Кавалерийский патруль нашел его как раз в тот момент, когда солнце достигло своей высшей точки, и они убили бы его, если бы у него не хватило присутствия духа выкрикнуть название своего подразделения, когда они приближались на галопе, сверкая длинными мечами, спатой и их глаза были сверкающими и нервничающими. Декурион осторожно обошел его, прежде чем с сильным германским акцентом приказал ему спешиться.

Валерий устало покачал головой. — У меня срочные новости для того, кто является старшим командиром в этом районе. Немедленно отведите меня к нему.

— По чьему распоряжению? — спросил германец.

Валерий отряхнул плащ и услышал возгласы ужаса при виде своих ран. — Мне не нужна никакая власть, кроме моей собственной. Я трибун Гай Валерий Верренс, последний командующий Колонии, единственный оставшийся в живых из храма Клавдия, и вы возьмете меня, или я пойду один. Кто командует?

Кавалерист колебался. — Светоний Паулин с Четырнадцатым и Двадцатым.

— Тогда отведите меня к губернатору, но сначала дайте мне выпить, — сказал Валерий. — У меня с рассвета не было ничего в глотке, кроме мочи какого-то друида.

К тому времени, когда они достигли основной колонны, легионы расположились в своем походном лагере на ночь, и потребовалось несколько минут, прежде чем они отыскали шатер Паулина в самом сердце укреплений Четырнадцатого. Валерий заметил группу мужчин со свежими, перевязанными ранами.  Значит, на Моне у них не вс

е прошло гладко; по крайней мере, в этом Лунарис был прав. Лагерь Двадцатого был значительно меньше, чем лагерь Четырнадцатого, что говорило ему о том, что Паулин оставил часть легиона на западе, чтобы закрепить достигнутые им успехи. Принял бы он такое решение, если бы знал о масштабах восстания?

Германский кавалерист передал его старшему трибуну из штаба Паулина, офицеру, которого Валерий смутно узнал. — Гней Юлий Агрикола, к вашим услугам. Губернатор желает видеть вас немедленно, но…

Валерий пошатнулся на ногах и изо всех сил старался скрыть обиду в своем тоне. — Извините, я оставил свою форму в Колонии вместе со всем остальным.

— Нет, вы неправильно поняли. Пожалуйста, не извиняйтесь, — запротестовал Агрикола. — Просто я боюсь, что вы можете упасть, и у меня будут проблемы, если я потеряю вас сейчас. Вы очень нужны губернатору.

Трибун провел его мимо телохранителей к Паулину, который как загипнотизированный смотрел на карту южной Британии, прикрепленную к деревянной раме. Рядом с ним стоял второй человек в бронзовой кирасе легата. В конце концов губернатор повернулся, и даже несмотря на свое изнеможение, Валерий заметил перемену в человеке. Глаза цвета осколков гранита глубоко запали, тяжелые брови были нахмурены, а кожа приобрела болезненно-серую бледность, подчеркнутую белой щетиной, из-за чего он выглядел на десять лет старше. Паулин уставился на него в ответ, столь же озадаченный, его разум явно пытался дать имя неопрятной фигуре в рваной кельтской одежде и окровавленных повязках. Валерий вряд ли мог его винить; в конце концов, он запомнил цельного молодого человека в самом расцвете сил, а не изможденного призрака с одной рукой.

Это была цена его жизни.

— Ты больше никогда не поднимешь оружие против моего народа, — сказала Мейв, прежде чем Киран поднял меч и одним четким ударом отсек правую руку ниже локтя. Они использовали горячую смолу, чтобы остановить кровотечение, но Валерий не помнил ничего, кроме запаха жареной плоти и смутного сознания, что он больше не был цельным. Во время поездки на север личинки, размножавшиеся в его разуме, были столь же разъедающими, как и раны на его плоти. Сначала он жалел, что не умер вместе с остальными. Какая польза от наполовину человека? Его солдатская служба была закончена. Он больше не мог держать меч или прибавить свой вес к стене щитов. Конечно, его отец поддержал бы его, но в душе он мало чем отличался бы от калек, с надеждой просивших милостыню у утеса Аргентариус. Последний бой Девятого возродил его гордость и восстановил рассудок. Знаменосцы могли бежать, но они сражались, движимые долгом, честью и отвагой, согласно кодексу, который они разделяли с ветеранами Фалько. Если бы они претерпели смерть за эти ценности, разве он не мог бы претерпеть жизнь?

