И, конечно же, они пришли. Еще во время ужина они заполнили всю комнату.  Пришли мальчишки возраста Диосса, и постарше от пятнадцати до шестнадцати лет, несколько ближайших соседей, а также проскользнуло немного любопытных женщин.  Вместе с  женой хозяина, которая была еще молода и красиво, они подсели к Диоссу и стали расспрашивать его о том, зачем и куда он идет и что случилось с ним по пути. Они взялись за головы, когда услышали, как его поймали и избили, они плакали и жалели его, а еще больше жалели его мать и сестру, томившихся в тюрьме.

Пока его не увел сам хозяин: — Дайте ему отдохнуть, — сказал он, — он и так еле живой  и ничего нового вам не скажет. Почему?  Вы разве никогда не видели беженцев из других городов?  Они, правда, к нам редко заглядывают, но в афинских пограничных городах и месяца не проходит, чтобы они не появлялись, иногда по несколько человек сразу. И среди них бывают как  должники, так и сбежавшие  рабы.

— Может быть, и бывают, но они все взрослые, а не такие маленькие бедняжки,  — сказала одна женщина.

— У них что,  нет, что ли сострадания к такому ребенку, — добавила другая.

— Да, эти жители Мегары хуже некуда.

— Это правда, — согласился Килон, — так было всегда,  в те времена, помните, жители Мегары тоже поддерживали господ и эвпатридов  и помогали им деньгами, оружием и войсками, негодяи проклятые!

Все замолчали. Когда говорили старшие, молодежь не решалась ничего спрашивать. Они боялись, что отцы их прогонят, но Килон даже не думал об этом. Напротив, он посмотрел на внимательные  любопытные полудетские лица, и именно для их, молодых, он сказал погромче:

— Вы думаете, ребята, что у нас всегда было так, как сейчас, что я все время веселился, приходил домой после работы, чтобы поесть, и отдохнуть? Никогда! Хотя у моего отца был собственный дом в Элеутере,  сад и кусочек поля, я жил там с самого раннего возраста. Помню, на всех полях  там были белые камни. И знаете, что я имею в вид, когда говорю о  поле и камнях? Что земля приносит пользу не моему отцу, а его хозяину, кредитору, настоящему владельцу земли. Крестьянину для этого остается только работать и ему разрешено забирать себе только шестую часть урожая. Шестую часть. вы понимаете!  Если бы вы видели, как крестьяне  зарабатывают на жизнь! Через месяц ваши кости можно было увидеть сквозь кожу. И эти камни были повсюду, и у крестьян уже ничего не оставалось своего, так как на уборку этих камней они тратили почти все свое время. А потом, так как свою долю урожая никто не мог отдать полностью, они снова попадали в долги к своему господину, и снова анимализм у него, чтобы дать хоть кусочек хлеба жене и детям и самому не погибнуть от голода. А затем, когда долги надо было возвращать, ни у кого опять ничего не было.  А  из чего еще они должны были отдавать?  Из шестой части зерна, которое им позволялось взять из всего урожая?  И тогда господин мог за этот долг забрать  все — землю, зерно, скот, самих крестьянин-демиургов, их жен и детей - все.  Мой отец был необычайно сильным и трудолюбивым, и долго не сдавался, хотя на нашем  поле было полно камней,  мы все еще были свободны. Мы с братом тоже помогали отцу, как могли и трудились изо всех сил - но все было напрасно.  Наш господин, у которого была в залоге земля, был богатым  эвпатридом, и сидел в Совете Ареопагов,  у него было около сотни рабов, но этого всего ему было мало, он не простил нам, ни одного обола, а даже добавил  нам  еще больше обязанностей, сказав, что имеет право на все.  Терпеть было невозможно. Моя мать умерла от отчаяния и бедности, мой отец страдал охваченный горем и нищетой, и вскоре ушел вслед за ней. А он еще не был старым человеком. Так мы остались одни. Прошло несколько лет. Я  женился на молодой девушке. Тогда она была красивой, но такой же бедной, как и я.  Мы нравились друг другу. У нас родился ребенок, мальчик – и тут… пришло известие, что мы уже стали рабами. Как этот мальчик, который сидит здесь с нами.  Страшно вспоминать, что тогда произошло.  Такая участь постигла не только нас, но и несколько семей в деревне,  которые стали рабами, как и мы. Я хотел убежать в лес в Беотию, но у меня была жена все еще прикованная к постели и крошечный ребенок, к тому, же было еще холодно. Что мы могли сделать? И так мы ждали, что  будет дальше. Прошло несколько дней, а может быть и месяц. Пока вдруг... не появился наш господин,  с вооруженными стражниками. Они выстроили нас на дороге и увели. Мою жену, так как она была молода и здорова, хозяин взял в прислуги, а еще несколько человек, они должны были схватить и продать Фалерону. Среди них и мы с братом.  Они разлучили все семьи, и только тогда раздался плач и крики. Никто не обращал на них внимания. Наш хозяин смотрел на нас своими безразличными  холодными глазами, как будто нас и вовсе не было. У меня в этот момент появилась такая злость, что перехватило горло, и я  поклялся отомстить ему и призвал Диониса и нашу общую мать Деметру помочь мне.

