— Ты был здесь с Клавдием?

Юлий покачал головой. — Не с Клавдием. С Авлом Плавтием. Клавдий не прибыл, пока не закончилась основная битва. Двадцатый и Четырнадцатый форсировали мосты, но, если быть честным, Второй участвовал в боях больше всего.

— Я думал, Девятый тоже там был?

Юлий сплюнул. — Вы знаете Девятый: последний на поле боя и первый с него. — Валерий усмехнулся. О соперничестве между Девятым и Двадцатым ходили легенды; любая таверна, где встречались свободные от службы солдаты этих двух легионов, обязательно становилась полем битвы.

Подъехал декурион и доложил, что один из недавних рекрутов из четвертой центурии изо всех сил старается не отставать. Его центурион попросил короткую остановку, чтобы человек мог прийти в себя. Валерий открыл рот, чтобы согласиться, но тут же вспомнил слова легата, сказанные несколькими днями ранее. Хотел ли он, чтобы его любили, или он хотел быть лидером?

Он покачал головой. — Я не остановлю когорту, потому что один человек не может угнаться за ней. Назначьте двух его товарищей из контуберния ему в помощь. Если он все еще будет отставать, мы оставим его на следующей промежуточной стоянке. Он может отдохнуть там и отправиться в Колонию в свое время.

— Но… — прервал его Юлий.

— Я знаю, — резко сказал Валерий. Если они оставят человека без письменных приказов, ему будет трудно убедить любой военный пост накормить его, и его вполне могут обвинить в дезертирстве. — Это Первая когорта Двадцатого, а не парад весталок. Когда он доберется до Колонии, убедитесь, чтобы он прошел дополнительную подготовку. Подумай, Юлий. Подумай, что было бы, если бы он остался в какой-нибудь долине по дороге в Мону.

Юлий кивнул. Он видел результат, когда римляне попадали в руки бриттов. Он вспомнил ночь на страже на берегу реки: крики из темноты и страшную, пылающую фигуру. А утром почерневшие куски древесного угля, которые когда-то были людьми, которых он называл друзьями.

Они добрались до места привала к вечеру; разведчики уже обозначили положение походного лагеря когорты. Каждый легионер, не задумываясь, занял свое место в совместных усилиях, которые они предпринимали тысячу раз прежде. Мужчины рыли, возводили частоколы или ставили палатки. Немногие счастливчики сформировали фуражные отряды, чтобы найти зайца или оленя, чтобы пополнить однообразный рацион легионеров. С рассвета они преодолели всего дюжину миль, но Валерий был доволен. Он знал, что они доберутся до Колонии через четыре дня, и не торопился. Единственное, что его там ждало, это казарменные стены и скука.

Он был не прав.

Они приближались с запада, по дороге на Лондиниум, через брешь в одном из огромных торфяных валов, которые когда-то защищали Камулодун Кунобелина. Происхождение Колонии стало ясно в тот момент, когда в поле зрения появился сам город. Он стоял на невысоком возвышении с плоской вершиной над переправой через реку; классическая оборонительная позиция, предназначенная для господства над всей округой. То, что когда-то было непрерывным рвом, окруженным стеной из дерна и увенчанным деревянным частоколом, окружало город, но теперь большая его часть была стерта с лица земли новыми зданиями и фруктовыми садами. На севере, за рекой, земля поднималась хребтом, который тянулся на многие мили с востока на запад. Когда-то этот хребет, должно быть, был дикой землей, лесом и болотом, но его приручили десятки ферм и случайные небольшие виллы, разбросанные по склону холма. На восточном конце хребта Валерий едва различал отчетливые очертания военной сигнальной башни. Планировка ферм была почти полностью римской, потому что они были заняты римскими гражданами. Людям, которые завоевали эту землю – расчистили ее, вспахали и засеяли – это право было даровано императором Клавдием в честь его победы на Тамезис. Это были двадцатипятилетние ветераны четырех легионов, завоевавших Британию. Мужчины, которые достигли конца своей службы и были вознаграждены либо двадцатью югерами первоклассной земли, либо долей в легионерской крепости, которую они превратили в первую римскую колонию в Британии. Взамен они поклялись служить в ополчении и поклялись защищать то, что им было дано. Это было восемь лет назад, и издалека казалось, что они использовали это время с пользой.

