Но накануне по российскому ТВ я посмотрел передачу. В ней знаменитые люди, тренеры чемпионов и звезд, рассказывали о своих тренерах и учителях. Один – о великой балерине, которая, будучи очень старым человеком, сказала своему ученику, указав на уборщицу, которая лет на двадцать была младше: «Гляди, какой божий одуванчик!» А встретив насмешливый взгляд воспитанника, мол: «А вы-то!», шепнула ему на ухо: «А нас не сдуешь». Другая – о том, как от нее все отказывались, а одна – взяла и сказала всего-то лишь расправить плечи и глядеть не вниз, на тонкий холодный лед, под себя, а в бесконечное теплое небо, наверх. И гадкий утенок стала чемпионкой. Звезда хирургии, кардиолог, вспомнил о своем учителе, который слышал чужое сердце ухом. Дама в шляпе, воспитавшая десяток олимпийских золотых девочек, отточенным грифелем указательного пальца описала двоих своих наставниц – танцовщиц прошлого века, в котором у женщины иначе выгибалась стопа и профиль носа был неповторим. И только один гость, молодой благообразный ректор одного из лучших технических вузов, специалист по вычислительным машинам, на вопрос об учителях не назвал ни одного по имени. Вот тут мне стало не по себе. Неужели история имен заканчивается на цифре, и что, если в поле, расчищенном косарями победы, не останется колосков с зернами памяти имен тех, кто на нем сеял? Вот тогда – конец. И я решил, что мой роман еще не закончен. Слово может одолеть, приручить цифру. Слово на моем родном языке обязано очертить тот круг, за который не должно переступить забвение. Прошлое не симметрично будущему. Но подобно ему. Мера подобия – это мы, наши мысли, чувства. Слова, образы. И вот мои герои снова должны взяться за свое дело – ткать ту целокупную правду, которая суть связь между явленным и неявленным. Как за свое дело берутся поэты, чтобы вернуть значения словам и предметам…[2]

Да, снова время героев. Не персонажей. Время разных героев. Тех людей, которые нелинейной связью скреплены с движительным механизмом истории. Скорее всего, в новой книге им предстоит действовать во времени, отсчитанном от середины августа 2021 года, из географической точки, имеющей знакомое и знаковое название – Кабул. Оттуда вместе с убегающими от талибов американскими летучими кораблями начался отсчет нового периода их, героев, жизни. Кабул – Донбасс? Или Кабул – Варшава? А если Кабул – Ташкент? Или?

Но вернусь к началу. К вот этой первой книге, названной «Кабул – Кавказ». В ней много персонажей, действующих в двух временных пластах. Начало их действий – Афганистан 2000 года. Хотя можно рассудить и иначе, – это тот же Афганистан, но 1979 года – года ввода туда советских войск. На путях героев – и Мазари-Шариф, и Москва, и Душанбе, и Кельн, и Нью-Йорк, и, и, и… (Поэтому я решил предложить читателю то, что делают авторы пьес, – перечень основных персонажей, с указанием того, в каком времени они действуют.) И, глядя из сегодняшнего дня на написанное тогда, готовясь взяться за завершение всего большого романа, я испытываю благодарность к ним – к моим главным действующим лицам. Они, порой упрямясь, сопротивляясь моим желаниям, порой, напротив, послушно следуя моей воле, а иногда и ведя меня за собой, помогли мне подготовить себя к перипетиям и баталиям сегодняшнего дня, к пониманию того, какими разными руками сплетается целокупная правда и целокупная русская история.

г. Владимир, июль 2023 г.

2000 год. Афганистан[3]

Группа отправлялась с базы в Мазари-Шарифе. Оружия не брали, так что два иностранца снова остались недовольны. Не могут без стали чеченцы. Молодые, смелые. Сухие, что порох. Как и все молодцы из чеченского отряда, что перевели из Кундуза в тренировочный лагерь Мазари-Шарифа. И такие же чужие, заносчивые. Особняком держатся, волчата, на пуштунов свысока поглядывают, а уж на наемников из Африки – и подавно. Света в них нету, того света, что в воине мусульманского братства дороже удали и уменья.

