Тощий, что болотное дерево, бледный, будто обескровленный, Дир сидел во главе длинного стола, за которым пировали его сотоварищи. Со стороны они казались обычными, но, приглядевшись, становилось ясно — людского в них с половину, а то и того меньше. Из встрепанных мышиного цвета, жестких как лесной ягель в засуху, волос Дира торчали сухие ветви. Крючковатые пальцы кривыми сучьями сжимали глиняный кубок. Народная молва самого лешего рядила полукровке в родичи, но правды не знал даже он сам. Одно выходило наверняка — городов и больший стад наемник сторонился, зато в непролазной чаще дышал, как рыба в воде. Оттого и самого Дира и шайку его в корчме видеть было странно. С битвы Злата и Пепла выродки — порождения навий и злыдней от связи с обычными людьми — стали явленьем обыденным. Сотню лет назад в горниле войны заключались невероятные союзы и сделки, чуднЫе полулюдские дети были лишь малой толикой напоминаний о давних темных временах. Однако любви к ним многие не питали. Вот и сейчас соседние с Дировыми товарищами скамьи пустовали, даром, что банда выродков пользовалась дурной славой, промышляя разбоем на Великом Тропе, и не чураясь заказов любой степени мерзости.

При виде Возгара бледное лицо главаря шайки резанула корявая усмешка — точно по белесой коре трещина пошла. Демонстративно сплюнув на пол, Дир отвернулся и, громко стукнув кубком о стол, бросил своим едкую остроту, вызвавшую громкий гогот. Слов Возгар не разобрал, да то и не требовалось — выродки пялились на него, в смехе обнажая острые клыки и гнилые зубы. Рассудив, что драка подождет, а вот похлебка остынет, равнодушно отвернулся и направился к своим. В глубине зала, подальше от толпы, но поближе к кухне и бочонку с медовухой ждали Берген и Зимич. Старик умел выбирать лучшие места, даром, что появился на свет от особой любви домовика и душевной бабы.

Здоровяк Берген молча подвинулся, уступая место приятелю. Зимич плеснул ароматной похлебки из стоящего тут же котелка, преломил краюху хлеба и буквально сунул Возгару под нос:

— Толковая, все-таки, Рёна, такой мякиш не каждой стряпухе дается! Большинство поварих сетуют, мол дурной драконий глаз тесто уронил, или ящурово племя муку попортило, а того признать не могут, что дело в них самих. Только те, кто сам с широкой душой могут так душу хлебную чуять. Кусай давай, он еще дышит!

От ароматного ломтя шел пар.

— Из печи только. Сейчас и порося вынесут, чую! — старик повел носом, принюхиваясь. — Ой, затейница! Яблоками с драконьим языком зафаршировала. Ну, чудо же, а не девка! Берген, ты б на ней женился что ли?! Добрая да пригожая — кровь с молоком, готовит — пальцы оближешь и оглоблю в прикуску съешь, в доме порядок, а как взглянет, так в жар бросает даже тех, в ком угли жизни еле теплятся! Долго еще в бобылях ходить будешь, а? — домовик с вызовом заглянул в спокойное лицо молодого приятеля. — Пора тебе, парень, давно пора стать свою отпрыскам передать, а то такое богатство без толку пропадает.

Возгар улыбнулся — беззлобный поток старческой болтовни направился в привычное русло. Его самого домовик почему-то щадил, избрав объектом домогания непрошибаемого, как скала здоровяка Бергена. За Возгаром Зимич признавал лидерство и без дела дергать привычки не имел. Рослый, широкоплечий как двое мужчин, светловолосый Берген мог за целый день не проронить ни слова, но наемник во всей Вельрике не встречал воина сильней и надежнее молчаливого блондина. Разве что ярл Тур в пору молодости, но то были легенды давно минувших лет.

Зимич демонстративно закатал рукав рубахи, обнажая мощное, покрытое защитными рунами предплечье воина. Берген едва заметно улыбнулся в усы, но руки не убрал, позволяя старику продолжать представление.

— Вот скажи, чем тебе Рёна не угодила? — продолжал наседать Зимич громче, привлекая внимание вошедшей в зал хозяйки постоялого двора. — Так и вижу какие у вас дети пойдут — богатыри в отца, а в мать — красавицы. А дедушка Зимич себе уже и теплое местечко за печкой присмотрел. Буду дом ваш беречь, да за ребятней приглядывать.