По дороге, когда нас с братом вели в Афины, мы убежали. Нас связали веревкой, но что это значило для брата?  Он был таким здоровым, что мог бы и цепь разорвать!  После этого он помог мне, и мы убежали в лес. Мы тогда были не одни. В горах таких несчастных, как мы, бродило множество  -  таких бедолаг,  без дома, без надежды, без хлеба, без сил и часто даже вообще без ничего. Но уже была весна. Я все это  хорошо помню. Кругом все цвело. Приближались праздники бога Диониса.  Замечательные праздники, знаете, самые большие торжества. После богослужений и жертвоприношений торжественная процессия обычно направлялась в лес. А дальше, как всегда, устраивались танцы, пение, вино, радость, вы же знаете, что доброму богу Дионису  нравится, когда люди веселятся. Но в тот год мало кто веселился. Многие жители деревни шли, пели и гадали, когда их скот заберут за долги, а их детей угонят в рабство. Чему тут было радоваться? Впереди  шли священнослужители и ругали людей за то, что те вели себя, как на похоронах, а не на празднике Диониса. Они говорили: - «Несчастные остановитесь и умерьте свой гнев!»

Но тут вперед выступил молодой жрец и громко сказал: — Они не нечестные, они  те, кто забыли,  как нужно радоваться, потому, что у них отняли  эту  радость, а теперь отнимают жизнь и дыхание и они дальше так жить не могут.  — Мы посмотрели ему в глаза, и  поняли его. А к вечеру  у каждого из нас появилось что-то  в рукаъ, у кого-то топор, у кого нож,  а у кого-то  и крепкая палка.

И мы сразу почувствовали себя счастливее. Все кричали – «Бахус! Бахус!»  И тут все запели и начали танцевать.  А наша группа продолжала расти. Звучали трубы, играли флейты, гремели барабаны, весь лес закипел жизнью. – «Бахус, Бахус!»   В Элейтере к нам прибежала девчонка со двора, плача и жалуясь на своего господина, но нам было не до нее. Мы продолжали  идти радоваться дальше. Мы шли по лесу с пением -  «Бахус! Бахус!»

Я думал только о своей жене и ни о чем другом, но делал вид, что мне тоже весело. Только скрежетал зубами и сжимал кулаки. Били барабаны, свистели флейты  и трубы. Все кричали «Бахус! Бахус! Ура»  Все были счастливы. Прошла ночь, и весь лес покрылся людьми.

В лесу дул сильный весенний ветер. Когда деревья качались,  нам казалось, что они поют вместе с нами.   И знаете... по коже пробежала какая-то дрожь, какая-то странная, но не от страха, нет!  Нам почему-то казалось, что бог Дионис в этот момент, находится среди нас, и что  он также счастлив   и поет вместе с нами. Мы зажгли факелы и шли с ними по лесу, кричали, пели. Весь лес был похож  на единое пламя. «Бахус! Бахус!»  - били  барабаны,  свистели флейты, гремели погремушки. Как всем было весело и как все были счастливы! …И  все мы с пением и с факелами пошли в долину, а из долины в сады, пока не ворвались во дворец нашего богатея эвпатрида.