– Ты, чудила, так-растак, – кипел на жаре Ларионов, – не видишь, куда сдаешь?!
Шофер выжал ручник, вылез из кабины и встал, растерянно оглядываясь то на серчающего мужика в белой рубахе, то на Куркова.
– Володя, подай вперед, и все дела. Подай вперед, чтобы пройти можно было, – как можно спокойнее сказал Курков, хотя от его ног к животу пробежал быстрый колючий ток.
Ларионов коротко глянул на Куркова и хотел что-то добавить, но тот громко крикнул Медведеву:
– Михалыч, палки-елки, разгружай, чего ждем-то?
Медведев звучно хлопнул в ладоши, и из крытого кузова на землю стали плюхаться мешки со всяким тряпьем, падать, звякая, лопаты.
– Это что? Что это? – изумился Ларионов. – Зачем мне все это дерьмо? Вы что? Груз берите и быстро уезжайте.
Но Алексеич уже вошел в роль. Он подошел к резиденту поближе, объяснил ему что-то быстрым шепотком, и Ларионов послушно пошел в дом.
«Зенитовские» ребята быстро занесли мешки, тут же оттащили их обратно в машину. Эту операцию они повторили еще раз, только теперь груз был, видно, немалым. Через полчаса группа разведчиков уже возвращалась на виллу, везя с собой трех упрямых министров Демократической Республики Афганистан. Ехали тихо, сидели молча. Понимали, чем может обернуться любое ЧП на лихой кабульской дороге. Алексеич думал о Ватанжаре. О его лице, буром и опустошенном, как вывернутый джутовый мешок из-под картошки.
«Чем выше заберешься, тем больше зависишь от других людей. От больших и от маленьких. От таких, как мы», – вспоминал он слова своего дядьки. Его слегка контуженный дядька привез с войны, вместе с ловким и вихлястым немецким аккордеоном и бесценным, жемчугом инкрустированным охотничьим ружьем, изъятым из имения какого-то немецкого генерала, одну поговорку. «Кто высоко начинает, тот песню не закончит», – усмехался дядька и хлопал племянника по плечу, когда мать жаловалась – вот, мол, опять Алексея выгнали. А выгоняли его не только из хора, выгоняли отовсюду, куда бы он ни записывался. И из кружка авиамоделирования – за приделанный к собранной «всем миром» конкурсной модели дополнительный пропеллер для вертикального взлета, и из штанги – за плоскостопие, и из бокса – клубному чемпиону руку на излом взял, чтобы не выпендривался. И из «нелегалки» – за роман с актрисой. Но то позже было, дядька к тому времени уже умер.
Правда, верно было и обратное: от этого бурого и опустошенного лица, хотя уже и помимо его собственной воли, зависела жизнь многих маленьких людей, в том числе и его, Алексея Куркова, сорока двух лет, русского по паспорту, хоть и хранящего мизерную, но до смешного ощутимую, что льдинка за шиворотом, осьмушку финской крови. Может быть, эта осьмушка ему и шептала: в том-то и дело, в том-то и суть, что помимо воли. Нет, не надо высоко…
Министров схоронили в подвале на вилле, и с этой минуты ее обитатели связывали свою судьбу с тем, что же и когда решит Центр по части неудобных гостей. Поскорее бы…
КГБ или ВПК?
Когда известие о появлении опальных министров у советского резидента дошло до главы КГБ Андронова, он растерялся и несколько минут не мог собраться с мыслями. Полгода, да, ровно полгода он успешно боролся с «ястребами» в Политбюро против «братской помощи дружественному Афганистану». Сам министр обороны Установ предпочитал отмалчиваться, но серая гвардия второстепенных партейцев, засевших в промышленно развитых районах, стеной стояла за министра, жаждавшего обновления застоявшейся крови.
Когда в марте Тараки первый раз попросил ввести советские войска, помочь афганскому народу задушить гидру контрреволюции, решить этот вопрос казалось достаточно легко – и глава правительства Косынин, и министр иностранных дел Громыхо сумели объяснить Леониду Ильичу, что речь идет не о прогулке на танках по Богемии, а о настоящей войне, о потере политической инициативы в странах третьего и особенно исламского мира. Генсек напрягся и сумел зачитать коллеге подготовленный мидовцами текст о продолжении товарищеского сотрудничества. На благо… Но в прежних рамках.
