Конечно, они никогда не играли в эту игру, если рядом оказывался Нортроп. Он не считал нужным забивать детские головки подобной чепухой.

Оливии понравилось бы новое желтое платье матери.

«Оно очень подходит к цвету твоих волос», – сказала бы ее дочь.

– О Оливия, как же я по тебе соскучилась!

Анна с неожиданной злостью швырнула лопатку на взрыхленную землю. Ну как она могла так глупо себя вести все эти годы? Почему позволяла Нортропу быть таким жестоким по отношению к их дочери? Она могла оставить мужа, когда Оливия была еще ребенком. Ей следовало забрать дочь и вернуться к родителям. Они приняли бы ее.

Но, конечно, гордость мешала ей признаться, как отвратительно сложились ее отношения с мужем. Она даже себе в этом не признавалась, по крайней мере до тех пор, пока не сбежала Оливия. Только тогда Анна позволила себе обратить внимание на то, во что превратилась сама.

– Такой я осталась до сих пор, – пробормотала женщина, снова приостанавливая работу.

Правда, когда Оливия исчезла, уходить было поздно. Она уже потеряла дочь. Родители ее давно умерли и покоились в земле. У нее не было собственных денег, не было никого, к кому можно было бы поехать. Да и привычки, сложившиеся в течение целой жизни, было нелегко переломить. Она по-прежнему оставалась супругой, которую Нортроп вылепил по своему усмотрению.

Анна резко швырнула садовые инструменты и испачканные землей перчатки в корзинку, потом растянулась на травке, вытянув вверх руки, и уставилась в небо.

– Вон лошадка! – закричала она. – А вон огромная клубника! – Она рассмеялась, но это был смех с печалью в сердце.

У Анны мелькнула мысль, что, если ее сейчас увидит Нортроп, он, пожалуй, попытается упечь ее в психушку. Может, именно этого он и добивается после стольких лет брака? Превратить ее в сумасшедшую. Может, он мечтает отделаться от нее и именно таким образом собирается это сделать?

Однако Анна понимала, что это не так. Нортроп гордится своей супругой. У нее хорошая родословная, прекрасное воспитание – все, что мужчина стремится найти в женщине. Она умеет поддержать светскую беседу и развлечь приглашенных важных особ.

Нет, если бы он хотел от нее отделаться, то давно сделал бы это. Нортроп неутомим в достижении поставленных перед собой целей. Он всегда был таким.

Анна подумала о телеграмме, полученной от детектива, нанятого Нортропом. Сыщик сообщал, что ему ничего не удалось обнаружить. Он не нашел Оливию и советовал Нортропу отказаться от поисков.

Однако Анна знала, что Нортроп не остановится. Он не относится к числу мужчин, которые могут смириться с поражением. Он будет продолжать искать Оливию, пока не найдет, до самой своей смерти. Цена его при этом не смущала. Он беспокоился только о том, чтобы одержать победу. Ему нужны победа и слепое подчинение жены и дочери.

– Молодец, Оливия! – сказала Анна, поднимаясь с земли. – Ты его победила. Продолжай прятаться. Не позволяй ему даже отыскать тебя.

«Лучше я никогда не увижу тебя вновь, чем соглашусь, чтобы он сделал тебе больно», – мысленно закончила она.

Потом Анна подняла с земли корзинку с инструментами и перчатками и медленно направилась к дому.

– Но это же глупо! – возразила Либби, наблюдая за тем, как Ремингтон забрасывает сумки на плечо. – С какой стати ты решил перебраться в летний домик?

– Потому что многое изменилось. Я уже не инвалид, нуждающийся в уходе.

– Ну и что же?

Ремингтон невесело усмехнулся.

– Для меня есть кое-какая разница. На расстоянии мне легче бороться с искушением.

Взгляды их встретились, и Либби заметила, что в темной синеве его глаз отражается целая буря эмоций.

– Я хочу, чтобы все было как полагается, Либби. За последние годы я совершил немало такого, чем, может, не имею права гордиться. Но это я хочу сделать как следует. Я не желаю давать миссис Джонас повод болтать о тебе.

