– Успели, значит.

– Да, успели. – Кузнецов иронично посмотрел на остальных. – Миноносцы – старье, но вполне еще могут бороться с подводными лодками, а линкор – это просто звезда Арктики. Теперь с наскока север не взять.

– Когда он будет готов? – Сталин прищурился, наставив на наркома черенок трубки.

– К фактическому применению главного калибра – через месяц. Англичане не верили, что мы матросов прислали его принимать, сказали, что это переодетые инженеры.

– Это замечательно, товарищ Кузнецов. – Сталин снова начал ходить вокруг стола. – У меня такое предчувствие, что он нам очень пригодится.

– У меня тоже, – не очень почтительно усмехнулся адмирал. – Месяц назад я считал, что лучше бы они нам дали еще эсминцев, по весу…

– А теперь?

– А теперь не считаю. В сентябре мы еще один эсминец должны были принять.

– Не дадут…

– Да, теперь не дадут, – как эхо отозвался Кузнецов.

В наступившей паузе было слышно, как маршал Василевский, глубоко задумавшись, постукивает по блокноту тупым концом карандаша.

– Я не знаю, сколько точно у нас есть времени, – слова Сталина прозвучали очень тихо, – скорее всего, сентябрь мы еще имеем. А может быть, и начало октября… – Он ненадолго замолчал, а затем повернулся к Василевскому: – Товарищ Василевский, как бы вы отнеслись к возможности слегка притормозить продвижение наших войск на запад?

Маршал бровью не повел на столь неслыханное предложение, хотя явно не ожидал его, поскольку ответ обдумывал минуты две. Сталин не торопил.

– Ни один военный от лишнего времени никогда не отказывался, особенно в наступлении, – наконец ровно выговорил Василевский. – Тылы, конечно, растянуты, и даже система снабжения «на себя» не вечна и в наступлении выдыхается очень быстро. Уже выдохлась. Лишние две недели позволили бы нам сконцентрировать силы, подтянуть тылы, дать отдохнуть людям, пополнить бронечасти и пехоту в дивизиях второго эшелона. Да и всем остальным, – маршал посмотрел на Новикова, – время тоже нужно, судя по сегодняшним докладам.

Размышляя вслух, он мерно кивал головой, словно подтверждая каждую фразу отдельным кивком.

– С другой стороны, немцам это также позволит наконец-то произвести переформирование, перебросить дополнительные части с Западного фронта, попытаться создать новые рубежи обороны, прорывать которые придется потом со значительными усилиями… Набирает прочность бетон, значит, больше расход боеприпасов…

Маршал снова помолчал.

– Я предлагаю несколько замедлить темп на южном направлении, все же не останавливаясь совсем. Просто перенести тяжесть действий на север. Немцы оставили Грецию, что позволит им несколько усилить свои позиции в Югославии. Поэтому замедление нашего продвижения здесь будет выглядеть вполне логично – окончательно выдохлись, мол…

– Так.

– Тем временем можно постепенно нарастить нашу ударную мощь и усилить давление по линии Восточная Пруссия – Киль.

Замолчав, Василевский посмотрел на Сталина.

– Все это, конечно, теория, – подытожил он после паузы. – Но если бы мне нужно было выгадать время за счет некоторой потери темпа, я бы предложил именно этот вариант.

– Согласен. Даю вам два дня, чтобы представить более подробные предложения. Доложите вместе с товарищем Шапошниковым. На сегодня предлагаю закончить.

Все посмотрели на часы – шел уже третий час ночи.

– Товарищ Новиков, через неделю отчитаетесь, что сделано по частям ПВО.

– Так точно, товарищ Сталин.

Негромко переговариваясь, все вышли из огромного кабинета, оставив хозяина стоящим лицом к огромной, занимающей всю стену, карте европейской части СССР.

И первое, что Новиков сделал, добравшись через час до своего кабинета, это приказал соединить себя с Федоровским. Того пришлось сначала искать по кронштадтским дежурным телефонам, потом будить, и за это время Новиков сам почти заснул. Наконец ему доложили, что Федоровский на проводе.

– Григорий, солнце мое, ты там спишь, соколик, а?