Да, тогда Андронов был уверен в своей правоте. И вдруг, как тараканы, полезли из всех агентурных щелей сообщения о том, что отношения между учителем Тараки и учеником Амином холодают. Нет, холодеют. «Раскол в руководстве Афганистана исключить нельзя», – докладывал глава внешней разведки, чья папка вспухла от докладных, получаемых уже не только по агентурным каналам, но и напрямую, через советников.
– А не потеряем мы контроль? – летом как-то особенно мягко подал свой мяч Установ и выдержал долгую паузу.
– Над кем? – ответил тогда Андронов.
– Вы ведь, Юрий Владимирович, знакомы с нашими источниками? Амин смотрит в сторону нашего противника…
Министр обороны, конечно, припомнил хорошо знакомый Андронову доклад начальника военной разведки Иванютенкова. По Иванютенкову выходило, что Амин скурвился, сел на крючок ЦРУ. Откуда точно шла информация, люди из ПГУ определить не смогли, твердыми фактами она не подтверждалась. Но и исключать не исключали.
– Наши источники этого не подтверждают. Мы работаем в этом направлении. Усиленно работаем.
– Мелкобуржуазные элементы могут оказаться быстрее нас. Если мы упустим Афганистан, вы понимаете, сколько мы потеряем? – Установ нажал на слово «сколько». – Наш главный противник только и ждет, чтобы задушить революции в Иране и Афганистане.
– Понимаю, Дмитрий Федорович. Но ситуация сложнее, чем многие ее себе представляют. Мы не можем допустить авантюрных действий по примеру США во Вьетнаме, – парировал Андронов, знавший, как завидовали советские «ястребы» «пиндосам», когда те влезли в азиатскую авантюру.
Глава серьезной организации не стал объяснять раздражавшему его оборонщику, что министру надо бы понимать разницу между мусульманской революцией в Тегеране, где ни Штатам, ни Советам нечего было ловить, и прямо противоположной афганской историей. Стоило всерьез влезть в эти афганские дела против мусульманских контрреволюционеров, и про дружбу с Ираном можно было забыть, как про сон в летнюю ночь.
Разговор на том и закончился, а на очередную просьбу Тараки Союз опять ответил отказом, Но Андронов понимал, что скоро, очень скоро вопрос возникнет вновь. И вот тогда, если «ястребы» дожмут «умеренных» словечками о мелкобуржуазных элементах, придется признать: вводить войска удобнее было сразу, в марте, а теперь эта проблема с каждым днем становилась все сложнее и сложнее.
Долго ждать не пришлось: в начале сентября один из членов афганского Ревсовета сообщил на Лубянку, что «поэта» скоро будут убирать – несчастный Тараки как раз собирался ехать к Брежневу с прежней просьбой. Андронову тогда удалось придержать сообщение и, поднажав на кое-кого из аппарата Громыхо, добиться того, чтобы речь Леониду Ильичу готовила контора. Брежнев капризничал, не хотел читать и, как и в марте, настаивал на большом совете (или, как выражали это на своем языке аккуратные пресс-секретари и правильные журналисты, на принципе коллегиальности). Но в конце концов он предупредил гостя об опасности.
Однако Тараки не внял вразумлениям, отмахнулся раздраженно и устало – мол, я вас о войсках пять раз на день прошу, а вы мне голову выдумками морочите – и отправился назад. Он не знал или не хотел уже знать того, что узнали трудящиеся днем и ночью советские разведчики – за несколько дней его отсутствия Амину удалось развернуть Революционный совет против учителя, а преобладающие в Генштабе воинственные пуштуны только и мечтали поддержать своего именитого соплеменника. Что еще понимал Андронов и от чего еще глубже цепляли его сердце кошачьи коготки сомнения – при внутреннем расколе и без того шаткая позиция НДПА в провинциях развалится, как карточный домик, и тогда ему припомнят слова «мы работаем в этом направлении», сказанные похожему на сома Установу. Да что там Установ, все они уже на рыб похожи. В аквариуме. Андронов был недоволен собой.
Спектакль шел по худшему из возможных сценариев. Азиаты-революционеры утомили своей тягой к переворотам! Начнут бойко, грамотно, а все равно закончат какой-нибудь пакостью вроде подушки. Ну почему у них нельзя отправлять на заслуженный отдых? Понятно, почему: пролетарская диктатура в период обострения классовой борьбы… Выучили на свою голову! Они бы лучше мосты да дороги сами выучились строить, без «инженеров-саибов».