К утру восемнадцатого Жуков решил, что они втянулись уже достаточно. Он боялся пропустить момент, когда осторожное, логичное продвижение союзников наберет такой разгон, что никакими силами согнуть их в планируемый «початок» уже не удастся. Операцию столь крупного масштаба ему проводить еще не приходилось, но именно к ней готовились советские войска почти весь последний месяц и именно к ней, по его мнению, они были готовы.

Большим плюсом для советской стороны была отвратительно поставленная войсковая разведка противника. Авиаразведка на тактическом уровне почти не велась, имея больше вид формальности, чем действительно важного и ценимого направления работы. Армейская разведка практически отсутствовала, заброска диверсантов не производилась или почти не производилась, языков по ночам не брали, связных на прифронтовых дорогах не подстерегали с изготовленным мешком. У человеколюбивых генералов американских армий, видимо, не каждый раз поднималась рука отправлять своих людей почти на верную смерть.

У немцев с этим дело обстояло несколько лучше, но сейчас они находились в подчиненном положении. На каждый самолетовылет нужно было заранее подписывать бумаги в американских, британских и французских тройственных контрольных комиссиях, которые, демонстрируя свою значимость, могли разрешить вылет, а могли и не разрешить или разрешить вовсе не туда.

Жуков, в отличие от союзников, не страдал ни от избытка человеколюбия, ни от недостатка власти, и к восемнадцатому его оперативная карта представляла достаточно полную картину распирающих горловину прорыва армий, растекающихся, как гной, по равнинам Ганновера. Каждый значок на карте означал прокол информации – запеленгованная рация, почерк которой был зафиксирован за время кратковременного «затишья перед бурей», захваченный говорящими по-английски диверсантами офицерик, расколовшийся, когда ему начали снимать ногти, либо проскочивший на рассвете и не перехваченный проспавшими «мустангами» фоторазведчик.

Жуков был уверен, что его собственные изготовленные к удару армии и корпуса смотрятся на карте Монтгомери значительно хуже, если видны там вообще. Русское слово «маскировка» было одним из немногих, вошедших в употребление в военном английском языке, – и, между прочим, не зря. Замыслов высшего командования не знали даже командующие армиями, не то что офицеры, которые непосредственно соприкасались с противником и теоретически могли попасть в его руки.

«Товарищ Константинов», как называли Жукова во всех служебных переговорах, ведущихся по проводам, по радио или через посыльных, карал быстро и много – за малейшую глупость, за почти любую неудачу, за отсутствие таланта, за отсутствие везения, за поздно или не полностью выполненный приказ. Такая азиатская техника работала к сорок четвертому как налаженные часы: если офицер с малейшей долей ответственности не становился на войне профессионалом, его убивали или враги, или свои.

Все, или почти все, было просчитано и промерено, теперь оставался только неизбежный процент риска. Второго такого шанса у Советского Союза не будет больше никогда в истории.

18 ноября 1944 года, 8:30 – 9:45

В 8:30 утра радиолокаторы поиска воздушных целей «Советского Союза» и «Кронштадта» практически одновременно обнаружили две большие группы самолетов, приближающиеся с севера. Сомнений по поводу того, что бы это могло быть, не имелось: советское соединение было обнаружено – видимо, каким-то одиночным разведчиком, оставшимся незамеченным.

С момента наступления светлого времени суток прошло совсем немного, и даже если предположить, что вражеский разведчик был выпущен в воздух еще в сумерках, все равно времени на подготовку к удару почти не имелось. Значит, удар готовили еще с вечера и нанесли немедленно после доразведки. Это стало очень неприятным открытием. Охота, видимо, уже началась, и теперь к Северной Атлантике стягиваются крупные силы британского и американского флотов.

Время, впрочем, еще было. По мнению штаба адмирала Левченко, обнаруженные самолеты принадлежали одиночному тяжелому авианосцу, входящему в состав какого-нибудь наспех сформированного соединения, и удар наносился с единственной целью – нанести повреждения советским кораблям, снизить их скорость, чтобы затем загнать в угол и прикончить массированными атаками с воздуха и эскадрами линкоров флотов союзников, – в общем, повторение истории с «Бисмарком». И наверняка главной целью вражеских самолетов станет авианосец.