Голос Новикова не обещал ничего хорошего, и полковник не позволил себе ни единой сонной нотки в голосе – после подобного вступления она могла дорого ему стоить.

– Никак нет, товарищ главный маршал авиации, уже не сплю! – бодро отрапортовал он, внутренне сжимаясь в предчувствии большой головомойки.

– Не спишь, сокол мой ясный, все трудишься, так?..

Новиков явно растравлял себя, но помогать ему сорваться у Федоровского не было никакого желания, поэтому он предпочел не проявлять в разговоре инициативы.

– А вот нарком сказал намедни, что ты спишь там целыми днями, а? Спишь ведь?

– Не сплю, товарищ главный маршал!

– Ой спишь! Ой спишь, моряк береговой! Думаешь, «капусту» нацепил, так со мной можно и отдохнуть, полено сосновое? Мной сегодня чуть задницу не вытерли, одного слова бы хватило, и я поехал бы к тебе старшим помощником младшего пристяжного большой аэродромной лопаты! Почему группа не готова?! Почему, я тебя спрашиваю?!

– Товарищ главный маршал…

– Я знаю, что я главный маршал! Я тут такой главный маршал, что сдохну скоро от этого маршальства! Или возьму вот и с Савицким поменяюсь – милое дело! Почему не го-то-ва а-ви-а-группа?!

– Да готова уже!

– Ни хрена!

– Готова! Практически все летчики сдали зачеты, палубная команда отработала большинство нормативов. Оставшееся – дело одной недели!

– Недели? Недели?! Ух ты моя умница! А кто сказал тебе, заяц, что эта неделя у тебя есть, а?! Кто это там такой умный выискался вдруг? Может, его сюда к нам, чтобы жизни поучил?!

– Товарищ Новиков, – Федоровский понял, что маршал в гневе может и срубить буйну голову, и останавливать его теперь надо быстро, – я знаю, что мы выбились из графика, и моя вина в этом есть. Но это отставание минимально. «Чапаев» три дня простоял в сухом доке, полетов не было, поэтому график и сбился. И палубные команды тренировать тоже не могли, потому что корабль был забит рабочими, все как сумасшедший дом выглядело!

– Вот в это верю! Вот про сумасшедший дом верю на сто процентов! – пристукнул ладонью по столу главный маршал авиации. – Слушай меня, Григорий, и запоминай, что скажу, будто еврей молитву: группа должна быть готова к действиям с палубы в любую минуту и в любой момент. На твои нормативы и зачеты я плевал, мне надо, чтобы, когда над «Чапаевым» появится любая тварь с крыльями – «рама»[61], кто угодно, – через пять минут она была бы сбита на хрен, понятно?!

– Я…

– Не слышу ответа!

– Так точно, товарищ главный маршал, понятно!

– Вот и молодец. – Новиков, выговорившись, начал успокаиваться. – Ты в двойном подчинении, так что если тебя Кузнецов жалеть будет, то я двойную стружку сниму, уж не взыщи… Давай работай…

Он положил трубку, не дожидаясь ответа, и потер ладонями ноющие виски. Скоро должно было светать, начинался новый день, и спать большого смысла уже не было – в девять начинались доклады. Да и произошедший бурный разговор сон вроде согнал.

Ладно, часа два урвать можно. Приказав дежурному разбудить себя в семь и скинув китель на спинку стула, Новиков, не разуваясь, лег на бугристый кожаный диван, стоящий для таких случаев в углу кабинета, подпер щеки сложенными ладонями и уснул даже раньше, чем успел закрыть глаза.

Сентябрь 1944 года

Третий день на Балтике шли маневры. Учились эсминцы, учились крейсера, над Финским заливом проносились эскадрильи самолетов. В отличие от масштабных учений предвоенных годов, когда в заключительных маневрах конца сезона упор больше делался на тактику – как хорошо сумеет командир флота «красных» условно перетопить «синий» флот с помощью имеющихся у него сил, – в данном случае было не до оперативных изысков. Открытая Балтика была нашпигована минами, там встречались германские субмарины, а то и торпедные катера, туда дотягивались немецкие фоторазведчики. Поэтому лишний раз соваться туда крупными кораблями было не слишком умно.