— Сейчас вам принесут тёплый морс и куриный бульон. Из-за обезвоживания и истощения, мы вводили вам с помощью капельниц препараты, восстанавливающие ваш организм. Но всё равно тяжелая пища вам пока не рекомендована, — строго и серьезно смотрит на меня. Кивок, я всё поняла, — После того, как вы поедите, рекомендую отдохнуть и поспать. Во сне организм восстанавливается быстрее.

Кивок. А что я могу еще ответить?

— Вечером я приглашу к вам психолога, — скептически выгибаю бровь, на секунду забыв о головной боли, — Нам необходимо оценить ваше психологическое состояние, чтобы скорректировать ваше лечение, если необходимо.

Киваю. Я уже устала от этого разговора. Хочу остаться одна. А еще лучше — вновь увидеть Дениса и поверить наконец, что это всё не сон.

— Вот и договорились, давайте я вас осмотрю, пока вам не принесли обед, — улыбается женщина, вставая со стула.

К вечеру, когда снова просыпаюсь, чувствую себя чуть легче. Всё-таки приходит психолог, но я по-прежнему не могу выдавить из себя ни слова. Разговор выходит странный. После её ухода снова обессилено засыпаю.

В таком графике проходит еще несколько дней, еда становится более разнообразной и обильной, кашель постепенно сходит на нет под воздействием лекарств, от которых мне уже больно сидеть, голова больше не болит. Только мучают кошмары, о которых я не могу никому рассказать. Потому что не говорю.

Замечаю, что меня не навещают. Пишу психологу вопрос в тетради, которую она приволокла на нашу вторую встречу, чтобы было удобнее со мной общаться. Она поясняет, что моё психологическое состояние вызывает опасения, поэтому посещения ограничены. Еле-еле добиваюсь того, чтобы ко мне пустили Макса. Иначе я точно с ума здесь сойду. К вечеру в палату вваливается муж, размахивая каким-то объемным пакетом.

— Ульянка, наконец-то меня пустили! — кидается ко мне и стискивает в объятьях, — Как ты? Мы переживаем.

Киваю, развожу руками. Надеюсь, что врач сообщила ему о моей проблеме.

— Чёрт, детка, прости, что не уследил, — Макс тяжело вздыхает, — Даже не представляю, что тебе пришлось пережить.

Кладу ему палец на губы, призывая замолчать. Не хочу вспоминать этот запах сырости, плесени и чувство безнадежности. Хватит того, что каждую ночь, во сне, я вновь оказываюсь там. Просыпаюсь в холодном поту и с ужасом в сердце.

— Понял, умолкаю, — киваю, нашариваю рукой на тумбе возле кровати тетрадь и пишу волнующий меня вопрос.

— Как Никита? — киваю, подтверждая, — Всё хорошо, он уже дома вместе с Леной. Спрашивает про тебя, я говорю, что мама заболела, но уже скоро будет дома.

Облегченно вздыхаю. С сыном всё хорошо, меня очень волновал этот вопрос. Макс берёт меня за руку, заглядывает в глаза и спрашивает:

— Мышка, детка, почему ты молчишь? — мои глаза наполняются слезами. Я не могу ему объяснить, что боюсь. Какой-то блок стоит внутри. Вроде хочу заговорить, но не могу выдавить ни слова, — Ладно, хорошо, прости, что спросил.

Притягивает к себе и гладит по голове, утыкаюсь в его грудь и беззвучно плачу. Я устала. Так устала от этого всего. Хочу уехать подальше. Хочу быть там, где моё сердце всегда наполнялось теплом. Туда, где я была счастлива. Туда, где живы во мне еще были мечты. Туда, где в будущее я смотрела с оптимизмом и воодушевлением.

— Улечка, тише, пожалуйста не плачь. Я больше не буду тебя спрашивать. Заговоришь, когда будешь готова.

Киваю и отстраняюсь, утирая слёзы пальцами.

— Про тебя Ден постоянно спрашивает, — говорит Макс и замирает, вглядываясь в моё лицо, — Он сказал, что…вы были знакомы раньше?

Спрашивает осторожно, подбирая слова. Я просто киваю. Не объяснить, что этот тот самый мужчина, из-за смерти которого я была в такой прострации и депрессии, что Максу пришлось меня вытягивать несколько месяцев. Если бы не ребёнок — не знаю, что бы со мной было.

