Рукой ли, лапой ли с длинными лезвиями когтей замахнулась навия. Миг — и вспорет скальда, выпотрошит как рыбак треску, не поспеть!
Глухой собачий лай взвился над разоренным лагерем, то Зимич из укрытия чем мог подсобить пытался. Дрались бы в избе, иль в хоромах каких, домовик родичей бы призвал, а то и вовсе зверей, с людьми прижившихся, помочь науськал. А в чуждом лесу только и мог что кошкой мяучить, иль псом заливаться.
Эспиль дернулась, выгнула спину, ощерилась, почуяв врага. Даже космы черные на затылке как будто дыбом встали. Перестал лыбиться и Дир. Громко заржал, взрывая копытами поле боя, Усинь. Меж черных стволов взметнулось пламя закатной зарницы, отвлекая злыдней, давая людям последний шанс. Распрямился Берген, невзирая на тяжесть недругов и алую, липкую от крови рубаху под доспехом. Выпал вперед на колено, разя коротким саксом под ноги навии, Возгар. Эспиль взвыла, оборачиваясь не кошкой, но огромной птицей, всплеснула крыльями, взметая хвою и сухой лист, затрепыхалась у самой земли, норовя вырваться из-под рваного полога. Но держал шатер, точно клетка. Дир бросился к ней, швыряя в лицо Возгара порошок из вонючих трав, заставляя того задыхаться кашлем, харкать и жмуриться от рези в глазах. Наемник дрогнул, наобум рубя мечом, сквозь слезный туман, видя, как сжимаются когтистые лапы на теле скальда, и падает сраженный трусливым ударом в спину Берген. Неужто все? — успел подумать, прежде чем теплая морда Усиня боднула его в плечо, а шум схватки покрыл сердитый глас:
— Разъерепенилась нечисть поганая! Ату их, братцы! — отсвет костра отразил эмблемы вэрингов с воином, разящим ящера. Алые плащи взметнулись над поляной — новый, только с иголочки, на молодом Мошке и видавшие лучшие дни, в заплатах и штопке, на ярле Туре. Плечом к плечу встали с Бергеном воевода и младший в дружине, три меча дружно устремились на врага.
Чужое тепло обожгло бок Возгара:
— Не рановато ль почивать разлегся? — знакомый насмешливый голос прозвучал у самого уха.
— Хапунья?! — лучник от удивленья забыл про резь в глазах.
— Мог бы уже и по имени звать! — рыжая протянула руку, помогая подняться. — Зря, что ль во всей красе предо мной хаживал?
Рассудив, что не время для гордыни и споров, мужчина сжал протянутую ладонь.
— Скёль там, — махнул под полог шатра.
— Вижу, да получше тебя! — Яра резко рванула воина, поднимая на ноги, а затем первой кинулась к выродкам. При виде наемницы, Эспиль бросила добычу — тряпичной куклой выпал рунопевец из когтистых лап. Дир пятясь, отступил в темноту. В пальцах Яры мелькнула давешняя тонкая цепь. Навия взмахнула крылами, вырываясь наружу, цепь засвистела, описала дугу в воздухе, хлестнула, срезая то ли встопорщенные перья, то ли косматый мех. Нечеловечьим голосом взвыла Эспиль. Запахло паленым, горящим. Глаза Яры полыхнули янтарным огнем, изогнулись губы недоброй усмешкой. Да только не далась добыча в руки наемницы. Столб, держащий шатер рухнул, подкошенный, вытолкнутый из земли могучими корнями — то Дир спасал свою подельницу. Обрывки ткани, падая оземь, ловушкой поймали Возгара, Яру и бездыханного скальда.
*
— Тысяча шишей и рябой шишок в придачу! — рыжая наемница яростно кромсала полотно шатра коротким ножом. — Дважды тварь поганая мне не далась!
— На третий не уйдет, — Возгар выпутался первым, и теперь рыскал меж обрывков полога в поисках Скёль. — Чего им скальд-то сдался? Ни богатства с него, блаженного, ни довольства иного не взять.
— Видать, дюже песни любят, — язвительно бросила Яра, наконец освобождаясь из ловушки. — У корней глянь, вроде лежит кто.
Мужчина одарил решившую покомандовать девку хмурым взглядом, но пошел в указанном направлении. Под обломанными ветвями и цветными лохмотьями бывшего шатра действительно лежал рунопевец, бледный, будто смерть уже пришла по его душу. Возгар склонился, всматриваясь, дышит ли. Тут же подскочила и рыжая. Рухнула на колени, обхватила лицо ладонями, прижала к тонкой шее пальцы, приложила ухо к груди. Затем рыкнула глухо, недовольно, точно зверь, упустивший добычу, вскинула на Возгара полыхающие янтарным огнем глаза и тоном, не приемлющим отказа, выдала:
— Свяжи нас узами судьбы, пока она на тот свет шагнуть не успела!
