– Эх, бабуля, бабуля! – прошептала Крис, погладила шаль двумя пальцами, – почему ты со мной так поступила? Я, между прочим, в отличии от тебя все эти годы жила в любви и заботе. И если бы ты не выкинула меня за порог своей жизни, словно собачонку, любила бы тебя и согревала своей заботой.

Но поженились бы тогда мама и Максим? Возможно, что нет. И она так бы и осталась рядом с Генрихом, который зиял черной пустотой в ее груди. Словно с девушки сняли розовые очки, и она сейчас только сумела его разглядеть. А также она успела разглядеть Боярского. И с удивлением поняла, что у них с неизвестной ей матерью полностью совпадают вкусы на мужчин. Кристина очень любила своего отца и считала его практически идеалом. А сейчас она с интересом приглядывалась к ее второму мужу. И разница в возрасте почти в двадцать лет нисколько не смущала девушку. Вопрос только в том, как он сам на нее смотрит? Заметил ли, что перед ним совсем не ребенок, а взрослая женщина? Но судя по утренней реакции и тому, как он просто и подробно ответил на ее вопрос, заметил.

Но хватит придаваться рефлексии. Она в этой комнате по делу. Нужно искать шкатулку. Девушка присела на стул, накинув бабушкину шаль себе на плечи и внимательно оглядела комнату. Где здесь может быть спрятана шкатулка?

В кровати очень маловероятно. В шкафу? Если только в антресолях. Но по словам Максима они в этот дом переехали недавно. Пожилая женщина вряд ли стала бы забираться так высоко. А вот комод подходил в самый раз. Девушка подошла к нему и подняла скатерть, накинутую на верхнюю крышку комода. И с удивление обнаружила две тысячи рублей, спрятанные под скатеркой на черный день.

Бабушка Маша тоже так делала. Объяснить порыв она не могла. У папы денег было достаточно, чтобы хорошо содержать свою мать и дочь. Но генетическая память была сильнее сил разума. И в этот миг девушка почувствовала настоящее родство со второй бабулей. А затем она начала раскрывать ящики по очереди.

Левый маленький был забит колготками и теплым носками. Она пошарила под ними рукой, но ничего не обнаружила. В соседнем лежало нижнее белье. Смешные трусики в цветочек и лифчики, купленные в дорогом брендовом магазине. В этом странном сочетании была вся Львовна: противоречивая и непредсказуемая.

Ниже лежали футболки, спортивные штаны и халаты. А в самом нижнем ящике было постельное белье и пара пушистых полотенец. И под ними она наткнулась на что–то твердое.

– Максим! – тут же позвала девушка, чтобы ничего не извлекать без свидетелей. – Там что–то лежит твердое и прямоугольное.

Он быстро пришел к ней на помощь, ловко запустил руки внутрь и достал толстый, в дорогом кожаном переплете фотоальбом. Задумчиво взвесил его в руках и неожиданно предложил:

– А давай посмотрим! Если шкатулка здесь, то она никуда от нас не сбежит.

Кристина с радостью согласилась. Историю родни со стороны матери она не знала. И с удовольствием приоткрыла бы завесу тайны.

На первой странице красовалась фотография счастливой семьи. И судя по тому, что она уже видела на стене, это были ее бабушка со своими родителями. Дальше шли фотографии, рассказывающие, как взрослела девочка со странным именем Бронислава. Вот она что–то рассказывает в детском саду. Вот пошла в школу. Судя по огромному букету, который был почти с ней одного роста и здоровенному портфелю в другой руке, это был первый класс. Дальше было несколько общих фотографий, на которых запечатлен их класс. В те времена смартфонов не водилось. Фотографии были малодоступными. Поэтому и снимков оказалось совсем мало.

Перелистнув очередную страницу, они обнаружили, что фото стали цветными. И на одной из них Бронечка стояла в обнимку с высоким молодым человеком, чью голову украшали волосы цвета полной луны. А на мир он смотрел голубыми глазами.

– Похоже, это мой дед! – воскликнула девушка. Она даже попыталась достать фото из уголков и посмотреть с обратной стороны. Но незнакомец с льняными волосами так и остался незнакомцем. Нигде не было ни имени, ни фамилии, ни даже прозвища. – Ты знаешь, как его зовут?

