Я не…

Рыдание вырвалось из ниоткуда и сорвалось с моих губ. Я прикрыла рот рукой на случай, если вырвется еще какой-нибудь звук. Эти американские горки убивали меня. Только что мы были друзьями, разговаривали, ели и смеялись, а в следующую секунду мне просто захотелось, чтобы он обнял меня. Пожелал спокойной ночи поцелуем, а не по-детски потрепал по чертовой голове.

Почему было так тяжело расстаться с ним?

Почему он не мог ответить мне взаимностью?

Кэш

— Кэш, — отрезала Кэт, когда шины выехали на встречную полосу.

Я резко поднял взгляд и выровнял машину, прежде чем перестроиться на другую полосу. К счастью, она была пуста.

Блять. Что со мной сегодня?

— Что с тобой сегодня? — спросила она.

Конечно, она выхватывала слова из моей головы. Мы так долго дружили, что не было ничего необычного в том, чтобы заканчивать предложения друг за друга.

— Извини, — пробормотал я. — Просто задумался.

Кэтрин что-то промурлыкала себе под нос и снова перевела взгляд на пассажирское окно, за которым расстилались зеленые поля. Все утро ее внимание было приковано к пейзажу, и, вероятно, именно поэтому она не заметила, что последние двадцать миль я скакал между белой линией обочины и желтой разделительной в центре, потому что мои глаза были прикованы не к дороге.

Они были прикованы к ней.

Я провел рукой по подбородку, затем хлопнул по нему, жалея, что не могу вбить себе в голову хоть немного здравого смысла. Поскольку я еще не сбрил бороду, может быть, она скроет некоторую растерянность на моем лице.

Что-то было не так. Все казалось… странным. С Кэт. И я не мог понять, почему.

Вчера вечером у нас был обычный ужин. По крайней мере, он должен был быть обычным. Просто двое друзей сидели друг напротив друга и разговаривали. И она доверилась мне. Наконец-то Кэт доверила мне подробности из своего прошлого.

Может быть, поэтому ужин показался мне таким… интимным? Может, дело было просто в обстановке, но, черт возьми, это было похоже на свидание. Я поддразнивал ее, что она думает об этом как о свидании, но не ожидал, что сам на это куплюсь. И это было не просто свидание.

А хорошее свидание.

Самое лучшее свидание.

Я покачал головой и крепче сжал руль. Глаза на дорогу. Не смотри на ее колени.

Это были просто колени, как плечо, на которое я смотрел минуту назад, было просто плечом. Это была всего лишь обнаженная кожа, гладкая и кремовая. Безупречная, за исключением одной веснушки, которая находилась на верхней части ее руки, и другой, которая выглядывала из-под края ее джинсовых шорт.

Когда у Кэт появились веснушки? Почему я заметил это только сегодня?

Я потянулся к консоли и включил кондиционер. Может быть, если будет холоднее, она прикроет чем-нибудь свои колени, плечи и кожу. Потому что Кэт терпеть не могла холод, и, если я опущу температуру достаточно низко, она достанет свитер, который, без сомнения, прячется в чемодане, который она называет сумочкой.

С каких это пор Кэт стало так заметно обнажать тело? Обычно она носила джинсы и рубашки с длинными рукавами, и на них всегда был вышит логотип курорта. Даже по выходным она надевала футболку и джинсы. А это была даже не майка? Кружевная отделка и атласный блеск больше походили на нижнее белье.

Температура сегодня резко подскочила, и солнце палило нещадно, поэтому она попросила немного покататься с опущенным верхом.

— Зачем ты включил кондиционер? — спросила она, глядя поверх нас на открытый воздух.

— Мне жарко. — Я в отчаянии. Что ей нужно, чтобы надеть этот чертов свитер? — Ты пользуешься солнцезащитным кремом?

— О, нет. — Она искоса взглянула на меня. — А что?

— Ты сгоришь. — Кэт, надень свитер. Ты знаешь, что хочешь этого.

— Со мной все будет в порядке. На следующей заправке я возьму баночку для нас.

Нас. Почему это слово прозвучало так серьезно? Между нами не было ничего интимного. Не было никаких «нас». Не в том смысле, в каком это слово употребляется в паре. Хотел ли я, чтобы мы были «нами»?