— Она? Скальд — девка, стало быть? — мужчина прищурился.
— Он, она — есть ли разница, если душу за кромку тянет, а земное время не вышло? Давай уже свой ремень!
Обрывки пояса, что минувшей ночью Яра неведомым чудом разорвала пополам, Возгар закрепил на запястьях наподобие наручей. Отстегнуть левый было сподручнее. Яра ловко подхватила подшитую неразрывной бечевой кожу и оплела свою руку с безвольно обмякшей ладонью рунопевца. Воин моргнул — на мгновение показалось, что узы судьбы вспыхнули, точно угли в горниле, но тут же погасли. Должно быть, привиделось еще плохим после Дировой пороши глазам.
— Вторым нас свяжи! — Яра пихнула мужчину в бок. — Ты меня в мире удержишь, пока я ее вытягивать буду.
— В суженые меня наметила? — усмехнулся Возгар, подцепляя неподдающийся узел на правом запястье.
Девушка смерила наемника долгим тяжелым взглядом, затем улыбнулась кратко, точно мысли какой и молвила почти ласково:
— Давай подсоблю. Мне сподручнее будет, да и пальцы научены, — одной рукой обхватила ладонь мужчины и, не успел тот моргнуть, уже развязала ремень.
— Ловкая хапунья, — восхитился лучник, мимоходом отметив мягкое тепло девичьей кожи.
— А то, — Яра уже обматывала их запястья, шустро, споро, от усердия высунув кончик языка.
«Поцеловать ее захотелось», — констатировал воин и сам напрягся от непрошеной мысли. Нашел время на бабу любоваться! А рыжая меж тем на него не смотрела. Склонилась над Скёль, бережно отвела от лица спутанные пряди, коснулась губами бледного лба, сложила связанные ладони, свою и скальда, на груди, там, где бьется сердце.
— Не время уходить в Авадаль. Не место там тем, кто здесь песен не спел, не прошел ста дорог, семь печалей не спил, трех плащей не сносил. В когтях смерть твою до поры схороню, душу на крыльях в мир отнесу. Живи ярко, гори жарко, а как срок придет — примут и тебя пращуры в чертог… — нашептывала Яра, целуя трижды — бледные щеки и мертвенные ледяные губы.
Старая присказка, заговор дряхлых старух — Возгар будто слышал уже эти слова, да вот только где и когда запамятовал. Может бабка его по детству в родном стаде так хвори отгоняла, или кто из встречных знахарок раны врачевал, приговаривая? Наемник того не ведал, чуял лишь странный покой, что дарило Ярино тепло от их связанных ладоней. Подумав, что вреда от того не будет, сплел пальцы — свои грубые, мозолистые от тетивы, с девичьими, тонкими да нежными. Рыжая не воспротивилась, а точно и сама в ответ пожатье усилила. Амулет на шее нагрелся, тело Яры задрожало мелко, будто в лихорадке, острая боль быстрой судорогой свела тело Возгара, а затем отпустило — наемница обернулась к нему с усталой улыбкой, а лицо рунопевца озарилось румянцем.
— Вымолила, — усмехнулся мужчина, довольный, словно сам с того света друга достал. Яра лишь кивнула, высвобождаясь из пут судьбы, попыталась встать, да только не удержали ее ноги. Подкошенным снопом рухнула прямо в объятия Возгара.
— Всю себя за него отдала? — не обращая внимания на сопротивление кривящейся от собственного бессилия и пытающейся уже в который раз выскользнуть из его рук девушки, воин поднялся, прижимая к себе крепко и бережно.
— В этот раз не упущу, — буркнул в растрепанные огненные волосы и удивился, когда Яра внезапно успокоилась, заворочалась, устраиваясь удобнее, и положила голову ему на плечо.
— К костру отнеси, — шепнула, опаляя дыханием шею. — Сам подле сядь. Мне огонь нужен согреться.
— Добро, — Возгар уже оглядывал последствия битвы, примечая и все еще тревожащего Усиня, в поводу у вылезшего на свет Зимича, и ярла, помогающего Бергену устроиться у поваленного дерева, и Мошку с другими вэрингами, снующих по разбитому стану, собирающих живых и укрывающих убитых.
