В пределах стоянки было светло и шумно. Табор гулял. Бренчали лютни и мандолины, стучали бубны и тимпаны, свистели флейты и волынки. Кружились в танце черноглазые девы, и красные их платья спорили с огнем, серебряным смехом смеялись крошечные колокольчики, вплетенные в их волосы. От больших котлов шел соблазнительный запах. Возле костров, рядом с цыганами, сидели купцы, их губы масляно блестели от жира, а глаза стекленели от выпивки. Барриор всей душой рассчитывал в как можно более сжатые сроки достичь того же состояния.

Он купил на последние гроши вареной баранины и наполнил свою флягу вином. Нашел место возле костра и принялся за еду. Мясо было жесткое, а вино кислое, но после вынужденной диеты, состоявшей из сушеной рыбы и тростниковой водки, Барриор наслаждался и такой нехитрой пищей. Испытания и лишения последних недель не лучшим образом сказались на нем. Некогда могучий и тугой, округлый как бочонок, живот теперь несколько сдулся, щеки впали, густые волосы уже много дней не видели расчески и представляли собой печальное зрелище, длинные бакенбарды, дарившие ему некогда сходство со львом, грустно обвисли. Пышные одежды, отличавшиеся когда-то варварским блеском, теперь были грязны и оборваны: алые буфы с белыми разрезами не вызывали теперь ничего кроме жалости, нашитые на камзол горделивые Розы Войны истрепались и расползлись на отдельные пучки ниток. Из былой амуниции у него осталась только кираса, начавшая ржаветь без должного ухода, и его сокровище – меч по имени Клара. К тому же вся его одежда так пропахла рыбой, что он немедленно привлек внимание всего местного кошачьего племени.

Поев, Барриор вытер жирные пальцы о штаны и задумался, как бы еще скоротать время до открытия ворот.

– Что-то страшное грядет, – проскрипел чей-то голос прямо над его ухом.

– Э… Чего?

– Буря, говорю, надвигается. Кости ноют и пальцы чешутся – верный знак.

Только сейчас Барриор заметил сидящую рядом старуху. Она была похожа на тень, худая и черная, закутанная в бесформенные одежды. Огонь высвечивал морщинистый подбородок, медленно жующие что-то челюсти, крючок носа и завитые в косы седые волосы. Рукой она поглаживала кошку, белую, с черным пятном на затылке.

– Может быть и так, – при виде этой ветхой неприкаянности, которая одна составила ему компанию, Барриор вдруг почувствовал острую жалость к себе и поспешил залить ее добрым глотком вина.

Впрочем, такое соседство объяснилось просто – цыганка, не откладывая дела в долгий ящик, предложила погадать.

– У меня есть колода волшебных карт, которые видят будущее, – доверительно сообщила она.

– Неблагодарное ты выбрала себе занятие – гадать на картах около города, в котором есть собственный оракул.

– Предсказания оракула недешево стоят, а я могу погадать тебе бесплатно, кажется, тебе это куда важнее, чем этим купцам, которые хотят знать только на сколько монет пополнятся завтра их кошельки.

– Вот это другое дело! – у Барриора была небольшая слабость: он был падок на дармовщинку.

Цыганка достала колоду засаленных мятых карт и начала мешать их.

– А они точно волшебные? Похожи на подделку из Тришта, – засомневался Барриор.

– Не суди по обложке. Эти карты нарисовал сам великий маг Оггриз, когда сидел в темнице. И не обращай внимания на запах: сам понимаешь, в темнице с красками туго.

Барриор решил, что великий маг был никудышным художником: рисунки на картах больше походили на детские каракули. Цыганка выложила три карты и на минуту задумалась.

– Интересно… Карты говорят, что раньше ты ходил под сенью солнца, но потом променял его на розы. Ты одержал много побед, но цена их была высока и привкус горек. Я вижу кровь на клинках и пожарища. Какая несчастливая судьба! Ты как был изгнанником, беглецом, им и остаешься, а по следу твоему уже идут четыре кровожадных зверя.

– Твои карты не сказали ничего обнадеживающего, – расстроился Барриор. – А что насчет будущего? Я ожидаю получить большое наследство, могут карты сказать, что это будет: золото, серебро? Или, может, могущественные артефакты?

Цыганка выложила еще три карты.

– Надежды твои развеются прахом, а скорбный путь не скоро закончится. Тебе грозит смерть… И спуск под землю. Хотя ты долго не увидишь дневного света, карты говорят, что солнце будет твоим помощником. Ты что, один из искателей артефактов? Собрался в Подземелье?

– Нет, что за чушь! Вот уж недоставало с мертвяками знаться!

– Но карты не ошибаются, никогда не ошибаются. Возможно, этот урок тебе придется выучить позднее… И еще. Карты говорят, что для того чтобы добиться успеха и выйти из Подземелья живым, ты должен взять с собой… меня, – сказала цыганка с уверенностью, твердой, как могильный камень.

– Ну вот этого-то точно никогда не будет! – рассмеялся Барриор. – Что это ты задумала, старая? Все вы цыгане себе на уме.

– Дело не во мне, а в судьбе. Кто мы с тобой такие, чтобы сопротивляться Року? – невозмутимо. – Мы лишь пылинки, влекомые яростным ветром, и куда он дует, от нас не зависит.

– Ну, я как-нибудь посопротивляюсь. Бывай, старая! Передай привет великому магу как-его-там и скажи, чем он рисовал, тем его карты и оказались – говном!

Барриор, довольный, что так ловко отшил цыганку, встал и пошел прочь от костра. Вслед ему летели рассерженные вопли старухи, но он не обращал на них никакого внимания.

Ночь уже разлохматилась по своему восточному краю, и сквозь нее просвечивали розовые краски рассвета. Пальцы солнца чуть коснулись башен, флагов и носов стражи, некоторые из которых шелушились от постоянного внимания солнечных лучей, некоторые – багрово пухли от постоянного принятия вина и просто древесного спирта.

Звезды поблекли. С реки потянулись завитки тумана.

Ворота Бороски открылись.

***

Город мало изменился с тех времен, когда Барриор был ребенком и жил с отцом. Правда, стало теснее: не рискуя выползти за пределы крепостных стен, город рос изнутри, сам в себя, уплотняясь новыми домами и новыми этажами. Ограниченная этими пределами, Бороска крутилась в вечном цикле умирания, разложения и обновления: на останках гниющих домов, медленно погружающихся в грязь, возводили новые, на грядках, обильно удобренных навозом прошлых поколений, всходили ростки новой архитектурной генерации, чтобы в будущем распасться на составные части и дать своими балками, камнями и досками материал для новых строений. Кое где еще проглядывалась древняя кладка, или нехарактерная для этого века вычурная лепнина, но найти эти места могли только самые упрямые любители древности.

Странное чувство испытывал Барриор, спустя много лет снова в том родном своем городе, где даже туман кровянился мясным паром. Это его дрожащее чувство, состояло из равных долей радости, печали, возбуждения и отчуждения, просто опивок, которые влили в один стакан, хорошенько перемешали и заставили выпить получившуюся смесь залпом.