Пуст дом. Пуст, как тот домик с зеленою крышей, там, у Днепра…

И опять Дорошенко идет впереди, а сзади него — как тень — Автономов и Савка.

Они идут по пустым комнатам, по лестницам, через залы, где мусор и запустение…

Проходят второй этаж, поднимаются на третий и входят в большую полутемную комнату.

Распятье на стене.

Поникший Иисус в терновом венце…

Дорошенко останавливается на пороге.

И навстречу ему поднимаются все, кто есть в зале.

Это — дети. Немецкие дети. Приют.

Старая монахиня в белом чепце испуганно смотрит на майора и медленно поднимает руки вверх.

И дети вслед за нею поднимают руки.

Они стоят, эти маленькие, жалкие дети, и дрожат всем телом.

Что станет делать с ними большой и страшный русский офицер?

Будет убивать их, отрывать руки, ноги, мстить?.. Он стоит в дверях, широко расставив ноги, и смотрит.

Думает ли он сейчас о Юрике, о Гале, о доме своем разоренном, о жене на виселице?..

Он молчит.

Потом, не оборачиваясь, хрипло произносит:

— Савка!

Савка молча появляется рядом.

Продолжая смотреть на детей, Дорошенко приказывает Савке:

— Этих детей… накормить… быстро… И устроить куда-нибудь… Хорошо устроить. И чтоб я их… не видел!

И, круто повернувшись, выходит из зала.

…Госпиталь.

Вася в халате сидит на койке.

— Вот вам и ноги, Вася, — говорит Галя и подает ему костыли.

Вася робко берет их. Оперся на костыли. Встал. Засмеялся.

Солнечный луч играет на полу.

— Жить буду, Галя? — весело спросил Вася.

— Будете!

— И ходить буду?

— Будете.

Вася неуверенно сделал шаг. Сморщился. Опять пошел.

— На костылях всю жизнь ходить буду, а? — вдруг обернулся он к девушке.

— Что вы! Это временно. — Она следит за его движениями с неясным вниманием матери, у которой ребенок начал ходить.

Вася уверенней зашагал по палате.

Вдруг остановился.

— А воевать буду? — тихо спросил он.

— Будете! — улыбнулась Галя.

— Буду? — обрадовался Вася и закричал: — Живем, Галя! — И поднял костыль, как шашку.

…В соседней одиночной палате лежит Ирина, девушка из Жолибужа.

Ее интервьюирует Мак Орлан, знакомый уже нам американский корреспондент.

— Колоссально! — восклицает он. — Все, что вы нам рассказали, — первый сорт. Люкс! Я напишу о вас статью «Девушка из Жолибужа». А? Хорошо? Кричит?

— Не очень… — улыбается Ирина.

— Да. Вы правы. Тогда так: «Девушка, которая убила сорок мужчин». А?

— Врагов…

— «Девушка, которая убила сорок гитлеровцев»? Мм… это уже хуже. Не кричит. — Он усмехается. — Я скажу вам в двух словах тайну прессы. Все дело не в статье, а в заголовке. Но заголовок должен кричать.

— Я дам вам заголовок, — говорит, усмехнувшись, Ирина. — Вот. «Правда о варшавском восстании». Это здорово кричит.

— Вы думаете? — Он с сомнением покачал головою. — Правда? Восстание? Мм… это слово в чисто славянском вкусе. Мистика. Американский читатель любит точные понятия.

— Я знаю, — улыбается Ирина. — Цифры, деньги, кровь. Вам нужен заголовок в таком вкусе: «Восстание, которое было куплено за столько-то фунтов стерлингов и продано за столько-то». А? Это кричит?

— О-о! — смеется Мак Орлан. — Вы могли бы быть репортером. У вас есть чутье и чувство юмора. Я очень рад знакомству с вами. — Он чуть приподымается с места и кланяется.

— Спасибо. Я тоже рада вам.

— А теперь вернемся к делу. Я имею еще последний вопрос, но очень важный. Я хочу знать, что думают теперь… когда все кончилось… что думают поляки о Бур-Комаровском, об англичанах, о русских?..

— Вы хотите знать правду?

— О да!

Ирина оглядывается вокруг.

Мак Орлан тоже.

— Вы можете говорить вполне спокойно, — тихо произносит он. — Мы одни… и говорим по-английски… я гарантирую тайну…

— Хорошо. — Ирина приподнимается с подушки и наклоняется к американцу. Он подвинулся ближе. Насторожил вечное перо. — Честные поляки… — медленно произносит Ирина. — Вас ведь интересует мнение честных поляков?

— О, конечно!

