— Они, может, страшные? Похожи на маринованные огурцы? Или, — наигранно схватилась за сердце, — На твой обожаемый репей?

Тактика сработала, мелкий прыснул, весело захохотал и потряс головой, отчего светлые кудряшки на его голове пустились в дружный пляс.

— Нет. Они просто… вредные. — смех прервался, голос чуть задрожал и превратился в горький шепот, — Она снова будет издеваться над моим происхождением….

— В каком смысле?

Это какими недалекими родственниками надо быть, чтобы смеяться над ребенком? И что не так с его происхождением?

Эти дальняя родня, будь она хоть трижды самая ближняя, мне уже совершенно не нравилась.

— А ты, правда, до сих пор не поняла? — он посмотрел на меня с огромной надеждой, затаенной в глубине голубых глаз, — Родители разрешили мне самому открыть тебе правду, когда я сам того захочу. Но я все не решался…

— Правда, — напрягаясь, честно ответила малышу. — А что я должна была понять, Товли?

— То, что я… — он опустил на секунду глаза, чтобы затем вновь поднять их и посмотреть на меня с плохо скрываемой грустью, а после очень тихо шепнуть, — Я же не настоящий мальчик, глупая ты, тыковка…

Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить информацию. Я даже недоверчиво улыбнулась, надеясь, что малыш в итоге засмеется и признается в глупой шутке.

Но он молчал. И смотрел слишком серьезно. С ощутимым и нарастающим волнением мелкий ждал мою реакцию.

А я никак не могла взять в толк…

Что значит ненастоящий?

Он же не какой-то там виртуальный персонаж? Вполне себе реальный.

Ведь я не раз дотрагивалась до него, щекотала и никогда не замечала никаких фантастических отклонений в поведении.

Кроме…разве что…

Товли очень редко ел за семейными завтраками-обедами-ужинами. Эту особенность я уже успела подметить, но не придала ей значения.

Если он ловил мой вопросительный взгляд, то тут же ссылался на то, что успел перекусить. Обычно малыш лениво перекатывал картофелину по тарелке, словно это была телега с тяжелым грузом, или копался в каше с видом маленького пирата, ищущего в ней сокровища.

Я не сомневалась, что родители бы сделали ему замечание, если бы сомневались в том, что он действительно успел подкрепиться. К тому же он часто крутился возле матери, пока та готовила на кухне. Поэтому она лучше любого знала, ел малыш или нет.

А она ни разу на моей памяти его не ругала и не пыталась заставить есть овощи, как обычно это бывает в фильмах. Всегда только ласково улыбалась и уверяла, что вместо брокколи приготовит ему что-нибудь поинтереснее.

При виде зеленых соцветий Товли изображал гномика, заколдованного на вечные мучения, но, услышав слова матери, тут же отмахивался от чар и начинал весело улыбаться.

— Ты потому почти ничего не ешь? — каким-то потерявшимся и глухим голосом спросила я.

— Не почти, а совсем ничего не ем. — улыбнулся в ответ мальчуган. Совершенно обычный с виду.

Его щечки покраснели, и он смущенно подытожил:

— Мне не нужна еда. Только немножечко пыли.

— Что? Пыли? Ты же не хочешь сказать, что питаешься пылью? — как бы грубо и неделикатно не звучали вырвавшиеся из меня вопросы, вовремя их притормозить я не смогла.

А рука вдруг чуть ли не сама медленно скользнула к маленькой ладошке, покоящейся на траве, но в паре сантиметров нерешительно затормозила.

Что я намеревалась сделать?

Потрогать руку ребенка?

Убедиться, что мелкий хулиган вновь водит меня за нос?

Втягивает в очередную игру, чтобы потом своим звонким голоском охать и кричать: «Совершенно глупая иномирянка. Охо-хо-хо! Занесло же тыковку в наш мир.»

— Хочешь меня потрогать? — считывая мои мысли, он сам протянул ко мне руку. — Ты не почувствуешь разницы, Эль. Магия папы творит настоящие чудеса. И одно такое чудо сидит сейчас рядом с тобой.

Разве мальчик, питающийся пылью, может быть таким сообразительным? И вместе с тем ужасно самодовольным?

Я закусила губу, ожидая, что вот сейчас он хмыкнет, вскочит на ноги и победно огласит: «Попалась, глупышенка!»

