Подъехав к воротам, мы остановились. Санный поезд виднелся позади. Мы спустились на землю, дав лошадям пройтись шагом по кругу. Сверху в каменной башне показалась бородатая голова — Это кого еще к нам занесло?

Семен закончил разминку — Зови настоятеля, к нему из Москвы сам царь приехал!

— Эка невидаль! Не врешь ли, отрок?

— Давай скорее отворяй ворота, да пускай баньку топят! Второй месяц в дороге.

Мы уже успели дождаться нашего обоза, наконец маленькая калитка открылась и нам навстречу вышел рослый монах — Зыркнув на нас из под лохматых бровей, монах трубным голосом заявил — Настоятель слег и не встает. Прошу отведать хлеб-соль.

Монах подал знак и ворота отворились. Мы втянулись внутрь, наблюдая вооруженных монахов на стенах, целящихся в нас из мушкетов.

— Кто из вас будет Божиею милостию Великий Государь Царь и Великий Князь Федор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Литовский, Смоленский, Тверский, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных, отчич и дедич, и наследник, и Государь, и Обладатель? — монах теребил свой серебряный крест.

Царь вышел вперед и встал напротив — Своего Государя нужно знать в лицо!

Монах поклонился и указал направление — Прошу, Государь! Совсем плох наш настоятель, но разговаривает и мыслит еще здраво. Твои люди, Государь, пусть разместятся в кельях, дорогу им укажет наш послушник. Через час и баню приготовим.

Федор кивнул — Со мной пойдут четверо моих ближних бояр.

Монах окинул нас подозрительным взглядом, но молча поклонился и повел нас к настоятелю.

Архимандрит Никанор лежал в небольшой келье. О приезде царя его видать известили, он сразу же при появлении нас в его келье, оттер выступившую слезу на щеке — Вот и сподобился я застать тебя, Государь. Чувствую недолго мне на этом свете осталось!

Федор перекрестился на образа и опустился на колено — Что же ты, отче к бунту монасей подбил? Сам умираешь, решил и полтыщи человек к Богу отправить?

Старец вздохнул — Не дело принуждать молиться по новому силой! Так даже сами апостолы молились! Если грекам в голову ударила моча, пошто же мы, православные должны как собачка выполнять все их прихоти?

Я подошел поближе — Я боярин Сергей Перебейнос! Позволь, отче, выслушать предложение прекратить бунт и этой весной всем иерархам, сторонникам старой веры, прибыть в Москву на Собор, на котором мы все попробуем найти компромисс. Государь готов отменить гонения на раскольников.

Старец улыбнулся — Это хорошо! Я еще десять лет назад хотел выступить против нововведений Никона, однако во сне ко мне явилась Матерь Божия и попросила меня подождать десяток лет. «Придут в этот мир четверо отроков, которые спасут христиан русских от преследования». Вот и сбылось пророчество! Я уже и верить перестал, решил все-таки перед смертью свое слово сказать.

Федор удивленно на нас покосился, но промолчал. Парень вырос на диво мудрым и не задавал нам вопросов, зная, что на них ответов не будет.

Старец добавил — Пока зима, нужно уже сейчас на Собор иерархов свозить — как снег сойдет, до Москвы многим будет не добраться. Я с вами поеду, даст Бог, доживу и слово свое скажу!

Возвратившись в Москву к концу февраля, мы нехило устали. Оставив часть обоза в Карелии, и убедившись, что работы по обустройству рудника начнутся с потеплением, мы на обратном пути занимались проверкой управления городами, стоящих на пути торговли из Москвы в Архангельск и обратно. Воров, которые как и Архангельский воевода, воровали по черному, мы привезли в кандалах и сдали их в Тайный Приказ. Особо обнаглел воевода Вологды Голохвастов, за которого теперь просили его трое братьев, валяясь в ногах царя и упрашивая его помиловать.