— Честные поляки, — медленно произнесла Ирина, — считают Бур-Комаровского предателем, убийцей Варшавы, русских, — она наклоняется еще ближе, — русских — освободителями Польши. (Пауза.)

— It is all?.. — тихо спрашивает Мак Орлан.

— Да, это все.

И Ирина откидывается на подушки. (Пауза.)

— Д-да… — жестко усмехается Мак Орлан. — Не кричит. — И он кладет вечное перо в карман.

— Вы думаете, я сказала неправду?

— Нет, вероятно правду. Но мой шеф не даст мне и полпенса за такое интервью.

— Очень сочувствую вам. Вы не заработали.

— Ничего. Бывает. — Он вдруг засмеялся. — Пресса — это тоже биржа. Повышение — понижение. Год назад ваше заявление пригодилось бы. Но сейчас… Сейчас русские не котируются у моего шефа.

Стук в дверь.

— Пожалуйста! — ответила Ирина.

Дверь отворилась, и в ней появился Вася на костылях. Он очень смущен.

— Я извиняюсь, — пробормотал Вася. — Мне сказали: тут девушка из Жолибужа. Может, я ошибся… и незнакомая… так я уйду. — Он смотрит на Ирину.

Она улыбается.

— Нет, вы не ошиблись. Здравствуйте, Вася Селиванов!

— Вы помните мое имя? — удивился Вася.

— Помню. Ну, а как Федор Петрович, Слюсарев, Панченко — живы?

— Все живы. Но как же, как же вы-то… запомнили?

— Как не запомнить! — тихо смеется Ирина. — Вы были первыми советскими воинами, которых я видела. Ну, проходите же, Вася. Я вам рада. Садитесь. Знакомьтесь. Это мистер Мак Орлан, американский журналист.

— How do you do? — говорит Мак Орлан, протягивая руку.

— А мы знакомы! — улыбнулся Вася.

— Да? Не помню! — удивился американец.

— Вы приезжали к нам под Кривой Рог…

— А-а! — захохотал Мак Орлан. — Кривой Рог! Кривой Рог! Свиная тушенка! Свиная тушенка нехорошо, да?

— Я запомнил вас. Вы были единственный американец, которого я встречал на войне.

— Черт вас возьми, — закричал Мак Орлан. — Это было всего год назад. Вы были в Кривом Роге, а сейчас вы в Германии. Вы, русские, очень быстро ходите. Даже страшно.

— Нам медленно ходить нельзя. Мы свой шаг кровью оплачиваем, — сказал Вася, присаживаясь у кровати. — А помните, как мой товарищ, Дорошенко, говорил вам тогда: «Сегодня нам еще нужен второй фронт, а завтра…»

— Но второй фронт сейчас есть! — вскричал Мак Орлан.

— А зачем он нам теперь? — пожал плечами Вася. — Мы и сами управились.

— Но вы ранены, Вася? — сказала Ирина.

— Пустяки! Вот вы, говорят, давно лежите. Плохо было?

— Не знаю… Но я не могла умереть, не побывав в России.

— Вот, вот! — понимающе отозвался Вася. — А я не мог умереть, не побывав в Берлине.

И они оба расхохотались.

— А-а! — насмешливо воскликнул Мак Орлан. — Теперь вы поедете в Россию, мисс Ирен?

— Нет! — жестко ответила она. — В Берлин. — И улыбнулась. — Для меня путь в Россию лежит через Берлин.

Вася засмеялся.

— Домой через Берлин, — у нас так все солдаты говорят.

— Или… к праотцам? — пожал плечами Мак Орлан. — На войне как на войне.

Вася иронически посмотрел на него и усмехнулся.

— А мы уж четыре года знаем, что на войне убивают. И знаете — не боимся…

…Прямо на зрителя мчится «виллис».

В нем капитан Вася Селиванов, Галя и Ирина. Ирина в польской военной форме.

Дороги Германии. Клены вдоль шоссе.

Грязь. Ранняя весна.

Подымается с сиденья Вася, протягивает вперед руку, кричит:

— Одер, друзья!

Машина останавливается у Одера.

Лед идет по реке…

— Лед тронулся, — говорит Галя.

— Разве ж это лед? Разве это ледоход? — презрительно отзывается Вася. — Лапша! Вот у нас ледоходы на Волге!..

— Расскажите о Волге, Вася! — тихо попросила Ирина.

Вася оглянулся на нее.

— Волга? — засмеялся он. — Разве про нее расскажешь. — Про нее петь надо! — Он посмотрел вокруг и даже сплюнул. — Нет, не нравится мне европейская природа, право. Чахотка! И лес — не лес, и степь — не степь, и река — не река.