— Можешь. Просто уйди.

— Уйти? И ты действительно считаешь, что я могу так поступить?

— А почему нет? В моей семье это традиция, и я уже привык. Ты ведь меня почти не знаешь. — Взгляд Юлиана потух, и он разжал руки. — Поверь, я не стою твоего сочувствия. Когда я был полководцем, то не знал пощады на поле брани и до сих пор помню безумные глаза тех, кого разрубил на куски. — Он, прищурившись, посмотрел на Грейс. — Ты правда хочешь спасти такого человека, как я?

Грейс задумалась. Конечно, Юлиан мог совершить много ужасных дел в прошлом или изнасиловать ее прямо сейчас, но вместо этого нежно успокаивал ее. Едва ли Юлиан был человеком своей эпохи, хотя и прошел на поле боя через такую жестокость, которая ей даже не снилась.

— А твоя жена? — внезапно спросила Грейс.

— Я обманул ее, обесчестил, предал и в конце концов убил.

Грейс вздрогнула от этого неожиданного признания.

— Как это случилось?

— Конечно же, не я лишал ее жизни, но зато причастен к смерти. Если бы я не…  — Но он не закончил.

— Что? — спросила Грейс. — Что тогда случилось?

— Я играл нашими судьбами, и в итоге мойры[5] наказали меня за это.

Однако Грейс не удовлетворилась этой подробностью:

— Как она умерла?

— Обезумела, когда узнала, что я сделал с ней и что сделал Эрос…  — Юлиан закрыл лицо руками. — Какой же я был дурак — поверил Эросу, когда он говорил, что сможет заставить ее полюбить меня.

Грейс погладила его по руке, и он удивленно поднял на нее глаза. Боже, она так прекрасна! Ни одна женщина не смотрела на него так, даже Пенелопа, во взгляде которой всегда недоставало чего-то. Теперь он понял, чего — недоставало сердца. Грейс права: прежде никто не вкладывал душу в общение с ним. Разница эта была едва уловимая, но такая значительная! Ему всегда претила пустота в словах Пенелопы, отрешенность ее ласк.

Неожиданно рядом с Селеной материализовался Купидон.

— Простите, я забыл сказать еще кое-что.

Юлиан бросил на него злобный взгляд:

— Сдается мне, ты всегда забываешь что-то, и это «что-то» в итоге оказывается самым важным. Что ты забыл сказать на этот раз?

Купидон отвел взгляд.

— Часть проклятия заключается в том, что ты обязан ублажать ту, что вызвала тебя.

Юлиан быстро посмотрел на Грейс.

— Да, и что?

— Надеюсь, ты понимаешь, что с каждым днем, проведенным рядом с ней, твой разум будет ослабевать? К концу месяца ты начнешь сходить с ума от желания уступить похоти. Если же ты не уступишь, физическая боль станет такой сильной, что страдания Прометея покажутся тебе прогулкой по Елисейским полям.

Селена ахнула:

— Ты о том самом Прометее, который, по легенде, подарил людям огонь?

— Да, о нем.

Грейс с беспокойством посмотрела на Юлиана:

— Кажется, его приковали к скале, и каждое утро прилетавший к нему гриф склевывал его внутренности?

— Именно. Ночью у него все отрастало заново, чтобы грифу было чем поживиться в следующий раз. — Юлиан поморщился. Боги определенно умели наказывать тех, кто разочаровывал их. — Как же я вас всех ненавижу! — гневно бросил он брату.

Купидон кивнул:

— Ненавидишь, и правильно делаешь. Жаль, что я не могу вернуть все назад и не умею снимать чары. Хочешь — верь, хочешь — нет, но мы с мамой действительно очень переживаем за тебя. — Купидон поставил на столе перед Юлианом небольшую коробку: — Если ты питаешь какие-либо иллюзии по поводу свободы, то это тебе пригодится.

— «Бойтесь данайцев, дары приносящих», — процитировал Юлиан и открыл коробку. В ней на синем атласе лежали две пары серебряных наручников и ключи к ним.

— Гефест постарался?

Купидон кивнул.

— Даже Зевс не сможет разомкнуть их. Как почувствуешь, что теряешь над, собой контроль, пристегнись к чему-нибудь покрепче и держись…  — он кивнул в сторону Грейс, — держись от нее подальше.