За разрушенными стенами лежала знакомая сетка улиц, на которых когда-то жил легион. Когда-то на этих улицах стояли палатки, потом постоянные казармы легионеров, но теперь на проезжей части теснились инсулы, многоквартирные дома, некоторые из которых были трехэтажными. Внимание Валерия привлекла небольшая группа солдат, собравшихся у западного входа, почетный караул, чтобы приветствовать когорту во временном доме, и он инстинктивно поправил шлем и доспех под плащом. Позади него он услышал, как центурионы и декурионы приказали сомкнуть ряды. Он улыбнулся. Конечно, они хотели бы устроить шоу перед бойцами другой части.

Но когда он приблизился к легионерам у ворот, он почувствовал что-то странное. Снаряжение римского солдата мало изменилось за последние тридцать лет, но доспехи и оружие людей, выстроившихся, чтобы приветствовать его, выглядели странно устаревшими. И еще чего-то не хватало: у легионера была определенная осанка, намекавшая на силу и выносливость. У этих людей не было ни того, ни другого. Они стояли группами по десять человек с каждой стороны дороги под скромной триумфальной аркой, которая находилась на последней стадии завершения, и, когда Валерий ехал к ним, солдат в шлеме с гребнем центуриона бойко вышел на дорогу перед ним и отсалютовал.

Валерий остановился и спешился, отвечая на салют. — Трибун Гай Валерий Верренс, командующий Первой когортой Двадцатого легиона, направлен в Колонию на зиму, — официально объявил он.

Мужчина расправил плечи. — Марк Квинт Фалько, Первая когорта ополчения Колонии, к вашим услугам.

Валерий попытался не смотреть. Ополченец, стоящий перед ним, не был похож ни на одного солдата, которого он видел раньше. Для начала это был старик, возможно, за пятьдесят, с аккуратно подстриженной бородой с проседью и солидным брюшком, которое выпирало над поясом под часто чиненой кольчугой, закрывавшей его грудь и плечи. На его шлеме был узор, который Валерий узнал только потому, что видел его на алтарных камнях, посвященных воинам легионов Юлия Цезаря – солдат, которые в последний раз носили эти шлемы сто лет назад. Плащ, который он носил, столько раз стирали, что первоначальный яркий красный цвет выцвел до болезненно-розового, а кожа на ножнах протерлась насквозь. Каждый член приветствующей группы в какой-то степени разделял недостатки своего командира. Сгорбленные плечи отягощены устаревшей, покрытой ржавчиной броней. Морщинистые лица выглядывают из-под старинных шлемов. Руки, державшие копья, были покрыты жилами и морщинами.

— Ваши разведчики сегодня утром сообщили, что вы в пути. — Фалько проигнорировал пристальный взгляд. — Ни один солдат не приветствуется здесь лучше, чем легионер Двадцатого. Мы подготовили место для ваших палаток в старых конных рядах, но мы надеемся, что вы лично примете наше гостеприимство и останетесь гостем города.

Валерий открыл было рот, чтобы отказаться, но Юлий появился рядом с ним прежде, чем он успел заговорить. — Центурион Юлий Криспин приветствует тебя, — отчеканил он, и в его голосе прозвучало уважение, удивившее Валерия. Потребовалось много усилий, чтобы завоевать уважение Юлия. — Как поживаешь, примипил?

Фалько прищурился, сосредоточившись на лице новоприбывшего.

— Юлий? Офицер? Нет, не может быть. Я когда-то знал Юлия, который годился только для уборки. — Валерий ждал взрыва, который неизбежно последует за этим оскорблением, но Юлий только рассмеялся.

— А я когда-то знал первого центуриона с плечами, как у быка, а не с животом, как у него.

С ухмылкой Фалько потянулся вперед, взял центуриона за запястье и притянул его к себе в объятиях, которые больше походили на объятия отца и сына, чем на встречу равных в военном отношении. — Ради богов, рад снова тебя видеть, Юлий. Центурион, и притом настоящий центурион. — Он потянулся, чтобы коснуться медалей, свисавших с груди молодого человека. — Где ты добыл эти фалеры?