– Видишь, дорогой мой Освальд? – обратился он к мертвому ворону, как к самому любезному собеседнику. – Видишь эту пряжку? То – золотистое предзнаменование, омен жизни. Уж солнце обещает лето нам, и зимние тревоги отступают… Я вижу, ты зол, негодный ворон, но имей терпение…
Между тем, Мартейн остановился, так как доехал до Башни, и явно не знал, что делать дальше. Волшебник сделал несколько пассов над водой, прошептал что-то, выпустив дурно пахнущий дымок изо рта, и сделал повелительный жест, как будто открывает окно или дверь: пальцы распахнулись веером, а их подушечки сплющились, упертые в невидимую твердь.
Ничего не произошло.
Лицо старого волшебника пошло красными пятнами, он еще ожесточеннее зачесал пятку и оттолкнул от себя чашу, вода расплескалась по столу, и в этих лужицах и каплях еще несколько секунд колебалось раздробленное отражение Мартейна. Потом оно пошло рябью и исчезло.
– Игрос! Игрос! – заорал Габриций.
Откуда-то сверху забухали торопливые тяжелые шаги, и дверь в Лабораторию распахнулась, пропуская внутрь молодого парня медвежьей комплекции в кожаном фартуке. Ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться ею о своды Лаборатории. Его руки и фартук были покрыты разноцветными химическими пятнами, намертво въевшимися в кожу, и в ту и другую.
– Небольшая заминка, дедушка, – пропыхтел гигант, – знаешь, с теми розовыми шариками. Но еще не поздно…
– У нас гость, Игрос, – прервал его волшебник, натягивая на босые ноги туфли с загнутыми носками. – Вот, возьми волшебную палочку, открой ворота Башни и проводи его в библиотеку. Не вздумай ковырятся ей в ушах, ты понял? И ради Близнецов, сними ты этот фартук, надень что-нибудь приличное!
– Но, дедушка, сами же велели никому не открывать… – плаксивым голосом начал великан. Новый приказ, с трудом ворочался в его голове, стараясь сдвинуть старый с обжитого места.
– Я же могу и велеть открыть, разве нет? – раздраженно ответил старик. – Ну, иди прочь. Хотя нет, подожди! Как думаешь, мне надеть вот эти туфли в полоску, или эти, с ромбами? Ох, нашел кого спрашивать, да иди уже! Освальд, как ты думаешь…
Тем временем Мартейн Орф разглядывал Башню. Собственно, на башню особняк Угаин не был похож. Это было одно из самых высоких зданий в городе и, одновременно, одно из самых нелепых. Его основание было смехотворно маленьким и действительно могло принадлежать небольшой круглой башне. Но затем оно росло и разрасталось многочисленными этажами, ярусами и внешними галереями, как перевернутая пирамида, чтобы на пике своей громадности разделиться на два изящных тонкокостных аркбутана, которые опирались на массивные и угрюмые башни-контрфорсы – Восточное и Западное крылья – на них и держалась вся масса здания. Венчала постройку огромная каменная человеческая голова с глазами-окнами, с округлыми куполами-плечами по бокам. Это было древнее и странное здание: всей пластикой своих линий отвергающее прямые углы ради псевдоорганической округлости, строгие пропорции ради животной упругости; всей своей формой оно походило на великана, окаменевшего в тот момент, когда он уже по пояс вылез из земли, упираясь в нее огромными кулаками.
Мартейн обнаружил три входа в Башню – по одной двери в Восточном и Западном крыльях, и одну, самую маленькую, но окруженную красивой аркой – в главной постройке. На всех дверях чем-то белым, похожим на мел были нарисованы печати с гербом Угаин – Рукой Славы, над каждой из пальцев которой прихотливо изгибался язычок огня. Одна из печатей вдруг побледнела и с шипением исчезла. Дверь со скрежетом (петли не смазаны, ржавая труха посыпалась на камни порога) открылась и из Башни вышел огромный детина в побитой молью ливрее, едва сходившейся на его бочкообразной груди. У него было очень маленькое лицо, которое, казалось, заблудилось на просторах широкого белого лица; к макушке безволосой головы прилепилась маленькая круглая шапочка. Уже из-за своего роста и грубой, будто выточенной из камня мускулатуры, он должен был излучать угрозу, но Мартейн решил, что в побитой молью ливрее и с черной палочкой, которая выглядела спичкой в его лапище, гигант выглядел просто преглупо.