Реакция Паулина удивила его. — Мой мальчик. Мой бедный, дорогой мальчик. Это ты. Я едва мог в это поверить. Ты так много вытерпел. Мог ли кто-нибудь пожертвовать ради Рима большим?

Валерий подумал о шести с лишним тысячах, пожертвовавших всем ради Рима, но время напомнить об этом правителю придет позже. Паулин явно был человеком, живущим на острие кинжала, и малейший толчок мог вывести его из равновесия.

Но некоторых вещей избежать не удалось. — Трибун Гай Валерий Верренс сообщает о потере Колонии и провале миссии, — официально сказал он. — Я хотел бы похвалить за поведение и руководство ветеранов ополчения, которые проявили себя в лучших традициях римского оружия. Они сражались до последнего человека и до последнего копья, и их нельзя винить в падении города. Если есть вина, то она моя.

— И все же вы задержали их на два дня и до конца защищали храм Клавдия. — Второй человек сочетал в себе природную властность с выражением лица повешенного и цеплялся за любые хорошие вести, как утопающий, цепляющийся за последнюю ветку перед водопадом.

— Я имел честь командовать обороной, — признался Валерий. — Никто не смог бы сделать большего. — Нахлынули воспоминания о Лунарисе и Мессоре, и он слегка пошатнулся, когда его захлестнула волна тошноты.

— Стул для трибуна, быстро, и воды, — крикнул Паулин одному из своих помощников. Валерий сел, и губернатор пристально посмотрел на него.

— Цериалис прав, — сказал он. Имя подтвердило подозрения Валерия и объяснило вид поражения, который окутывал этого человека. Квинт Петилий Цериалис командовал Девятым легионом и в конечном итоге был ответственен за резню, на которую наткнулся Валерий. Это также ответило на его вопрос об орле. Если бы Девятый потерял своего орла, Цериалис был бы мертв; Паулин настоял бы. Голос губернатора вновь обрел прежний огонь, когда он продолжил. — С тех пор, как я взял Мону, мы пережили предательство, бедствие и поражение благодаря этому глупцу Кату Дециану, чья жадность и честолюбие подвергли эту провинцию смертельной опасности и отправили тебя, Валерий, в самые врата Аида. Колония, по крайней мере, потерпела поражение с честью, как подтвердили наши шпионы и кельты, которые уже перебежали к нам. Хвалу его защитникам воспевают даже сторонники мятежной царицы, а защиту храма, который они страстно желали разрушить, воспевают громче всех. И ты, ты один, проложил себе путь. Валерий открыл было рот, чтобы отрицать это, но Паулин поднял руку, призывая к молчанию. — Ты настоящий Герой Рима.

Потребовалось время, чтобы осознать всю суть сказанного, но, когда это произошло, Валерий почувствовал, как комната закружилась вокруг него. То, как Паулин произнес эти слова с ударением на «Герой», указывало на то, что это было больше, чем похвала, это была вечная слава. Герой Рима получит Corona Aurea, Золотой Венок Доблести, из рук самого Императора. Его будут чествовать по всей Империи, и он получит доступ к центру власти. Он уступал только Corona Graminea, вручаемой за спасение целого легиона…, и он этого не заслуживал. Он покачал головой, но Паулин уже продолжал. — Теперь я должен знать все.

В течение следующего часа Валерий рассказывал историю противостояния ветеранов пятидесяти тысячам Боудикки и последние, ужасные часы храма Клавдия. Паулин одобрительно хмыкнул по поводу использования моста, чтобы вывести бриттов на поле боя, и его глаза увлажнились, когда он услышал о мужестве и самопожертвовании Мессора. Но когда Валерий попытался описать свой побег, он был пренебрежительным. — Мне не нужны подробности. Достаточно того, что ты выжил.

Когда он добрался до засады на Девятый, двое слушателей отвернулись, пока он рассказывал об обнаружении изувеченных тел.