— Договорились…

— Ну и отлично. А что касается твоего увольнения… На этот счет можешь не переживать. Я уже подписала все бумаги три месяца назад, когда решила, что ты уже не вернешься в Минск. Я думаю, нет смысла увольнять тебя повторно.

Следующие несколько дней я постоянно думал о словах Вероники. Она была во всем права, и даже сейчас, вернувшись из «Мон-Сен-Мишеля», я все равно чувствовал, что как-то незримо связан с ним. Я хотел отпустить эти мысли, но они постоянно возвращались ко мне снова и снова. Как будто какая-то часть меня все также оставалась там, среди гор и долгих темных коридоров с десятками комнат.

Я пытался забыть, но «Мон-Сен-Мишель» все равно постоянно оставался в моих мыслях. Я видел его во снах и замирал каждый раз, стоило мне только увидеть мотылька у зажженной лампочки. Наверное, мне действительно нужно было встретиться с Вероникой — чтобы просто поговорить с кем-то. Но позвонить ей я никак не решался. И вместо этого просто ждал чего-то, бессмысленно теряя один день за другим.

Вероника… Что связывало нас с ней, и почему я так искренне избегал нашей встречи? Наш роман продлился всего пару месяцев и сейчас казался мне чем-то вроде воспоминаний из прошлой жизни. Может быть, причиной всему было мое нежелание возвращаться назад? Или все дело было в том видении, которое я видел в стенах «Мон-Сен-Мишеля»? Я вспомнил опустевший зрительный зал, огромные растяжки с обложкой моей ненаписанной книги и ту речь, в которой Вероника назвала меня своим мужем. И мысль об этом вдруг заставила меня почувствовать себя виноватым.

Наши отношения с Вероникой всегда оставались запутанными. Я вспомнил, как когда-то мы тайно встречались по четвергам, а потом оставшиеся шесть дней недели искренне делали вид, что мы с ней были просто коллегами. Я знал, что она не врала мне, когда говорила, что волновалась за меня. И знал, что у нее есть все разумные основания интересоваться этим расследованием. Но в то же время я понимал, что никак не могу рассказать ей всей правды. И все, что мне действительно нужно сейчас — это просто постараться жить дальше, не превращаясь в одного из тех фанатиков, что проводят жизнь в погоне за НЛО или канадским Йети.

Примерно через неделю после возвращения в Минск я решил избавиться от седины и покрасить волосы в свой прежний цвет. Я нашел в интернете адрес ближайшей парикмахерской, позвонил им и записался на подходящее время. Но стоило мне только добраться до дверей салона, как это решение уже перестало казаться мне таким уж удачным. Моя седина была тем немногим, что еще напоминало мне о «Мон-Сен-Мишеле». Я не хотел забывать о тех днях. А потому в последний момент просто развернулся и зашагал в обратную сторону. В такие минуты мои мысли и чувства, казалось, больше не принадлежали мне. Я запутался в них, как в паутине — и теперь даже себе самому уже не мог объяснить причин своих решений. Я не понимал себя настолько, насколько можно не понимать совершенно чужого человека. И от мыслей об этом мне иногда становилось страшно.

Стараясь заполнить свои дни хоть чем-то, я сходил в банк, обналичил расчетный чек от редакции, а потом снял оставшиеся деньги со всех своих банковских карточек. На первый взгляд сумма получилась довольно приличной, но только если не думать о том, что мне еще нужно было растянуть ее хотя бы на два-три месяца. Работы у меня теперь не было. А деньги, полученные в качестве аванса от Спильмана, я специально отложил отдельно, решив, что рано или поздно он наверняка попросит их вернуть. Свой договор с ним я так и не выполнил, а потому подобное решение казалось мне вполне объяснимым. Интересно, как быстро он узнает, о том, что я оставил «Мон-Сен-Мишель»? Не знаю, почему, но в глубине души я был точно уверен, что рано или поздно нам с ним еще доведется встретиться.