Потому командир группы, Черный Саат, был рад, узнав, что два чеченца пройдут с ним лишь до своей горной страны, а затем пути их разойдутся. Чужакам будет чем заняться на родине, а его афганцам предстоит еще дальняя лента-дорога. Афганцы у Саата все тертые, стреляные, земной жизнью успокоенные. Безумцы-фанатики, что вились вокруг Сабаты и Омана, были в коротком кинжальном бою хороши, но для долгого дела негодны. Иорданцев, саудовцев, йеменцев да алжирцев, во множестве прибывавших в лагерь, Саат не очень-то понимал – вроде бы за веру приехали сражаться, а вроде бы и за деньги. Торгуются, как на базаре, барыши обсуждают. Торговля – дело Аллаху угодное, спору нет, но для того ей и место другое отведено. Нет, Черный Саат предпочитал для серьезных походов «стариков» своего старшего брата Джудды, тех, кто пришел еще из моджахеддинов, протянул на себе годы войны с Советами. Этим побрякушек стальных да кумару не нужно, эти самим духом войны пропитаны, что хорошее мясо баранье – арчовым дымком.

– Не кинут нас там, как логово свое учуют? – Черный Саат все-таки не удержался от вопроса Джудде, руководившему военным делом во всем лагере.

Джудда был одноглаз, но своим единственным кошачьим глазом умел выражать тончайшие оттенки собственного отношения к говорящему. Если хотел, конечно. Черный Саат уже понял ответ по дальнему фонарику, вспыхнувшему в зрачке.

– Чеченский воин – умный воин. Не зверь, чтобы в логово рваться… А если глупый окажется, то у каждого ишака хвост имеется.

Черный Саат знал про хвост. Отважные чеченцы не слишком переживали за свою жизнь да и за жизнь родственников – что ж, Аллах взял, Аллах отнял, – но зато о поступающем им на банковские счета жалованье весьма беспокоились. Так что Джудда знал, как, кого и когда хватать за хвост, а потому Джудду даже чеченские бойцы уважали и опасались. За авторитетного человека держали его и в Кандагаре, и сам Мухаммад Омар, духовный лидер талибов, приезжал посмотреть образцовый лагерь в Шарифе. Но Черный-то Саат знал, что уважение – уважением, а смотрела голова «Талибана» на его брата подозрительным косым глазом, поскольку воевать-то он за них воевал, и хорошо воевал, дай Аллах каждому, но человеком был, как ни поверни, сторонним, тоже еще из «старых», и пришел к ним не сам, а с Зией Ханом Назари. С могущественным, великим воином джихада Назари, от которого политики в Кандагаре, наверное, и рады были бы избавиться, да не могли – ведь тогда Аллах разотрет их в пыль и развеет эту пыль по горячему ветру. Разотрет и развеет руками простых дехкан.

Сизый вечерний туман уже поднимался в горах, духота спала, пришла пора прощаться.

– Иди, брат, – сказал Джудда, положив сухую черную ладонь на грудь Черному Саату, – долго теперь вот так не обнимемся. Но я буду видеть тебя.

– Как? – насторожился Черный Саат. Его особое задание предусматривало полную автономность в течение целых шести лет, а связь с базой – только по объявлениям в газетах. Потому и отправлял Джудда во главе маленькой группы не кого-нибудь другого из проверенных людей, даже не Керима-Пустынника, а самого брата.

– Через небо. Небо – это зеркало. Если смотреть внимательно, то в отраженном им свете можно все разглядеть. Все, что тебе увидеть надо.

– А ночью, брат?

– И ночью. Ночью даже лучше. Только ночью все миряне фиолетовым светятся. Как в прицеле ночного видения. Молиться за тебя буду, Саати, Аллаха за тебя просить, за дело наше. Благое дело.