносила. Так за родную кровинушку боялась. Драконоборцы ушли на Твердыш, в немом уговоре во власть не лезть и Крезов удел не трогать, и было так долго, вплоть до нынешнего Креза Великого. Мало ему Вельрики стало, все ищет славы и злата, да на соседние земли заглядывается. Тебя за драконьей головой послал. Иль я не прав? — Дракост выжидающе замолчал, пронизывая Возгара острым взглядом.