— Поздно новое место искать и в путь трогаться, хоть и не дело это средь крови и смерти ночевать, — Тур осуждающе покачал головой, а затем подхватил за ногу останки тщедушного выродка и зашвырнул их в лесную чащу. — Не жил, как человек, так хоть зверье потешит. Откуда вы здесь? — обратился к наемнику, аккуратно посадившему Яру на полено, поближе к огню.

— Конь понес, будто учуял, что помощь надобна. Срезали через лес, иначе б только на вороний пир поспели, — Возгар спокойно выдержал изучающий взгляд. — А вас какими ветрами занесло?

Тур поправил поношенный алый плащ, задержавшись любовным касанием на крупной заплате:

— Рёна просила, — сказал почти ласково, а после уже обычным сильным тоном пояснил: — За скальда боялась. Отправила того с торговым обозом к родне своей на север, да видать сердце бабье беду чуяло, вот она и уговорила нас следом тронуться, даром, что без дела парни заскучать могли.

— А так и скуку победили, и поганцев заодно, — вставил подошедший Зимич.

— Верно подметил, старче, — улыбнулся в усы ярл, а затем обернулся к вэрингам и скомандовал:

— Успеем еще лясы поточить. Выставить дозорных, всех у костра собрать, да снеди какой с питьем выдать. До рассвета еще дожить надобно!

*

Уцелели, на удивление, многие. Кто успел сбежать от Дировых бандитов, кто сумел укрыться, а как опасность миновала, вылез проверять сохранность скарба и близких. Были среди живых и дети. Поначалу, те жались к своим, с интересом поглядывая на богатырей Тура и Бергена, да исподволь улыбаясь простецким шуткам Зимича, но как в не пойми откуда взявшемся здоровом чугунке заворчала ароматная похлебка, а в котелке забулькал ягодный взвар, все потянулись в круг костра.

Скальд сидел меж Возгаром и Ярой, точно узы судьбы привязали рунопевцам к своим спасителям. Длинные пальцы Скёль, осиротевшие без кантеле, теребили полотно грязной рубахи.

— Нам бы сейчас добрая песня не помешала, — лучник попытался растормошить певца, но Яра грозно зыркнула на мужчину и тот признал поражение, даже не вступив в словесную перепалку. Место сказителя занял Зимич. Домовик всегда легко угадывал хотейки других, будь то сытный обед или задушевный разговор.

— В стародавние времена, когда люд еще под драконьим гнетом жил, обитала в самой Авадали царица ящуров. Была она старой как мир и самому драконьему пращуру приходилась то ли дочерью, то ли внучкой. И были у нее янтарные крылья. На просвет в лучах заката солнце полыхало в них магическим пожарищем. В нем сгорали дотла стада, долины и царства. Облака пепла кружили над Вельрикой, сажа марала полотна людских душ. Там, где драконы — всегда огонь, сажа и пепел… Дважды в год, когда день с ночью ровнялись, приносили ей крылатые приспешники дорогие дары, кто жемчуга с Великого моря, кто собольи меха из Шибирских кедровых лесов. Но пуще прочего любила царица горюч-камень, с самим солнцем светом спорящий.

— Это янтарь, да, дедусь? — осмелевший малец подсел к Зимичу поближе, жадно ловя каждое слово старика.

— Может и янтарь, — хитро подмигнул домовик и внезапно вытащил из-за пазухи трех леденцовых петушков на палочке. Глазенки детворы вмиг зажглись жадным голодом — кому такое сокровище перепадет. А Зимич, как специально, продолжать не торопился, смотрел сквозь сласти на пламя костра да думал о чем-то своем.

— А дале-то чо было? — облизываясь, спросил самый смелый, не сводя взгляда с желанного.

Домовик встрепенулся и раздал леденцы — в аккурат двум мальцам и чумазой девчушке, до того робкой, что пришлось даже на лакомство ее уговаривать.

— В ту пору Горыч, самый страшный и сильный из всех, тот, что в битве Пепла и Злата драконьими полчищами командовал, еще мелким ящером был, не сменившим юную шкуру на взрослую чешую. А славы великой уже тогда поганцу хотелось. Рыскал он по всей Вельрике, а может и по всему свету, и невесть где нашел горюч-камень, да такой огромный, что целый дом из него вытесать можно.

— Нашел, как же, — буркнул себе под нос Возгар. — Упер, небось, у честного люда или огнем выпытал.