Не говоря ни слова верзила сделал знак следовать за ним. Лекарь прошел за своим проводником сквозь череду пустых неотапливаемых комнат, узких лестниц и крошечных пролетов. Внутри Башни было темно и сыро, сочившийся из узких окон бледный свет, тронутый сепией тумана, едва освещал дорогу, а сделанные в виде рук медные светильники, попадавшиеся им по дороге, не были зажжены. Мартейн с унынием подумал, что темнота и сырость – любимое сочетание как жителей Бороски, так и мокриц, большое количество которых он заметил на первом этаже. К тому же, хорошие манеры явно не входили в достоинства местных жителей – к вящему неудовольствию Мартейна весь путь громила самозабвенно ковырял палочкой в ухе.
Наконец они остановились около высокой резной двери, которую гигант открыл с большим почтением. Внутри было светлее, но ненамного: окна были закрыты тяжелыми малиновыми шторами, в камине горело большое полено. Из-за этого комната была окрашена в карминовые оттенки, местами розоватые, что вызвало у Мартейна ассоциации с распахнутым настежь на анатомическом столе человеческим телом. Воздух был теплее и суше, в нем чувствовался запах пыли, старой кожи, пергамента и бумаги. Вдоль стен комнаты стояли большие шкафы, набитые книгами и свитками, в центре стоял на медном треножнике большой глобус.
Кое где висели картины, изображающие сплошь заброшенные и уединенные места, надо полагать, соответствующие мрачным эстетическим вкусам хозяина Башни. Вот горная обитель, окутанная туманами; вот старая ферма на фоне голых полей; вот одичавший до первобытности сад в лунном свете.
Человек, сидящий у камина, явно не страдал от излишней скромности. Кресло, в котором он сидел, размерами и пышной отделкой напоминало трон, спинка которого достигала чуть ли не потолка. Сам человек, несмотря на маленький рост, выглядел достаточно авантажно. На нем была длинная, до пола, пурпурная мантия, на шее, словно монисто, висела россыпь амулетов, а на ноги были надеты несколько экстравагантные туфли с загнутыми носками, украшенные ромбовидным узором, которые, по скромному мнению Мартейна, были немного легкомысленными для официального приема и больше подошли бы для вечернего променада. Видимо, вспомнив про дворянский этикет, маг опоясался мечом, но было видно, что его уже очень давно не вынимали из ножен. Слева от Габрицийа нахохлился крупный ворон, которого Мартейн сначала принял за живого, но секунду спустя понял, что это всего лишь чучело. Поэтому совершенно излишней казалась серебряная цепочка, одним концом прикованная к лапе ворона, другим – к браслету мага, словно тот боялся, что его питомец улетит.
Лицо, впрочем, как и всю голову мага скрывал громоздкий шлем, сделанный из черепа какого-то хищного клыкастого животного7. На тщедушном теле старика этот шлем выглядел весьма внушительно. Из под шлема на грудь падал каскад белоснежной бороды, казалось, что фантастическим образом звериный череп самостоятельно, не спрашивая ничьего разрешения, решил ее отрастить.
– Мартейн Орф, логист третьей ступени, медицинский факультет Университета Гамменгерн, к вашим услугам, – Мартейн поклонился. С таким углом зрения он разглядел кусочки гниющей пищи, прилипшей к бороде Габриция; некоторые колтуны напоминали гнезда безумных сорок. Лекарь так резко выпрямился, что даже почувствовал щелчок в спине, не привыкшей к акробатическим упражнениям.
