— Михаил Михайлович, вы обжигались в любви? — задала вопрос Катя, после, видимо, подумала, что спросила сильно личное и попросила извинения.
— Нет. Горел чувствами, горю и ныне в своей любви, но, даст Бог, не обожгусь, — ответил я, и наши взгляды встретились.
Нет, ну точно она не равнодушна ко мне и может быть у нас получится не только взаимовыгодный союз, но и что-то большее. Вот взрослый мальчик, а все равно верю в сказку.
— Шашлыки будут готовы только вечером, а нынче я предлагаю вам прокатиться и посмотреть поместье. Все за день не осмотреть, но мы же не завтра уезжаем? — заполнил неловкую паузу.
Настало время хвалиться своими производствами. Некоторые предприятия показать не могу. К примеру, механическая, она же оружейная, мастерская находится в пятнадцати верстах к северу от усадьбы. Сахарный завод в двенадцати верстах на запад. Коровники и свинарники тоже не близко, уже потому, чтобы меньше ароматов от жизнедеятельности свиней и коров проникало в окно чудесными предзакатными вечерами. Но кое-что было рядом.
— И что вы хотите нам показать? — спросила княгиня.
— Свечной заводик. Один из двух, — ответил я.
Количество ульев превысило восемь сотен. Это у мня в поместье, а в Белокуракино уже больше тысячи. И это не исключает, что бортничество полностью ушло. У населения принимается, в том числе и в виде оброка, или скупается воск. А так, пчел летает уйма, уже несколько и опасно. Стараемся, чтобы пасека располагалась по окраинам моего поместья. Однако, чувствую, что скоро проблемы со множеством летающих собирателей меда станет в полный рост.
— В день производим всего три сотни свечей разных размеров, — словно заправский экскурсовод рассказывал я.
Заказы на свечи расписаны на полгода вперед. Есть и те купцы, которые сами приезжают, видимо считая, что так могут скинуть цену на этот товар, как и заполучить его в первую очередь. А, между тем, гостиный двор, поставленный Авсеем у дороги, зарабатывает на таких вот дельцах.
Дело в том, что мы благодаря достаточно большому количеству воска способны продавать свечи целыми партиями. При этом варьируется и качество свечей. Есть те, которые с большим количеством свиного жира, есть фигурные, и даже пробуем делать ароматические, но они стоят очень дорого, потому, как французская вода, которую иногда называют немецкой, стоит много серебра.
Я уже передал все то, что знаю о парафине, химику Якову Захарову. Вспомнил, что это либо процесс перегонки древесной смолы, либо смесь каких-то углеводородов, которые имеются в нефти. Еще есть в нефти какие-то воскообразные вещества. Вот все это, как и свои дилетантские предложения, я собрал воедино и отдал Захарову, если он, или кто иной, умудрится создать парафин и доработать его, мы можем обогатиться и решить, если не все, то многие финансовые вопросы.
А что дадут большие деньги? Да я хоть тысяч сто эфиопов наберу, постою им в Сибири Эфиопград, вооружу, найму лучших европейских и русских инструкторов и пошлю на Париж. А что? Пусть парижане привыкают к чернокожим французам. А то приеду в столицу Франции и не узнаю, буду чувствовать себя неуютно. Я же был в будущем в столице Франции, помню свои впечатления, без арабов и разных чернокожих эта страна уже будет непривычной.
— Как будущим родственникам вы подарите мне пять сотен вот таких свечей в виде цветка, — незнаком я с биологической тещей, мамой Катеньки, но Оболенская ведет себя как-то уж слишком по-родственному.
— Безусловно, княгиня, — сказал я, взяв в руки розовую свечку и поджег ее от большой горящей свечи. — А как вам это?
Аромат розы, коим была пропитана свеча, смог перебить вонь от копоти.
Я получил новую порцию «хочу, хочу».
Далее я повел дам в теплицы. Стекло в этом времени не такой уж и дефицит, но сравнительно с покинутым мной будущим, построить стеклянные теплицы было дорого, даже очень. Но эти сооружения почти себя окупили. Только продажи клубней георгин отбили треть стоимости теплиц. Хороший был ход со стихотворением, а после и эксклюзивной продажей клубней.