Федор, которому претили эти целования его сапог не выдержал — Хорошо! Я велю выпустить вашего брата, но все имущество будет отписано казне. И хочу предупредить вас троих — будете воровать, я вас всех отправлю на палю!

Отпихнув от себя целовавших его обувь Голохвастовых, царь указал на них охране и братьев вытащили вон.

Посмотрев на мое смеющееся лицо, Федор вздохнул — Вот тебе весело, а мне нет — устал уже с воровством бороться. А ведь это твоя обязанность!

Я кивнул — Если ты даешь добро на выкорчевывание воров, то потом не жалуйся и не требуй их помилования, Государь! Вор на воре сидит и вором погоняет!

В этот момент дверь отварилась и вбежал младший брат царя Петр — Федя! хочу из пушки стрелять, а мне мамки не дают! — пожаловавшись брату, Петр подошел к нему и Федор усадил мальчика на колени.

Петру в мае исполнится шесть лет, он уже выглядел на пару-тройку лет старше. Федор показал на меня — Вот, боярин Перебейнос, он сможет помочь. — затем вопросительно посмотрел на меня и я кивнул.

— Пойдем, царевич! Твоему брату пока некогда, я тебе смогу помочь научиться правильно наводить орудия, заряжать их и чистить после стрельбы. Как раз для тебя у нас есть медная пищаль, с которой ты вполне справишься.

Вбежали мамки царевича, наконец отыскавшие его в тронном зале. Федор прикрикнул — Пошли вон, за ребенком уследить не можете! Где его дядька?

Вошел Тихон Никитич Стрешнев, в чине думного дворянина назначенный вместе со своим внучатным дядей, боярином Родионом Матвеевичем Стрешневым, дядькой к царевичу Петру Алексеевичу, вскоре после его рождения. В качестве дядьки Петра, он заведовал покупкой и починкой игрушек, заказывал одежду.

— Прости, Государь! Не доглядел!

Федор погрозил пальцем — Смотри, Стрешнев! Не углядишь в следующий раз, будешь наказан. Я не погляжу на то, что принимая живое участие в домашней жизни юного царя, в его ученье и забавах, ты держишься в стороне от политической деятельности. Хоть и приходишься нам дальним родственником со стороны моего отца (Стрешнев был, как называлось в старину, праправнучатным братом царя Алексия Михайловича). А пока иди с боярином Перебейносом — он брата из пушки стрелять научит!

Одев царевича, мы вышли из царских палат во двор Кремля, где нас ждала карета, поставленная на полозья.

Петр довольно глядел в заиндевевшие окна, пальцем отогревая стекло. Добравшись до полигона, на котором испытывали новые орудия, мы покинули карету. Специально для царевича сюда доставили небольшую медную пушку с длиной ствола около двух метров. Ядра весили около килограмма.

Я сначала показал как нужно чистить ствол пушки и вручил банник в руки Петра — Банник необходим для очищения от порохового нагара после выстрела и гашения остатков тлеющего зарядного картуза.

Дядька Петра с умилением наблюдал за потугами царевича, полез было помогать, но Петр оттолкнул банником своего дядьку — Не лезь под руку! Сам справлюсь! Еще полчаса Петр учился заряжать пушку, затем мы поставили мишень и начали обучать царевича наводить на цель. Петр оказался смышленым и впитывал науку как губка.

Настрелявшись, Петр указал на устанавливаемые в стороне Единороги — хочу из тех пушек пострелять!

Я не стал возражать и согласился — Только пару выстрелов! Мы и так здесь уже почти два часа торчим.

Петр важно отставил одну ногу назад и заложил руки за спину. Посмотрев мне в глаза, он понял, что развести меня на большее не удастся. Пока мы шли к Единорогам, Петр поглядывал на меня искоса и о чем-то размышлял. Затем он видно принял какое-то решение и схватил меня за полу моего полушубка — слышь, боярин! Возьми меня в свой университет, хочу как и брат мой Федор военные науки постигать.