По данным радиолокации, количество приближающихся машин оценивалось примерно в полсотни; в любом случае половину истребителей авианосец противника должен был оставить для самообороны, плюс какое-то количество ударных самолетов – для повторной атаки.

– Началось, значит, – пробурчал Левченко, водя пальцем по мелкомасштабной карте, двести двадцать морских миль в сантиметре.

Им так и не удалось найти на первом этапе своей работы самую вкусную цель из возможных – стандартный конвой из Бостона, Бруклина или Галифакса на Ливерпуль либо Марсель: сотня тяжело груженных, неповоротливых транспортов, два десятка корветов, дюжина эсминцев, один-два крейсера и пара тихоходных эскортных авианосцев. Всех утопить – и можно с чистой совестью даже кончать с собой, потому что жить больше будет незачем.

Но этого не случилось, и они потеряли день во враждебных водах даром, рискуя каждую секунду. Вот и выяснилось, что зря.

Противника еще не было видно на горизонте, когда первые советские самолеты ушли в небо – с катапульт линкора и линейного крейсера стартовали три Бе-4, а с палубы «Чапаева» – пять Як-9ДД. Восемь разведчиков должны были перекрыть сектор в сто градусов, осью которого являлся курс приближающихся самолетов, и обнаружить, во что бы то ни стало обнаружить вражеский авианосец. Затем в воздух поднялись все остальные истребители «Чапаева» – эскадрильи со второй по пятую, всего тридцать два истребителя.

В дополнительных наставлениях и накачке летчиков нужды не было – все понимали, на что идут и что будет, если враг прорвется к их собственному авианосцу. Собравшись над перестраивающимся в строй пеленга соединением, четыре эскадрильи ушли на север, откуда надвигалась волна самолетов противника. В это время она была уже в двадцати двух километрах от советских кораблей.

На кораблях происходили последние приготовления к отражению атаки: все три увеличили скорость, доведя ее до полных двадцати семи узлов и вздымая огромные столбы воды из-под форштевней. Подавались снаряды к зенитным орудиям, разворачиваемым в сторону противника, в бронированных недрах кораблей развертывались боевые лазареты.

Что-то будет?..

В двенадцати милях от советского соединения американские самолеты перестраивались в боевой порядок. Пятнадцать торпедоносцев «эвенджер» спустились к самой поверхности воды, выстроившись во фронт, чтобы не мешать друг другу; шесть из них вскоре довернули к востоку, чтобы выйти в атаку с другого курсового угла, со стороны солнца. Полторы эскадрильи снаряженных сейчас бомбами истребителей морской пехоты – 112-я и часть 123-й, – наоборот, теснее сомкнули строй, чтобы прорываться через истребительный заслон русских, плотно поддерживая друг друга огнем.

То, что третьим кораблем эскадры является все же не крейсер, даже тяжелый, а авианосец, стало известно только перед закатом, когда ее наконец-то засек один из сотни патрульных самолетов, прочесывающих океан таким частым гребнем, что и мышь бы не проскочила. Восемьдесят вторая истребительная эскадрилья в полном составе, тридцать семь «хеллкэтов», шла строем «коробочки» над торпедоносцами и впереди вооруженных бомбами истребителей.

На предполетном инструктаже цели между ударными самолетами были распределены самым примитивным образом: торпедоносцы наносят удар по линкорам, для бомбардировщиков же первоочередной целью является русский авианосец. Авиагруппа «Беннингтона» была вполне готова к боям: две эскадрильи – 82-я истребительная и 82-я торпедоносная – включали в качестве ядра пилотов, уже имевших опыт боев на Тихом океане, полученный на эскортных авианосцах. А все остальные, хотя и вновь сформированные, были хорошо подготовлены и в целом вполне способны на выполнение любых задач.