Но тот оставался настороже. Он прекрасно понимал, что надо держаться. Вовремя убрал ногу. Ушел в сторону.

Ловко цепанул Копытова за пояс. Как будто по ходу дела. Закрутил противника. Чуть было не швырнул спиной на ковер, сам оставаясь в стойке. Чуть было не провел еще один отличный бросок.

Нет, не получилось. Остаток времени Краб спокойно и неприступно оборонялся. Не подпускал противника к себе. Не давал провести бросок.

Наконец раздался долгожданный свисток. Конец поединка. Краб выиграл по очкам.

Я торжествующе посмотрел на Полину.

Миша Лодочников появился на свет в августе пятидесятого года. В крохотном таежном поселке с незамысловатым названием Верхореченский, затерянном между глухих ельников и непролазных буреломов Северного Урала.

Его отец Сергей Лодочников работал егерем и присматривал за горной северо-таежной частью Прикамья. Охранял покой вековых кедров и присматривал, чтобы браконьеры не истребили местных пугливых соболей. В этом месте впоследствии создадут Вишерский заповедник.

Мать Анна Леонидовна Лодочникова, одна учительница на весь огромный район, превосходящий по площади такие известные европейские страны-карлики, как Лихтенштейн, Андорра и Монако и практически равный Люксембургу. Она учила местных ребятишек грамоте и арифметике в неказистой деревянной школе-восьмилетке.

Сам Мишка с ранних лет рос сорвиголовой. Рыжий и вихрастый, он был драчливым, упрямым и необузданным, как волчонок. Все свободное время он пропадал с отцом в тайге.

Учился выслеживать зверя по неприметным следам на влажном мху, бесшумно скользить меж замшелых валунов и трухлявых колод, стрелять без промаха из видавшей виды берданки образца 1870 года. Постоянно ходил в меховой шапке и куртке.

Из-за этого походил на зверька и часто пугал обитателей деревушки, где они жили. Бесшумно выныривал из темноты, следуя к домику на окраине поселка. Местные старушки, завидев вихрастую макушку Миши, облаченную в звериную шапку с мордой лисы, испуганно крестились и шептали вслед: «Не дитя, а бесенок лесной!».

Когда мальчику исполнилось девять лет, случилась беда, перевернувшая всю его жизнь. Душным августовским вечером, когда отец дежурил в дальнем кордоне близ речки Вишеры, в их домишке появились браконьеры.

Трое бородатых, провонявших самогоном мужиков вломились в дверь, грубо сломав замок. Анна Лодочникова, на инстинкте, не раздумывая, схватила топор и бросилась на ворвавшихся бандитов. Хотела защитить сына.

Но куда там. Крепкий, как дуб, главарь шайки с холодным блеском в мутных глазах, только усмехнулся и резким точным движением полоснул мать по шее самодельным ножом-тычком. Кровь плеснула из разрезанной яремной вены, заливая дощатый пол веранды.

И все на глазах у мальчика. Миша окаменел в углу, беспомощно наблюдая, как мать осела на залитые кровью половицы, безуспешно зажимая рану тонкими пальцами. Бандиты между тем деловито обшаривали отцовский сейф, забрав оттуда новенький карабин ТОЗ-17 и горсть латунных патронов.

Главарь подошел к мальчику и оскалил гнилые зубы:

— Не серчай, пацан. Тайга — дело суровое. Для сильных. А вы, городские, законов леса не разумеете.

Посмотрел на звериную шапку, висящую на ржавом гвоздике на стене у порога, усмехнулся и с короткого размаху влепил Мишке рукоятью ножа по виску. Мальчик потерял сознание.

Очнулся только ранним утром. Один посреди разоренного дома. Голова раскалывалась от чудовищной боли.

Первым делом наткнулся взглядом на застывшее лицо матери с запекшейся струйкой крови из уголка рта. Из груди рванулся крик. Дикий, животный.

Дрожа, мальчик подполз к холодному телу, схватил остывшую материнскую руку. Безуспешно пытался согреть.

Плакал сухо, рвано, захлебываясь. Плакал от ненависти к себе, к бандитам, ко всему белому свету.

Через три часа вернулся отец и разом постарел лет на двадцать. Осунулся, поседел за сутки, ссутулился, будто беда придавила плечи гирей.

Виду не показывал. Вче чаще задумчиво комкал в огрубевших пальцах повестку в суд. По делу пойманных браконьеров.

Миша знал, что отец отчаянно желает покарать их в зале суда. Но в этом случае Фемида, как оно обычно бывает, оказалась слепа и глуха к их горю. Под давлением высокого начальства троицу отпустили прямо в зале суда. «За недостатком улик», как гласил приговор.

Выходя из подъезда суда, главарь подмигнул обомлевшему Мише. Ткнул грязным пальцем в небо. Как говоря, что нас берегут. А вы сами держитесь.

Оцепеневший мальчик смотрел вслед их удаляющемуся зеленому «ГАЗ-69». Внутри клокотала первобытная ярость, смешанная с отчаянием.

Мишка Лодочников тогда ощутил одно желание. Стать сильным. Намного сильнее любого зверя, человека. Даже сильнее самой судьбы. Чтобы никто и никогда не смел причинить боль. Ему и его близким.

Отец больше не мог жить на прежнем месте. Перебрался в Москву вместе с сыном. С помощью фронтовых друзей устроился лесником на Лосиный остров. Там же выбил комнатенку на окраине.

Сам же привел сына в секцию самбо при ЦСКА. Туда принимали всех желающих. Благо, Мишка крепок и ловок не по годам.

С первых же дней Лодочников выделился среди сверстников угрюмым нравом и недетской злостью во взгляде. Часами до седьмого пота и стертых в кровь костяшек молотил старую боксерскую грушу в углу. Без устали отрабатывал удушающие и болевые приемы на потертых матах.

Дни напролет торчал в пропахшем кислым потом зале, выпрашивая дополнительные схватки. В тринадцать с легкостью превзошел всех одноклубников.

Начал тягаться с взрослыми. Иногда чересчур жестко и бескомпромиссно.

Тренер Александр Львович Перфильев, мастер спорта СССР по самбо, отдавший борьбе четверть века, лишь качал седой головой. Видел, что одержимость Мишки граничит с фанатизмом. Что он превращается из угловатого мальчишки в матерого борца, не ведающего ни жалости, ни страха.

Но не мешал. Разглядел, что за дикостью скрывается сокрушительный талант и воля, способная свернуть горы.

Свирепость и хватка не раз спасали Мишу Лодочникова. И на ковре, и в жизни.

В пятнадцать он чудом выжил. Сорвался со скалы во время поисков пропавших туристов. Во время летней практики в родных лесах.

Поехал на Урал, что называется. Упал с двадцатиметровой высоты на острые камни. Пробил ребра, но дотянул до больницы.

В восемнадцать на первенстве Москвы среди юниоров ЦСКА чуть не сломал ногу Олегу Караваеву, чемпиону прошлых трех лет. Кряжистого и непробиваемого лба. Рыдал потом в душевой не столько от боли в изломанных пальцах, сколько от осознания, что теперь может все. Любую цену заплатит за ненависть, из года в год разъедающую душу, словно ржавчина.

В прошлом году Миша впервые участвовал в международных соревнованиях по самбо. Ну как, международных. Страны социалистического мира. Первенство вооруженных сил.

Выступил ярко и бескомпромиссно. В финале размазал по ковру болгарина Стефана Костадинова. «Советский спорт» захлебывался от восторга, воспевая невероятную цепкость и кошачью гибкость Лодочникова. У него появились поклонники.

Тренер Перфильев хмурил кустистые брови и качал головой:

— Не пойму я тебя, Миша. Тебя боженька поцеловал в лоб. Везет по жизни. От таланта земля прогибается. Поклонницы даже есть, опять же. А в башке твоей ничего нет. Не радость, не азарт, даже не любовь к самбо. Только злоба. Так и сожрет тебя изнутри. Помяни мое слово.

Лодочников только презрительно кривился. Отмахивался от нотаций.

К тому же, у него начался тяжелый период. Перетренировался или с психологией что-то не то. Боролся без поражений. Почти. Но в каждом поединке приходилось из шкуры вон лезть. Побеждал, а легче не становилось.

В октябре на молодежном первенстве в Краснодаре пришлось встретиться с Сергеем Мальцевым. Амбициозным и резким. Тоже под стать Лодочникову. Тоже волк-одиночка, не желающий уступать.