Шум сражения был готов разорвать его уши; крики боли, триумфальные вопли и ужасное ритмичное хрюканье, перемежаемые лязгом железа о дерево и покалывающим позвоночник свистом стрел, летящих в дюймах над головой. Его движения стали автоматическими, и это дало его разуму возможность блуждать по полю боя, какое-то глубоко скрытое чувство вкушало запах и звук и ощущало движение всего вокруг себя.
— Справа. — Он закричал, чтобы его услышали, и Лунарис прохрипел в знак подтверждения, но пожал плечами, когда отразил серию ударов спереди. — Мы должны укрепить правый фланг.
— Ты хочешь, чтобы я сделал это сам? — спросил дупликарий.
— Что насчет резервов? — Валерий пригнулся, когда копье звякнуло о его шлем и соскользнуло в ряд позади. Каждый инстинкт подсказывал ему, что давление на правом фланге нарастало.
— Грацилис за главного. Он знает, что делать.
— Я надеюсь…
Триумфальный вой сзади не мог вырваться ни из какого римского горла, и правый фланг вдруг перестал иметь значение. Потому что бритты сделали то, что они не должны были сделать, и поднялись на восточную стену достаточными силами, чтобы атаковать уменьшающийся отряд легионеров Валерия с тыла.
Он оглянулся через плечо и как раз вовремя увидел, как часть резерва Грацилиса врезалась в массу воинов, мчащихся из северо-восточного угла комплекса.
— Назад, — закричал он. — Отступаем в храм.
Будь у него хоть три фута и передышка, он приказал бы построится черепахой, но там не было и дюйма; каждый человек был щитом к щиту и мечом к мечу с двумя или даже тремя противниками. Единственным шансом было оставаться в строю и шаг за шагом отступать к ступеням храма. Усилия лучников на крыше храма не позволили кризису на правом фланге превратиться в разгром, но он сомневался, что Грацилис удержит атаку с тыла дольше, чем на несколько секунд. Когда он будет побежден, единственными римлянами вне храма останутся мертвецы.
Нога за ногой мучительно Валерий позволял отодвинуть линию назад. Давление на его щит становилось невыносимым, косящие удары варварских мечей угрожали сломать даже прочную конструкцию скутума. Рядом с ним Лунарис рычал и потел, проклиная свою неспособность дать отпор.
С каждым шагом их отступления все больше воинов Боудикки переливались через стену. Солдаты любой другой армии сломались бы. Но это были римляне. Римские легионеры. Они умели сражаться, как никто другой. И они знали, как умереть.
Осталась только одна изодранная шеренга. Те, кто остался позади, мертвые и раненые, были растоптаны ногами кельтов, чье боевое безумие возрастало с каждым шагом к храму, который символизировал все, что они ненавидели долгие годы с тех пор, как Клавдий ступил на их землю.
К тому времени, когда Валерий почувствовал прохладную тень, отбрасываемую крышей храма, осталось менее сотни человек, измученных, каждый истекал кровью от множественных порезов, едва способных удерживать тяжелые щиты, которые были единственным, что поддерживало их жизнь. Затем рев слева сообщил ему, что произошло неизбежное, и Грацилис и его люди исчезли.
В тот же момент линия оборвалась.
На самом деле она не сломался; она распалась. Там, где секунду назад была потрепанная, но дисциплинированная оборона, теперь сотня отдельных легионеров боролась за само свое существование, отчаянно пытаясь остаться в живых, когда они пятились по ступеням к храму, который был их единственной надеждой. В водовороте размахивающих рук с мечами и падающих тел Валерий, оставшийся без щита, сражался с остальными. Он все еще мог видеть рядом Лунариса, возле которого сражались Паул, Лука и Мессор. Здоровенный легионер потерял свой шлем и из пореза на голове текла кровь, но дисциплина дюжины лет службы не покидала его. Он рубил и колол с той же эффективностью, что и на тренировочном плацу, никогда не используя больше энергии, чем было необходимо, и убивая или раня каждым ударом.