Либби едва не задохнулась от возмущения. Она любила его еще больше за то, что он заботится о ее репутации, и все-таки намеревалась сказать: ей безразлично, что говорит миссис Джонас! Либби хотела бы увидеть Ремингтона в своей постели. Она жаждала его прикосновений, мечтала дать выход огненной страсти, переполнявшей все ее существо, когда Ремингтон оказывался рядом. Ей не терпелось познать все восхитительные тайны близости с любимым, которые, без сомнения, должны ей открыться.

– И все-таки это глупо, – проворчала девушка, мечтая прикоснуться к Ремингтону, поцеловать его, ступить на тропу познания.

Ремингтон выронил вещи, которые собирался унести, и, прежде чем Либби успела понять, что происходит, сжал ее в своих крепких объятиях. Он опустил голову так, что взгляды их встретились, а лбы почти соприкоснулись.

– Полегче, Либби. Я всего-навсего мужчина из плоти и крови.

Либби почувствовала странную сухость во рту, комната, казалось, закружилась.

Ремингтон тихо, беззлобно выругался.

– Не смотри на меня так.

– Как? – прошептала она.

Он поцеловал Либби, резко притянув ее к себе так, что девушка прижалась к нему всем телом. Она обвила его шею руками, запустив пальцы в сбившуюся на затылке шевелюру, и приоткрыла губы навстречу его рту, полная страсти и желания.

Ремингтон оторвался от нее так же быстро, как бросился целовать, и отстранил Либби от себя неясным, но решительным движением.

– Мисс Блю, сначала мы должны пожениться, – сказал он хрипло.

Внезапно Либби почувствовала головокружение от наполняющей ее решимости. Уголки ее губ поползли вверх в появившейся вдруг улыбке.

– Тогда давай поедем в Вейзер и поженимся. Сегодня!

Взгляд Ремингтона помрачнел, а голос стал более громким и решительным:

– Мы не можем этого сделать. Я уже сказал, что сначала поеду на Восток уладить кое-какие дела до того, как мы поженимся.

– Но…

– Либби, так должно быть.

Что-то в его голосе и взгляде удержало Либби от дальнейшего спора.

– Хорошо, – согласилась она. – Если это так важно для тебя.

– Да, важно.

Она хотела спросить почему. Хотела узнать, какие дела он должен уладить на Востоке. Но внезапно почувствовала приступ необъяснимого страха и осознала, что в душе зарождается сомнение. Она слишком многого не знала о нем, он о многом ей не рассказывал, а она почему-то боялась спросить. Что, если он не вернется в «Блю Спрингс»? Что, если дела на Востоке задержат его или, может, ему придется остаться там навсегда? Что, если он любит ее не настолько сильно, чтобы вернуться?

Глубоко вздохнув и улыбнувшись, чтобы скрыть свои страхи, она сказала:

– Возьму швабру и ведро. Никто там не останавливался уже месяца два; там, должно быть, ужасно грязно.

Мысленно Либби умоляла Бога внушить Ремингтону такую любовь к ней, чтобы он не смог не вернуться. Что бы ни заставляло его сейчас уехать, он не должен отсутствовать долго. Ей хотелось верить в это.

Несколько часов они мыли, чистили и вытирали пыль в маленьком доме. Либби сомневалась, чтобы эта постройка из одной комнатки когда-нибудь прежде сверкала такой чистотой, во всяком случае не тогда, когда здесь останавливались поденщики и пастухи.

Когда они завершили уборку и новая постель Ремингтона оказалась застелена чистыми простынями и одеялом, Уокер предложил всем троим отправиться на прогулку верхом, чтобы Либби и Сойер показали ему остальную территорию ранчо.

– Это пойдет мне на пользу, – предупредил Ремингтон возражения Либби по поводу раненой ноги. – Я и так слишком долго бездельничал.

Солнце стояло высоко на головами, когда они оседлали лошадей и все вместе отправились в поездку.

Склон горы оказался весьма крутым, и лошади с трудом поднимались вверх по тропе на плато. Ремингтон ощутил несильную боль в ноге, когда привстал Вт, стременах и пригнулся к шее Сандауна. Однако когда, преодолев тяжелый подъем, они достигли вершины, Уокер решил, что вид, раскинувшийся перед ним, стоил того, чтобы вытерпеть некоторые неудобства.