— Его не пускают тоже, врачи здесь суровые. Сколько мы ни пытались прорваться — без толку, останавливают, отчитывают, как неразумных детей и отправляют домой, — улыбается Макс, — Кстати мне твой врач сказала, что по её профилю ты практически здорова, она готова тебя выписать через пару дней. А вот со стороны психолога…

Мотаю головой. Мне нужно выписаться из больницы. Никакие психологи мне не помогут. Мне нужно проанализировать и понять. А для этого лучше всего вернуться туда, где всё началось. Туда, куда я прилетала все эти 5 лет каждый год, на один день, 21 марта. Тот самый роковой день.

Наше время

— Как Ульяна? — задаю я вопрос Максу, входящему в офис. Вот уже две недели моё утро начинается именно с этого вопроса.

Врачи не пускают меня в её палату, считая, что внешние контакты могут спровоцировать ухудшение её психологического состояния. Насколько знаю, Максу удалось прорваться всего пару дней назад, и то, потому что Уля настояла.

— Воспаление лёгких пролечили. Говорят, что мы нашли её во время, оно только началось, поэтому так быстро наступило выздоровление. А вот с психологическим состоянием без изменений, — сокрушенно качает головой Макс.

Он больше не выспрашивает подробности наших прошлых отношений, не пытается как-то препятствовать мне, даже помогал, когда я хотел договориться с врачами о посещении Ули. Правда, нам ничего не удалось. Порядки в клинике железные.

— Она всё еще молчит? — настороженно спрашиваю я.

— Да, я же её сегодня утром привёз домой. Она молчит, плачет, сына обнимает, счастливо улыбается. Он у неё что-то спрашивает, а она только жестами показывает. Ребёнок потом тихо у меня спрашивал, то случилось с мамой. Почему у неё глаза грустные, и она такая молчаливая. А я растерялся, не зная, что ответить. Сказал, что у мамы просто горло еще болит, поэтому она не говорит. Психолог настаивала на дальнейшем лечении, но Уля ни в какую не соглашалась.

— Чёрт, а психолог тебе что-то сказала? Что делать с этим молчанием? Я так понимаю, что сорванный голос они восстановили, он должен быть в порядке.

— Да, только вот проверить не могут. А она объяснить не может или не хочет, что с ней происходит. Знаешь, что? — внезапно спрашивает Макс. Глазами прошу продолжать, — Приезжай сегодня к нам. Мне кажется, что вам с ней надо решить какие-то ваши недомолвки из прошлого. Может, тебе удастся сделать что-то с этим молчанием. Я больше не могу видеть, как она мучается.

— Я боюсь, что станет хуже…

— Но в «скорой» она тебя звала. Я же видел и слышал. Поэтому думаю, что вам всё же надо встретиться, — задумчиво отвечает Макс.

— Хорошо, после работы? — решаюсь. Нам действительно надо встретиться. Я должен ей сказать, что простил. За всё. Больше даже внутри себя не буду ворошить тему прошлого и её измены. Хватит. Я не хочу потерять её снова. Только с её появлением моя жизнь обретает смысл и краски. А прошлое оставим в прошлом.

— Да.

Рабочий день тянется очень медленно, не могу ни на чём сосредоточиться, прокручивая в голове предстоящий разговор. Если она не хочет или почему-то не может говорить, то это будет больше похоже на монолог. Но надеюсь, что она меня выслушает и ответит согласием.

Понимаю, что собираюсь поступить с Максом очень гадко. Но не могу и не хочу отпустить, даже не попробовав. Дальнейшее моё будущее будет зависеть только от решения Улёныша. Тем более, что Макс сильно не препятствует нашей встрече и общению. Странно. Не ревнует? Так уверен в себе? В Улиной любви? Ответов нет. Да и не особо мне нужны мотивы его поведения, тем более, что мне они на пользу.

Вечером сильно волнуюсь, пока едем по уже знакомому адресу. Поднимаюсь в лифте, вспоминаю всё, что хочу сказать, выстраиваю в своей голове несколько стратегий поведения, в зависимости от реакции. По сути, сегодня вечером я должен провести самые важные переговоры в своей жизни.

Максим открывает дверь ключом, приглашая меня пройти. В коридор с гиканьем вылетает ребёнок лет пяти. Замирает, при виде меня и пристально рассматривает. Я же застываю в ступоре. На меня смотрят знакомые карие глаза, которые я вижу в зеркале каждый день, на голове у мальчишки непослушные тёмные волосы, подбородок, нос. Он поразительно похож на меня в детстве. В голове молниеносно появляется догадка.