А еще в одной из теплиц идет селекция, попытка скрестить латиноамериканские гладиолусы с европейскими. Занимается этим делом молодой ученый Казимир Липский, закончивший Виленский университет, но после последнего раздела Речи Посполитой не нашел себя. Страны такой уже нет, а люди, в том числе и носители национальной идеи, есть. Некоторая шляхта уехала заграницу, но немало тех, которые просто оказались не у дел, особенно, если язык, как помело.
Это сработал Тарасов, который ездил Кобринско-Березовское поместье Суворова для исследования возможностей повысить прибыль тех имений. Вот он и прислал ко мне Липского. Идиот! Казимир, работая не без успеха в Березе и пытаясь даже заниматься селекцией, начал кричать про палача польского народа — Суворова. Хорошо, что Николай Игнатьевич Тарасов увидел в парне не только бунтаря, но и специалиста, который был нам нужен.
Мне политические взгляды Липского не нравятся абсолютно, а вот его работа — очень даже. И как поступить? А пусть работает. Во-первых, это на территории бывшей Речи Посполитой еще можно как-то кричать о «ще не згинула» и рыдать под звуки полонеза Агинского. А тут, на Слобожанщине чего тосковать? Тут нет сочувствующих полякам, а работы — завались. Тем более, что я немного раскрыл то, что сам знал. Про половые разделения растений и принципы прививания. Еще бы женить его на бойкой бабе, чтобы вообще не было время тосковать о Польше, так и пусть остается. А пока… Пусть попробует поагитировать крестьян за польскую идею, быстро морду набьют.
Если получится, то я вообще хотел бы создать целый научно-исследовательский институт селекции. Семена в этом времени настолько разные, но чаще никудышные, что систематизации просто необходима. Урожайность в сам десять-двенадцать для этого времени вполне себе неплохо, даже хорошо. Но… У меня превосходные земли, чернозем, погодные условия приемлемые, большая часть пахотных площадей обрабатывается плугами и удобряется органикой. Урожай должен быть сам двадцать, или больше, даже без азотных удобрений. Но нет, пока такие урожаи только во влажных фантазиях. Вот и нужно работать над селекцией семенного фонда.
— Красиво, — констатировала Катя, когда увидела множество разных цветов в теплице.
— Все это дарю вам, Екатерина Андреевна. А еще луну с неба, — не удержался я от пассажа.
— Хорошие подарки. Заодно подарите солнце, небо, про звезды не забудьте. Их тоже можно дарить, — съязвила княгиня Оболенская. — И много и платить не нужно.
Я промолчал, язык у княгини без кости, так что далеко не всегда и я смогу выйти не проигравшим из поединка колкостей с Оболенской. А быть хоть в чем-то побежденным перед карими глазками Кати, не хотелось.
Следующим пунктом нашей экскурсии стала маслобойня и сыроварня, находящиеся рядом друг с другом. Мне удалось заполучить одного голландца-сыродела, который решил убежать подальше от возможной войны. После успехов французов в Италии многие ждут, что республиканцы не остановятся на этом, а ударят и по Голландии, по германским государствам.
Пока еще до конца не понятно, насколько Хенк ван Барт профессиональный сыродел, хорошие сорта сыра должны быть выдержаны год и больше. Есть подозрение, что он самозванец, но я понаблюдал за тем, как Хенк работает и руководит небольшим коллективом, уже научившись материться на могучем, ну а остальное объясняя жестами. Каких-то претензий не было, но все равно, хороший специалист безработным быть не может, а этого товарища заприметили в ресторане, где он пытался убежать не расплатившись за обед.
В компанию к ван Барту в качестве «трофея» от Военторга прибыли два аджарца, которые утверждают, что умеют делать сыр сулугуни. Думаю, что и этот продукт может быть востребованным. Однако, в нынешнее время, русское общество еще не слишком доверяет сырам, они мало распространены. Это и возможности сразу устойчиво появится на рынке с таким товаров, но и угрозы, что просто не станут покупать.