Когда я думал об этом, я постоянно пытался представить себе, чего я мог ожидать от нашей с ним встречи. Наверное, в этой ситуации с его стороны разумней всего было бы просто заказать мое убийство. По крайней мере, на месте Спильмана я бы так и поступил. Тайны должны оставаться тайнами — особенно если речь идет об огромном старом отеле, доверху наполненном призраками. Я думал об этом, но мысль о возможной смерти не вызывала во мне абсолютно никаких чувств. Абсолютный штиль — и ничего больше.

Я просто ждал. А пока мои дни оставались ужасно пустыми. Я часто курил, часто молчал и постоянно думал о Кристине. В какой-то момент это стало для меня какой-то странной игрой. Я находил в своей памяти один единственный день из числа тех, что мы провели с ней вместе, а потом пытался вспомнить его до мельчайших подробностей. О чем я думал, когда просыпаясь, видел ее рядом с собой? Что я чувствовал в тот момент, когда целовал ее рано утром? И о чем мы говорили с ней, когда просто сидели вдвоем на крыльце, разглядывая в небе оттенки заката? Я закрывал глаза и старался вспомнить каждую мелочь — погоду, случайные взгляды, запах ветра, который прилетал со стороны гор. Я пытался оживить те мгновения, чтобы прожить их снова. И в такие дни мне было приятно думать о том, что где-то там, среди огромного множества дверей и коридоров «Мон-Сен-Мишеля» есть одна комната, где хранятся и мои воспоминания тоже. Как ожившие картинки из прожитых лет.

Я знал, что со временем эти воспоминания станут бледнее, и будут таять до тех пор, пока не исчезнут совсем. Я понимал это, а потому в такие моменты постоянно говорил себе, что скоро снова вернусь к работе над книгой — чтобы выполнить обещание, которое дал Кристине, и чтобы сохранить навсегда все то, что я еще помнил о ней. В такие моменты я думал о том, что будь я призраком, этот роман был бы моим неоконченным делом — единственным из того, что еще удерживало меня на земле. Все мои мысли о будущем всегда были связаны с этой книгой, как будто в моей жизни больше не осталось ничего из того, за что я бы мог зацепиться.

Я позвонил Веронике только спустя десять дней после нашей встречи в редакции. В конце концов, у меня было много причин для того, чтобы поговорить с ней. Это было логично и разумно. В отличие от всего того, что удерживало меня от этого звонка.

— Я думала, ты уже не позвонишь, — сказала Вероника, услышав мой голос в телефонной трубке. — У тебя новый номер?

— Да, — ответил я, а потом добавил: — У тебя есть время встретиться? Мне нужно с кем-то поговорить.

— Время я найду, — откликнулась девушка. — Приезжай ко мне сегодня вечером. У меня тоже есть новости для тебя.

— Хорошо. В восемь подойдет?

— Вполне.

— Тогда договорились.

Я повесил трубку, но мысли о Веронике все равно никак не выходили у меня из головы. И остаток дня я провел, пытаясь представить себе нашу встречу. Я думал о том, что мог рассказать ей и о том, что мне лучше было бы оставить в тайне. По крайней мере, говорить ей о Кристине я точно не собирался. И это обстоятельство ставило меня в тупик. Ведь в этом случае я просто никак не смог бы объяснить ей, почему оставался в отеле так долго. Вероника, наверняка, поняла бы, что я что-то утаиваю от нее. Поэтому в конечном итоге я решил соврать и объяснить свое решение остаться теми деньгами, которые предлагал мне Спильман. В любом случае это была лучшая из всех идей, что пришли ко мне в голову. В это она вполне могла бы поверить. Единственное, что мне оставалось — это правильно подбирать слова и стараться не сказать что-то лишнее.

Может от отсутствия других дел или еще по какой-то причине, но готовиться к нашей встрече с Вероникой я начал еще за пару часов до оговоренного времени. Я выбрал подходящие вещи, привел их в порядок, побрился, а затем вызвал uber и отправился по нужному адресу. В итоге уже за час до назначенной встречи, я был у ее подъезда. Я разглядывал вокруг себя окна многоэтажек, курил сигареты одну за другой, а еще постоянно думал о том, почему приехал так рано. Может быть, виной всему было чувство пустоты, съедавшее меня изнутри? Или все дело только в «Мон-Сен-Мишеле»? Я не знаю.