От представленной идиллической картины светлого будущего по щеке старца скатилась слеза умиления.

— Что бы дети пошли одного желанья мало. Верный муж познается в поту дней, да в жаре ночей, — Рена выставила на стол исходящего ароматами и текучим жиром поросенка, — да и не ищу я пока его, старче, хватает других забот и утех.

Наклонившись так, чтобы грудь ее не миновала отстраненного взгляда Бергена, женщина добавила:

— Сами драконы мощь тебе свою отдали, не иначе. От кого руны защитные нанес — от злыдней с навиями, или от бойких молодух? — Рёна хихикнула, добавляя, — Сдается мне биться и любиться ты с равной силой горазд?

— Не жалуюсь, — нехотя ответил мужчина, а щеки его под светлой бородой стремительно порозовели.

— Ну-ну, — усмехнулась хозяйка, походя оглаживая широкое плечо мужчины и явно наслаждаясь смущением немногословного великана.

— Вижу другой голод тебя пока терзает. Трапезничай, после поговорим, — от игривой улыбки на румяных женских щечках заиграли ямочки. Подвигнув еду уже пунцовому Бергену, и наполнив до краев кубки Возгара и Зимича, хозяйка удалилась к другим гостям.

*

Звук кантеле* (струнный музыкальный инструмент похожий на гусли) вплелся в многоголосый шум харчевни.

— Драконьих крыльев мрак, затмивший солнце, принес беду, ввел Вельрику во грех… — вывел высокий голос первые строки известной саги о восхождении династии Крезов к власти. Возгар с интересом обернулся — песни он любил, а хороший скальд-рунопевец ценился на вес янтаря и злата. «Видать, неплохо в «Брюшке» идут дела, раз Рёна смогла певчего музыканта завести», — облокотившись о надежное плечо Бергена и устроившись поудобнее, лучник приготовился слушать.

В длинной льняной хламиде в пол, вышитой черными и алыми драконами, в центр зала вышло самое странное создание из всех, когда-либо виденных наемником. Удивительной была не столько сама внешность — хрупкая, тонкая, принадлежащая то ли хилому парню, то ли недокормленной девице — а ощущения, накрывающие при взгляде на скальда.

— Не от мира сего… — буркнул Зимич, и Возгар согласно кивнул, подмечая точность определения.

Длинные пальцы летали над струнами, едва касаясь. Бледные губы шевелились еле заметно, но чистый негромкий голос взвивался над гулом, привлекал внимание, связывал собравшихся нитью единой мелодии.

— … и Бабийдол, усыпанный костями, все рос и рос, пока не стал холмом, — лицо скальда скрывали длинные распущенные волосы, а цвет глаз было не разглядеть из-за опущенных век. Возгар почему-то готов был поклясться — они серые, точно воды Фьордов в ненастный день. Рунопевец качнулся, ударяя по струнам завершающим боем. Голос взвился, выводя:

— Вельрики слава — Крезы на века, — и глаза распахнулись, встречая пытливый взгляд наемника.

«Как знал — стальные, точно водная гладь перед штормом!» — мужчина подался вперед, гадая, кто же перед ним — юнец или девка. Тот же вопрос, видать, занимал и Дировых прихвостней. Потный громила, воняющий рыбой так, словно спал в сетях с салакой, покинул насиженное место, чтобы за пару шагов оказаться рядом с певцом.

— Ладно воешь, — усмехнулся, протягивая ручищу схватить скальда за подбородок. Рунопевец попятился, выставив кантеле щитом перед собой.

— Занятно нам с друзьями стало, и мы поспорили. Половина считает — баба ты. Мол, парни не так поют. А мы с главным сошлись, что и мужики чайкой кричать могут, если им по детству кой-чо важное оторвать. Рассуди-ка честных людей, — полукровка резко рванулся вперед, схватил рунопевца, и, прижав так, что кантеле жалобно затрещало, принялся под одобрительный свист и гомон соратников задирать подол рубахи со словами:

— Не боись, разок пощупаю, да пущу!

— Прочь! — хриплый бас Бергена, похожий на утробное медвежье рычанье пресек веселье выродков. Поднявшийся в полный рост, воин макушкой едва не задевал потолочную притолоку. Кулак размером с голову теленка сжался на рукояти короткого меча.