Юлиан тяжело вздохнул. Ему хотелось ответить с иронией, но это оказалось выше его сил. Увы, почти в каждом воплощении его приковывали к чему-нибудь.

— Это просто бесчеловечно. — Грейс всхлипнула, но Купидон строго посмотрел на нее:

— Поверь, если ты его не прикуешь, то потом очень об этом пожалеешь.

— Сколько у меня времени?

Купидон пожал плечами:

— Не знаю. Вероятно, это зависит от тебя, от твоего самообладания. Впрочем, возможно, кандалы тебе и вовсе не пригодятся.

Юлиан закрыл коробку. Разумеется, он верил в свои силы, но кто знает. Его оптимизм умер долгой и мучительной смертью с дюжину веков назад.

Эрос хлопнул брата по спине:

— Удачи, парень. — Он тут же растворился в воздухе, а Юлиан молча уставился в пространство.

Если он чему и научился за столетия своей жизни, так это спокойствию, когда вверял мойрам свою судьбу. Глупо, даже и думать о том, что он сможет вырваться на свободу. Такова его доля, и он примет ее бестрепетно, даже если раб по-прежнему останется рабом.

— Юлиан? — окликнула его Грейс.

— К сожалению, из этой затеи ничего не получится. Лучше отвези меня к себе домой и позволь любить тебя. Давай будем веселиться, пока никто не пострадал.

— Но это же уничтожит твой шанс стать свободным. Скорее всего, второго такого случая тебе не представится. Раньше тебя хоть раз призывала женщина Александра?

— Нет.

— Значит, на этот раз мы должны все довести до конца.

— Ты ничего не понимаешь. — Он сжал зубы. — Если то, что сказал Эрос, правда, то к тому моменту, как мы соединимся с тобой, это буду уже не я.

— И кем же ты станешь?

— Чудовищем.

Грейс недоверчиво посмотрела на него:

— Не верю. Этого не будет, не может быть.

Юлиан смерил ее холодным взглядом:

— Ты даже понятия не имеешь, на что я способен. Когда на тебя опускается безумие богов, надежды нет и помощи ждать неоткуда. Лучше тебе вообще было не призывать меня. — Юлиан взял со стола стакан.

— А ты никогда не думал, что так и должно было произойти? — неожиданно сказала Грейс. — Может, я призвала тебя потому, что так суждено и мое предназначение — освободить тебя.

Тяжелый взгляд Юлиана упал на Селену.

— Ты вызвала меня, потому что твоя подруга уговорила тебя. Все, чего она хотела, — позволить себе получить несколько дивных ночей наслаждения, чтобы после ты не боялась встречаться с мужиками.

— Но ведь может…

— Никаких «но». Ничего на самом деле не было предопределено, я в этом уверен.

Взгляд Грейс упал на запястье Юлиана, и она стала внимательно рассматривать надпись на греческом языке, расположенную на внутренней стороне запястья.

— Как красиво. Это татуировка?

— Нет.

— А что?

— Это выжег Приап.

Селена тоже присмотрелась к письменам.

— Здесь говорится: «Проклят навеки».

Грейс поспешно закрыла надпись рукой.

— Даже представить не могу, через какие страдания тебе пришлось пройти. Это же надо, родной брат так с тобой обошелся!

— Мне не следовало трогать его любимую девственницу.

— Тогда зачем ты сделал это?

— Потому что был глуп. И вообще я не желаю это обсуждать.

Грейс отпустила его руку.

— Юлиан, ты кого-нибудь когда-нибудь подпускал близко к своему сердцу? Наверное, ты из тех мужчин, которые предпочтут отрезать себе язык, нежели произнести комплимент. С Пенелопой ты был таким же?

Юлиан пожал плечами. Его детство прошло в голоде и лишениях. А потом…

— Да, — сказал он жестко. — Я всегда один.

Грейс расстроенно покачала головой. Что ж, пусть так, она все равно найдет способ, как достучаться до него и избавить его от проклятия.

Юлиан и Грейс помогли Селене собрать ее выставочное имущество и погрузить в джип, а затем отправились домой в гуще вечерних пробок.

— О чем ты думаешь? — спросила Грейс, остановившись на светофоре. Ей казалось, что Юлиан выглядит потерянным и словно заблудившимся между фантазией и реальностью.