Валерий полоснул мечом по лицу варвара и двинулся к своему другу. Прежде чем он сделал шаг, группа воинов, стоящих перед ним, за пульсировала, и из их среды вырвался самый большой кельт, которого он когда-либо видел. Он был одним из их чемпионов, ростом более шести футов, его тело было покрыто голубыми татуировками, замысловато переплетенными в завитки и неясные формы животных, он был опьянен кровью и одержим боевой яростью. Раны покрывали его торс, но желание убивать переполняло его чувства и толкало его вверх по ступеням с копьем, которое он держал перед собой двумя руками.
Валерий увидел, как он подошел, и его разум автоматически сообразил, как его убить. Копье было длиннее меча на несколько футов, но он знал, что если он сможет пройти дальше этого острия, то сможет лишить жизни гигантского воина так же легко, как сорвать розу. Простое парирование, чтобы отправить острие копья мимо его левого плеча, и удар, чтобы отрубить челюсть от рычащего лица. Все дело было в скорости и времени, и он практиковал это движение тысячу раз. Но он сражался весь этот долгий день и, может быть, он был неосторожен, а может быть, он израсходовал всю свою удачу. Когда момент настал, железные гвозди его калиг соскользнули по скользкому от крови мрамору под его ногами, и он беспомощно упал на ступеньки, когда татуированный британец издал свой победный клич и приставил листообразное лезвие к его горлу.
Паул спас ему жизнь. Сигнифер бросился через лестницу и отразил удар ударом гладия. Затем, защищая Валерия, он выкрикивал оскорбления в адрес бриттов, призывая их попробовать еще раз. С ревом большой воин принял вызов и бросился вперед, тыча длинным копьем в глаза римлянина. Валерий полез за мечом, когда второй варвар атаковал слева, вынудив Паула наполовину повернуть щит, чтобы отразить опасность. Это было всего лишь мимолетное отвлечение, но в бою мгновения – это разница между жизнью и смертью. Укол в глаза был уловкой, и Валерий с ужасом наблюдал, как острие копья опустилось и проскользнуло мимо защиты Паула, прежде чем он смог его парировать. Тем не менее его доспехи могли бы спасти его, но угол атаки был таков, что железное острие нашло щель между пластинами и попало ему под ребра, и рослый воин использовал свою огромную силу, чтобы вдавить острие глубже, глаза римлянина выпучились, и он издал стон потрясения.
Варвар навис над Валерием так близко, что трибун мог учуять гнилостный запах немытого тела. Мышцы массивной шеи воина напряглись, и он зарычал, как животное, вонзая копье еще глубже в тело Паула. Только сейчас Валерий понял, что его рука держит меч. Со всей своей силой он вонзил клинок в открытое горло своего врага, пока острие не ударилось о кость, где его позвоночник соприкасался с черепом. Багровая кровь хлынула из зияющей раны и вырвалась из открытого рта, прежде чем бритт, наконец, выпустил копье из рук.
Паул был повержен, но все еще жив, тихо скуля, с этим длинным стержнем, застрявшим глубоко в его кишках. Валерий, пошатываясь, поднялся на ноги и встал, защищая своего умирающего товарища. Но, прежде чем бритты успели возобновить атаку, руки потянули его назад, и Лунарис и Мессор, крича, бросились вниз по ступеням в атаке, заставившей врага заколебаться. Мгновенная передышка дала другой паре легионеров шанс поднять упавшего товарища и протащить его мимо статуй и внешних колонн к храму.
У них был один шанс, но он таял с каждой секундой. Обезумевшие толпы воинов собрались там, где легионеры Валерия сражались до последнего, рубя варваров на земле до тех пор, пока в них нельзя было узнать людей. Один бритт торжествующе поднял все еще дергающееся сердце, позволив ему капнуть кровью на лицо, прежде чем оторвать от него кусок зубами. Валерий, пошатываясь, направился к обшитым медью дверям храма, первые преследователи следовали за ним по пятам, а затем, бросив последний взгляд на благородную голову Клавдия, которая была центральным украшением входа, бросился внутрь. Лунарис и Мессор бежали последними, пятясь бок о бок и парируя мечи и копья, которые обрушивались на них. Противостояние было настолько напряженным, что трое варваров ворвались внутрь прежде, чем люди у дверей успели запереть их. Кельты погибли, крича, под дюжиной мечей.