Да.

Эта молниеносная внутренняя реакция чуть не заставила меня нажать на тормоза, развернуть машину и вернуться в Монтану, где мир был нормальным.

Кэт была моей подругой. Моей лучшей подругой. Соседкой. Коллегой. Псевдо-сестрой. Были дни, когда я бы променял Истона на нее навсегда. Ладно, в любой день. Было много способов обозначить наши отношения, но мы не были «нами».

Я не мог — и не хотел — разрушать границы, которые были установлены почти десятилетием и твердыми напоминаниями семьи.

Да, Кэт была красивой женщиной. Но, как я и говорил себе в самом начале, после того, как моя семья практически удочерила ее, Кэт была для меня недоступна. Один-единственный ужин с ребрышками и поездка в Орегон этого не изменят.

Я винил во всем «Гаррис Суппер Клаб» и «Империал Инн». Этот чертов мотель. Сегодня вечером, я уверен, мы остановимся где-нибудь получше. В отеле с работающими будильниками и приличными полотенцами. Большими полотенцами. Те огрызки, которые были у них в «Империал», были чертовой шуткой.

Потому что, возможно, если бы этим утром я не увидел, как Кэт прижимает к своему обнаженному, мокрому телу обрывок махровой ткани, я бы не был так очарован ее коленями. Мне было бы легче помнить, что она была под запретом.

Пошли вы, полотенца.

Этим утром я проснулся в свое обычное время, около половины шестого. Принял душ и сделал все возможное, чтобы избавиться от мыслей об ужине, который не был свиданием. Затем я оделся, собрал сумку и отправился в номер Кэтрин.

Я постучал один раз и подождал. Затем еще раз. После третьего раза, когда никто не ответил, я уже был готов вышибить дверь, когда послышались ее шаги, она побежала к засову и цепочке.

Кэт распахнула дверь, и у меня пересохло во рту.

Этот образ отпечатался в моем сознании, как клеймо на бычьей шкуре, и остался там навсегда.

С ее волос стекала вода, темные пряди блестящими каплями падали на кожу. Они ниспадали ей на плечи, спускались по линии шеи и ключиц. Они пробежались по округлостям ее грудей, исчезая под полотенцем.

Ее лицо было чистым, а щеки раскраснелись, как будто она только что приняла душ и побежала открывать дверь.

Она бормотала что-то о будильнике, о том, что ее телефон не заряжен, и о том, что она поздно легла спать. Ее слова были бессвязными, произнесенными так быстро, что не доходили до моего сознания, но я с отчетливой ясностью помнил, как двигались ее губы, мягкие, розовые и сочные. Рука, в которой она не держала полотенце, взмахнула в воздухе, когда она говорила, и от этого движения махровая ткань на ее левой груди соскользнула и показался намек на ареолу. Подол полотенца едва прикрывал ее упругие ягодицы, когда она бросилась к шкафу, чтобы достать какую-нибудь одежду, но только для того, чтобы скрыться в ванной и одеться.

Я заставил себя закрыть дверь ее гостиничного номера, она — внутри, я — снаружи, и вдохнуть немного свежего воздуха, пытаясь взять свой стояк под контроль.

У меня встал из-за Кэт. Моей Кэт. Кэтрин Гейтс, моей невероятно сексуальной, невероятно запретной лучшей подруги.

Кэт ездила со мной и несколькими приятелями на озеро, кататься на семейной лодке по редким летним выходным. Многим друзьям я угрожал утоплением из-за того, что они пялились на нее в бикини.

Я видел ее и без этого полотенца. Я бесчисленное количество раз видел ее после душа. Конечно, обычно на ней был чудовищный халат цвета лаванды, который моя мама купила ей на Рождество несколько лет назад. Он закрывал ее от шеи до икр, но все равно это был наряд после душа.

Но черт бы побрал это полотенце.

Я хотел снять его с ее тела и попробовать на вкус ее губы, убедиться самому, такие же ли они сладкие, чистые и непорочные, как капельки воды, прилипшие к ее коже.

Это было безумие. Черт, я сходил с ума.