– Нет, – хозяин дома покачал головой. – У меня всегда было впечатление, что Ирина родилась с помощью непорочного зачатия. Львовна ни разу не вспоминала ее отца. Да и твоя мать тоже ничего никогда не рассказывала. Впрочем, она меня даже с тещей не познакомила. О чем тут можно говорить?

– Странный какой–то у вас был брак! – Крис склонила голову на бок, разглядывая сидящего рядом мужчину.

– Согласен, странный. Сейчас я бы многое поменял. Все мы крепки задним умом. Но уже ничего не изменить.

– Можно, я возьму это фото себе? – попросила она.

– Конечно, можно. В принципе, все в это комнате из личных вещей по праву принадлежит тебе.

– И альбом?

– И альбом в том числе.

Она еще долго разглядывала фотографии с бабушкой и мамой, которая появилась чуть дальше. И Боярский оставил ее наедине с чужими воспоминаниями. А сам ушел в другую комнату и продолжил поиски. Неожиданно в ящике с нитками и прочим швейным барахлом нашлась та пресловутая шкатулка.

– Крис, я ее нашел! – позвал девушку мужчина. Она тут же отложила альбом и прибежала на его зов.

– Она? – взволнованно уточнил Боярский, держа на открытых ладонях крохотный ящик из красного дерева. Он был украшен изящной резьбой и инкрустирован кусочками перламутра. Сразу становилось очевидным, что это не просто шкатулка, а настоящая семейная реликвия, пришедшая к нам из глубины веков.

– Сейчас проверим! – поддержала его душевный порыв Кристина. – Поставь ее на стол.

Стол во флигельке был старинным. Максим купил его в антикварном магазине. Львовна часто мечтательно рассказывала о том, что в детстве у них был тяжелый дубовый стол с резными ножками. И когда нечто подобное он увидел в лавке, то тут же приобрел. До сих пор вспоминал, с каким восторгом засветились глаза пожилой женщины. И это он сам считал, что недолюбливает ее? Кому бы рассказать…

Крис тем временем обошла шкатулку по кругу, погладила указательным пальцем по резной крышке и достала крохотный ключик, переданный адвокатом.

– Дырочку для ключа я вижу! – сообщила она тоном ученого или военного на особо важном задании. – Теперь важно чтобы ключ подошел к замку.

С этими словами она вставила его в замочную скважину и дважды повернула. Крышка щелкнула и две крохотные пружинки отбросили крышку назад. И тут же заиграла старинная еврейская песня. Кажется, она называлась «Хава нагила». Что Боярский, что фройляйн Рух в еврейском народном творчестве сильны не были.

Оба, завороженные звуками музыки, синхронно заглянули внутрь, стукнувшись лбами. Опешили. Посмотрели друг на друга. Крис даже увидела зеленоватые крапинки в синих глазах мужчины. А он успел разглядеть три сероватые веснушки на ее изящном носике и ощутить нежный запах ириса. Что это именно ирис, он знал от Иды. Та терпеть не могла этот запах. И когда он выражал восторг духами с данным ароматом, всегда недовольно морщила носик. В итоге оба сконфуженно замолчали, а следом весело расхохотались.

И им обоим вдруг стало легко и просто. Словно с плеч свалился груз неподъемных проблем.

Первым лежало свидетельство о рождении Кристины. В строке отец значился Рух Владимир ибн Абдалла.

– Странно, бабуля реально указала папино имя! – удивилась девушка. – Я думала, она заставит маму поставить прочерк или укажет кого–то фиктивного.

– Да, есть такая практика, когда вместо реального отца указывают собственное отчество. Ты была бы тогда Александровной.

– Но я, слава Всевышнему, Кристина бинт Владимир. Если брать на арабский манер.

Макс улыбнулся уголками губ. Мусульманской покорности, несмотря на обращение девушки к Аллаху, было ноль. Она все же была типичной раскрепощенной немкой или русской. Но никак не арабкой.

– Береги этот документ! – Максим, поддавшись какому–то порыву, положил свою руку на ладонь девушки, сжимавшей свидетельство.

Она подняла глаза на него, посмотрела долгих несколько секунд и просто ответила: