Потом вокруг рвануло.

Это случилось без всякого предупреждения, без визга и рева, по которым опытный солдат может достаточно точно определить калибр падающего снаряда или мины и то, насколько далеко от него она упадет. Просто одновременно взорвалось все вокруг, воздух вспыхнул и тут же почернел, перечеркнутый летящими в самых разных направлениях крутящимися предметами.

Офицеров сшибло, опрокинуло назад, залив горячим супом, прямо перед носом Красовски шлепнулась оторванная в локте человеческая рука с надетыми на запястье часами. Воздух горел, сухой жар ослеплял и не давал дышать, по телу барабанили комья земли, и сама земля под животом и бедрами раскачивалась и подпрыгивала.

Лежащий рядом лицом к нему стрелок его танка лихо подмигнул командиру сначала одним глазом, потом другим. Штурмбаннфюрер удивился, поскольку каких-либо попыток шутить под таким огнем он ни от кого не ожидал. Но потом все стало ясно, потому что танкист подмигнул ему еще несколько раз подряд и начал, подвывая, приподниматься, совершенно определенно намереваясь бежать.

Коротким броском Ганс-Ульрих навалился на него, придавив к земле.

– Куда, урод, куда?! Лежать, сволочь! Застрелю!

По ним все так же барабанило, грохотало все вокруг, над головой проносились куски железа и поднятого с земли деревянного барахла. Потом тряска почти совсем прекратилась, взрывы ушли в отдаление, а вскоре исчезли совсем. Рядом кто-то пронзительно кричал на одной высокой ноте, периодически всхлипывая, чтобы набрать воздуха. Громко простучали сапоги пробежавшего человека, кто-то тащил в одиночку носилки, царапающие по земле свободной парой ручек.

– Помогите! Да помогите же! – прокричал молодой голос.

Красовски приподнялся, осторожно оглядываясь по сторонам. Земля была покрыта пеплом и щепками, обломки перевернутых козел и лавок были разбросаны по всей округе. Разбитая вдребезги кухня лежала на боку, повара нигде не было видно. Мертвые и живые, ползающие, дергающиеся еще тела в мышиного цвета шинелях были разбросаны вокруг как тряпки, без всякого порядка. Рядом кто-то стонал – глухо и утробно, как корова.

Ганс-Ульрих Красовски осмотрел своих – слава богу, все целы. И танки целы: ближайший снаряд рванул, наверное, метрах в тридцати, это машины выдержать могли. Горела лишь пара из рассредоточенных «пантер», но в целом бронетехника отделалась сравнительно легко.

Его взгляд наткнулся на лежавшего лицом вверх метрах в пятнадцати офицера, светлые волосы которого были залиты бурой от пыли кровью. Фридрих… фон Витгенштейн. Познакомились, называется.

Командир батальона, пошатываясь, встал. Рядом поднимались, отряхиваясь, его танкисты – такие же оглушенные, бледные, испачканные пылью. Раненый впереди перестал стонать, неожиданно замолчав, а кричавшего уже потащили на носилках. Танкисты прибывшей части, изумленно глядя вокруг, стояли небольшими группками, некоторые сидели на корточках, копаясь в телах мертвых.

Широкоплечий фельдфебель подошел к телу Фридриха, посмотрел почему-то вверх, присел на корточки, перевернул с натугой. Гансу-Ульриху показалось, что он щупает пульс на шее, но нет – просто отломал половину жетона и спрятал в нагрудный карман, поднялся, пошел к следующему.

Попытавшись сосредоточиться, штурмбаннфюрер Красовски возмущенно сбросил с плеча трясущую руку. Та не унималась, пришлось повернуться.

– Герр батальонскоммандер…

Немолодой майор с орденом на шейной ленте что-то говорил ему, не отпуская плечо. «Атака… Атака…» – послышалось Красовски сквозь бубнение. Тупо глядя на орден, он механически кивал, не понимая, чего тот хочет.

– …Поэтому в три тридцать вы со своими танками должны выйти на исходный рубеж. Вам понятно?

Ганс-Ульрих наконец-то уловил конец фразы, состоящей до этого из бессмысленных звуков, и поднял глаза на майора, судя по всему, командовавшего штурмовыми орудиями.

– Воздух!!! – ошалело заорали сзади.

Все попадали на землю, закрываясь руками, перекатываясь и ужом переползая под защиту танковых траков. Вокруг снова завыло и затрещало, так и не успевшая осесть на землю пыль накатилась сверху и полезла в ноздри, и только тогда он наконец понял то, что пытался уловить все последние минуты, когда его подбрасывало и трясло, когда ему мешал этот майор…

У русских тяжелые танки могут быть и в отдельных полках. Но когда ты сначала дерешься с тяжелыми танками, а потом попадаешь под залп реактивных минометов… Причем широкий, накрывший, судя по всему, позиции сразу нескольких скучившихся в подготовке к наступлению частей, эсэсовцев и только-только подошедших армейцев…

Это не разведка, это не отдельная бригада. Тяжелые танки и реактивные установки вместе, вне зоны прорыва долговременной обороны, могут у русских быть только в одной ситуации: это корпус.

Это наступающий танковый корпус.

13–14 ноября 1944 года

Русские рвались на запад, перемалывая одну германскую дивизию за другой. К тринадцатому ноября еще только-только начинавший формироваться фронт натянулся как струна, вытянувшись с северо-запада на юго-восток, и мог рухнуть в ближайшие часы. Командование союзными войсками в Европе не хуже немцев понимало, что, когда он лопнет, не выдержав перенапряжения, бронированные армады русских танков ринутся вперед на всем его протяжении, и остановить их будет уже невозможно.

Переговоры с германским главнокомандующим Кейтелем об условиях введения в бой союзных частей велись непрерывно, но американцы и англичане продолжали еще на что-то надеяться и непонятно зачем тянули время. Всем было ясно, что следует немедленно, не теряя ни дня, ни часа, принять окончательное решение: объединить силы полностью, интегрировав уцелевшие еще германские части в свою систему управления войсками, и попытаться сдержать русских хотя бы на юге Германии и Австрии.

В воздухе уже шли воздушные бои между американскими дальними истребителями и русскими «яками».

– Сегодня?

– Сегодня, – подтвердил командиру авиакорпуса генерал-майор, заместитель командующего ПВО страны и командующий ее авиацией.

Они который день работали не просто в одних и тех же штабных помещениях, а вместе, и уже научились хорошо понимать друг друга.

Корпус стоял под польским городом, носившим символичное название Зблево, километров на пятьдесят южнее Гдыни. Сюда стекался сейчас обширный поток информации об американской и британской тяжелой авиации, параллельно с таким же потоком, фокусирующимся в Москве.

Было пять часов утра; над огромным летным полем, уставленным десятками истребителей, стелился чуть светящийся туман, закрывающий бродящих между машинами людей почти до плеч. Скоро должно было светать.

– Не подкачают твои ребята?

Генерал-майор Осипенко обращался больше к себе, чем к комкору в звании полковника, второй месяц ожидавшему генеральского звания, но так его пока и не получившему. Ему ужасно хотелось, чтобы все надвигающееся на них оказалось горячечным бредом, возникающим в его воспаленном, скажем, тифом, мозгу. Очнешься себе на больничной койке, слабый, остриженный, и все вокруг спокойно и хорошо… Мечты идиота.

Корпус, сформированный на базе отдельного полка ПВО еще в августе, был укомплектован и натаскан так, как не готовили даже в предвоенное время. Никогда не воевавших пилотов в нем были считаные единицы, и те с «инструкторским» налетом. Остальные были уже обстрелянными летчиками, и хотя, за исключением самого Козлова, известных асов в корпусе не имелось, многие полагали, что, когда начнется настоящая драка, таковые вырастут сами собой, пусть и на костях менее удачливых.

В корпусе имелся один старый Ил-4, непригодный уже для фронта, но дававший летчикам отличную практику заходов и пилотажа на большой высоте с кислородными масками. Вопреки сложившимся представлениям, советские истребители вовсе не были настолько плохи на больших высотах. Просто им в большинстве случаев нечего было там делать, отдельные перехваты высотных разведчиков были редкостью. Тем не менее еще с сорок третьего кислородное оборудование и радио ставились почти на все выходящие с заводов машины.