Но Товли будто подменили. Он смотрел на меня своими огромными, напоминающими самое чистое небо, глазами, в которых плескалась несвойственная ему застенчивость, и молчал. Я вдруг явственно ощутила, что от него исходит непонятная мне робость и страх…

Он словно боялся…

Но чего?

Озарение нагрянуло в голову, как вспышка молнии. Кольнуло, упрекнув в недальновидности.

Мальчуган боялся моей реакции. Он опасался моих слов на ту правду, которую сейчас нерешительно мне сообщил.

И то, как именно следует поступить в данной ситуации пришло как-то интуитивно.

Я всячески постаралась скрыть нервозность, которая охватила тело, чтобы не смущать и ни в коем случае не расстраивать малыша.

Сдвинув брови, дотронулась сначала до его маленьких пальчиков, потом потискала за круглые щеки, вызвав явное недовольство их обладателя. И, наконец, пощекотала Товли, вытащив из его горла смех.

Только после всех этих нехитрых манипуляция я уверенно огласила свой точный вердикт:

— Ничего подобного. Если даже ты питаешься пылью, ты все равно самый настоящий из всех мальчиков, которых мне приходилось встречать. И самый очаровательный.

— Правда? — то, как загорелись его глаза уверили меня в правильности выбранной тактики.

Малыш, судя по всему, испугался, что я, как и некая недалекая семья Мудэев начну над ним смеяться.

Он радостно поднялся на ноги, порывисто подскочил ко мне, обвил своими маленькими ручками, как иногда делал, когда его слишком сильно переполняли эмоции. Но затем, как и всегда, ужасно смутился и резко отодвинулся.

«Настоящим мужчинам, - вещал Товли смешным важным голосом, - Не положено тискаться в глупых объятиях.»

Сорванец самодовольно протанцевал чечётку и, смеясь, проговорил:

— Глупая-глупая тыковка! Глупая-глупая тык-тык-тык-тык-ковка! — закончив со своим мини концертом, он снова уселся возле меня и уже намного тише сказал, — Но я, правда, не настоящий.

— Как ты можешь бы не настоящим, когда ты такой умный?

— Это потому что я создан из чистой любви и неведомого количества библиотечной пыли! — по-профессорски заявили мне. — А еще из капель крови мэтра и мэтры де Бурегун. Папа наколдовал меня, когда осознал, что у них с мамой никак не получается создать настоящего маленького ребеночка. Но теперь у них есть ты, сестрица…

— Ну и что? Разве они стали меньше тебя любить?

— Нет, не стали. — с искренним вздохом облегчения спешно выдал Товли. — Мама даже чаще прощает мне всякие шалости. И разрешает проказничать с тобой. А я, признаться, боялся, что они захотят меня…ну… развеять раньше времени…

— Развеять? — удивленно переспросила.

— Такая ты все-таки бестолковая. Мне кажется, у тебя совсем мозгов нет, — обреченно вздохнул мой просветитель, за что тут же получил щелчок по носу. — Я же создан из пыли. Ты разве не читала Труд Миркаса? Ты же начала его вчера.

— Вот именно, я начала книгу в триста с лишним страниц только вчера…

— К тому же еще медлительная и тугодумная, — очередной вздох и хитрый взгляд. Ждет, что снова пощекочу. Но мы тудодумные землянки умеем вовремя менять манеру поведения.

Скрестив руки, я обиженно отвернулась. Как и ожидала, даже досчитывать до пяти не пришлось, маленькие ручки сами ко мне потянулись и голос Товли трепетно уверил:

— Но самая миленькая. Не сердись, сестричка.

Ну вот как здесь устоять?

И как после такого поддерживать мастерскую игру обиженки?

Особенно когда следующий вопрос бьет в самое сердце своей искренностью:

— Или ты не хочешь больше считать меня своим братом, так как знаешь, что я… ну, что я не настоящий мальчик?

Мне, определенно, еще очень многое предстоит узнать про магию этого мира, так как влага, которую я четко вижу в глазах Товли, никак не похожа на пыль.

Я, конечно, знала, что папа сильный волшебник… но даже не предполагала, что настолько. А ведь я уже столько книг о магах прочла, что имею кое-какие понятия на их волшебный счет.