– Мало. Товарищ Шахурин[56], заводам номер двадцать шесть и номер четыреста шестьдесят шесть[57] немедленно усилить выпуск, план в течение месяца увеличить в полтора раза, перебросить все возможные ресурсы – людские, сырьевые, все. Самолетостроительным заводам, выпускающим указанные типы истребителей, также увеличить выпуск – настолько, насколько позволят площади. Часть полков разрешаю создать на базе отдельных эскадрилий фронтовых частей, но ни в коем, ни в коем случае не ослабляя саму фронтовую авиацию. За это вы, товарищ Новиков, отвечаете перед всеми нами.

Сталин без труда называл номера заводов, в очередной раз демонстрируя свою феноменальную память. Хотя именно он всего два с половиной месяца назад назвал необходимую цифру в сорок новых полков ПВО, сейчас оцененную как недостаточную, это количество выглядело просчетом именно главмаршала авиации.

– И восемь полков ночных истребителей – это, товарищ Новиков, тоже мало. Нужно по крайней мере тридцать! И времени у вас для этого будет мало, так что поработать вам придется!

– Работы, товарищ Сталин, я не боюсь. – Начало фразы заставило вождя удивленно воззриться на набычившегося человека с маршальскими звездами. – Но, по моему мнению, создание столь большого количества частей ночных истребителей нецелесообразно.

– Почему? – Тон Сталина внезапно стал спокойным, даже слишком.

– Готовить хороших ночных истребителей нужно в шесть раз дольше, чем обычных летчиков авиации ПВО. Ночные машины требуют специального оборудования, которое производится в ограниченных количествах и выпуск которого увеличить быстро не представляется возможным. Мы никогда не имели потребности в масштабной системе ночников, практически всегда делая упор на средства зенитного противодействия. Если вы помните серию налетов на Москву, ночные истребители большой роли в их отражении сыграть не могли…

– Мы все помним Москву. – Тон Сталина стал более расслабленным, и у многих как будто упал камень с сердца. – Тогда я, помнится, распределял «яки» по частям поштучно. – Он негромко засмеялся, вспоминая.

– Так точно, товарищ Сталин. И ночникам после выполнения задания разрешалось выпрыгивать с парашютом, поскольку садиться ночью они не могли.

Сталин снова поморщился.

– Германия с огромным трудом и большими затратами сумела создать действующие части ночных истребителей, но и их эффективность никогда не была слишком высокой – вспомните хотя бы наши налеты сорок первого[58]. Нам будет не легче. Поэтому я предлагаю не распылять средства, не создавать новые части ночных истребителей, которые могут быть созданы сейчас только за счет остальных истребительных частей, а максимально усилить зенитную артиллерию, в первую очередь тяжелую, уплотнять сеть прожекторных постов, наблюдения, звукоразведки, радиоразведки. Это принесет гораздо больший эффект, поверьте мне!

– А не случится ли так, товарищ Новиков, – оценивающе прищурился Сталин, – что вот мы вам сейчас поверим, а потом вы снова будете говорить, что были неправы? Тогда ведь неправыми окажемся и все мы, так?

– Я никогда не отказывался от ответственности, товарищ Сталин. И вы это знаете. – Тон Новикова был твердым, хотя его мутило.

– Это хорошо… – задумчиво сказал Сталин. – Хорошо. Мы согласимся с вами. На этот раз. Работайте. – Он посмотрел на часы. – Товарищ Кузнецов, что вы можете сказать товарищам?

В отличие от доклада главмаршала, Кузнецова Сталин ни разу не перебил, и тому удалось весьма быстро, четко и объемно обрисовать положение дел. Состояние Военно-морского флота СССР, считавшегося всеми технически слабым и крайне плохо организованным, должно было стать еще одним неожиданным фактором в возможной борьбе титанов за обладание Европой.

В ходе масштабной контрразведывательной операции ряду лиц, имеющих отношение к Военно-морской службе Его Величества, были проданы фотографии, изображающие линкоры типа «Советский Союз» на зачаточной стадии строительства, выданные за последние данные по советскому кораблестроению. Информация о прекращении работ по линкору «Советская Белоруссия», добытая британской разведкой с очень большим трудом и оттого выглядевшая чрезвычайно ценной, в сочетании с десятками других «информационных проколов» в итоге создала на Западе абсолютно ложную картину положения дел.

Англичанам, активно работавшим с Северным флотом, были хорошо известны советские потери в эсминцах и малых кораблях, факты повреждений тяжелых кораблей (хотя и искажаемые прессой) можно было проанализировать.

И в итоге рождалась совершенно однозначная картина: к 1944 году советский надводный флот был сведен к номинальной структуре. Немногие активно действующие соединения кораблей использовались почти исключительно в тактических целях, будучи не в состоянии противодействовать даже резко ослабленным кригсмарине. Смешные рассуждения о «сбалансированности» флота за счет перекладывания основной тяжести борьбы на море на флотскую авиацию, катера и подводные лодки вызывали улыбку союзников и вообще способствовали снисходительному отношению к советским ВМС.

Сведения о постройке легкого авианосца все-таки сумели как-то просочиться за рубеж и даже были приведены в последнем военном выпуске «Джейна»[59], но никаких технических данных о нем известно не было, и, кроме общих слов о закладке русскими авианосца под названием «Красное Знамя», справочник ничего не давал. По «Советским Союзам» «Джейн» приводил данные о главном калибре и количестве предполагаемых к постройке единиц, все остальное являлось высасыванием из пальца и не представляло никакого интереса. Даже названия громадных линкоров до сих пор оставались секретом, чем объяснялось появление в их списке корабля под именем «Советская Бессарабия». О «Кронштадте» и «Севастополе» никаких упоминаний не было вовсе.

В целом советская сторона могла быть вполне довольной той степенью секретности, какой удалось достичь в постройке и вводе в строй нескольких крупных единиц. Такого, насколько известно, не удавалось пока никому[60].

К августу 1944 года Краснознаменный Балтийский флот имел четыре современных легких крейсера, один тяжелый и мощную, невиданную со времен империалистической войны корабельную группу из уже отрабатывающих совместные действия «Советского Союза», «Кронштадта» и «Чапаева». Знало об этом совсем немного людей. Болтунов хватает всегда и везде, но команды новых кораблей были собраны из сливок воюющих флотов: если зенитчик – то не отличник политической подготовки, а тот, кто умудрился кого-нибудь сбить; если офицер – то не «из бедняков», а уже показавший в бою свои умение и находчивость.

Средства, выделяемые на подготовку кораблей, проходили отдельной закрытой ведомостью в делопроизводстве флота. Стрельбы они проводили не раз в месяц, а три в неделю, меняли лейнера и снова стреляли, а ходили в море столько, сколько позволяли планы обслуживания механизмов. Кузнецов считал, что «Кронштадт» готов к бою в любую минуту, «Чапаев» – также, но без авиагруппы. «Советский Союз», вступивший в строй позже всех, он предпочел бы доводить до максимальной готовности еще месяцев шесть – линейные корабли все-таки являются становым хребтом флота. Как принято говорить, «обеспечивают боевую устойчивость». Тем не менее нарком гарантировал, что, случись линкору выйти в море завтра, он вполне способен будет за себя постоять.

– Еще такой факт, – сказал Кузнецов в заключение. – Мой доклад по этому вопросу вы уже слышали, но я хотел бы еще раз особо об этом напомнить. Три дня назад, двадцать четвертого августа, в базу Северного флота пришла группа принятых в Англии кораблей в составе линкора «Архангельск», восьми эсминцев и одиннадцати больших охотников. Вышли они еще пятнадцатого числа…