— Тсс, слушать не мешай! — шикнула Яра.

— Схватил Горыч камень своими огромными когтями и воспарил высоко в небо, — меж тем продолжил Зимич. — И была глыба эта так прозрачна, точно медовая смола, что в жару с сосен течет. Поговаривали, будто второе солнце зажглось и от заката на восток устремилось — так ярко горюч-камень в небе сиял, пока Горыч в Авадаль его нес. Царице дар понравился. Приказала она из дорогого камня трон смастерить, а дракона молодого приветила до того, что снесла от него яйцо, да не простое, а янтарное.

— Дедусь, как это, яйцо снесла? Она что, курица какая? — не вынимая изо рта леденцового петушка, любопытный малец буквально влез старику на колени, чтобы ни слова из сказания не пропустить.

— А ты думал, как драконы рождаются? Они же ящуры, а не люди! — хохотнул вэринг с рудными вихрами.

Яра фыркнула:

— Может и тебя мамка, как яйцо снесла от петушка какого? Вон гребень-то красный, весь в батьку!

Рыжий беззлобно хохотнул:

— Видать один у нас с тобой батька, сестрица — огнем опаленная.

Наемница тряхнула отливающими медью волосами, примирительно улыбаясь:

— Спорить не стану. Ни отца, ни матери своих я не знаю, и есть ли они средь живых не ведаю.

— Ты как я, сирота, стало быть? — шустрый малец, почуяв родство с наемницей, затараторил:

— Мамка моя при родах того, от горячки померла, а тятю три зимы как хворь забрала. Меня дед растил, а этим летом в поле по его душу полудница пришла* (девы-полудницы, одни из подручных богини смерти Мары, духи жаркого полдня. Если встретишь такую, то жди беды. Считаются предвестницами теплового удара). Вот меня и отправили в стад под Крунаборгом к тетке. Да как теперь туда доберусь, без обоза то… — парнишка погрустнел.

— Замельтешили, — мощный глас ярла Тура вмиг перекрыл всю трескотню. — Доставим мы всех завтра до Крунаборга. С такой охраной ни один злыдень лесной близко не подойдет. Верно, парни?

Вэринги согласно закивали.

— Так мне не в Борг, мне в стад окрестный не берегу надобно, — парнишка оказался не робкого десятка и смело заглянул воеводе в глаза.

— Будет тебе стад на берегу, — усмехнулся Тур и взлохматил грязные вихры на мальчишеской голове. — Все одно мне скальда до Твердыша Драконоборцев провожать, а то мало ли кто еще на блаженного позарится. Но отвлеклись мы и сказителя не уважили. Продолжай, старче, что дальше то было?

— Что было, то сплыло, да на дно Фьордов ушло, — Зимич хмыкнул, подливая себе ягодного взвара. — не стало драконов. А трон тот янтарный и яйцо ему под стать так в Авадали и остались.

— Ладно вещаешь, будто сам там был и воочию видел, — Тур одобрительно улыбнулся.

— Быть не бывал, видеть не видывал. Батька мой так сказывал, а мы, злыдни, поболе вашего людского живем.

— Да какой же ты злыдень?! — Мошка возмущенно хлопнул себя по колену.

— Какой-какой, половинчатый! Людской я лишь по мамке, а отец-то из домовиков.

— Как же выходит, Зимич, что ты других человечнее, а эти хоть и полукровки, как ты, а у тьмы с ладони едят?

— Так в том дело, кто какую душу в себе растит… — Зимич потер бороду, явно довольный всеобщим вниманием.

— Неужто душа, что капуста, аль брюква какая-то? Как ее вырастить то можно?

— А так же, как ласковое слово, да верная похвала из дитя малого человека делает, а зло и грубость сердце ожесточает. Так и тут — коль с людьми живешь, да по людским законам, и душа людская в тебе крепнет, а коль будешь в навью сторону смотреть, да со злыдним племенем якшаться, то и станешь как они. Мой-то батька, хоть и был из домовых, но все к людям тянулся…

— Тянулся, тянулся, да до бабы дотянулся! — рудный заржал, и все подхватили.

— А мне тятя говорил, что выродки все двоедушные, и теми прикидываются, кем им выгодно, — малец вытащил изо рта уже пустую палочку от леденца и принялся ее старательно облизывать, чтобы ни одной сладкой капли даром не пропало.