Отхожу на два шага назад, пытается схватить за руку, но я прикладываю палец к губам. Не торопись, родной.

Медленно снимаю кофту и спускаю лямки бюстгальтера, позволяя держаться груди только за счет чашечек. Кладу палец в рот, смачивая его в слюне, и веду по стоячему соску, потерявшемуся за плотной тканью лифа. Ловлю взгляд мужчины, он уже еле контролирует себя. Аккуратно расстегиваю пуговицу на джинсах, приспускаю их с талии, оставляя торчать кружево трусиков из-под денима.

— Ты хулиганка, Алиса, — смеется.

Преодолевает расстояние за секунду, подхватывая меня на руки. Прижимает спиной к стене, чувствую нежной кожей шершавую поверхность, но ощущения только обостряются. Срывает джинсы, оставляя трусы на месте. Сам приспускает свои брюки и боксеры, обнажая стоячий член. Беру плоть аккуратно в руку, размазывая смазку по всей длине, стонет мне в шею, толкаясь вперед.

— Паш, возьми меня.

Тормоза рвет, сдергивает кружево и отбрасывает в сторону, врываясь жестким толчком внутрь. Пальцы на ногах сжимаются, кричу, так невыносимо хорошо. Он насаживает меня на себя, лопатки трутся о стену, оставляя следы и царапины, спускаю правую чашечку лифа, хватая себя за грудь. Жесткая ласка поддает огня. Паша ловит зубами сосок, прикусывает. И меня уносит. Мякну как кукла в его руках, продолжая громко стонать. Он вколачивается в мою нежную плоть,шлепки от нашего порыва слышны на весь дом. Еще секунда и сорвусь.

— Кончи в меня, пожалуйста, — кричу.

Его долго уговаривать не нужно, спускает внутрь, держа меня на руках. Я бьюсь почти в конвульсиях, ловя ртом воздух.

От переизбытка эмоций слезы срываются вниз.

— Я сделал больно? — Паша взволнованно приподнимает мою голову.

— Нет.Ты сделал чертовски хорошо. Никогда меня больше не отпускай.

— Не отпущу. Клянусь.

Обнимаю его мощный торс, укладывая голову на плече. Я хочу семью с этим мужчиной, хочу быть только с ним и любить только его. Но впереди остались неразрешенные вопросы. И чем быстрее мы их решим, тем быстрее сможем построить настоящую семью. Без криминала и опасности.

Наши дни.

— Паш, я переживаю. Ты уверен, что все под контролем? — завязываю мужчине галстук, приглаживая накрахмаленный воротник рубашки.

— Алис, у нас с Кристенко определенные договоренности были. Все окей, — он целует мою ладонь, успокаивая.

Тяжело вздыхаю, отходя к окну. Сердце тревожно бьется, но оно в целом давно так бьется. Все, что касается этого мужчины — сказывается тревожностью. Я просто боюсь, что снова пойдет все по одному месту, и я останусь одна. Дело не в страхе одиночества, а в страхе остаться без него. Любовь с каждым днем все больше и дальше прорастает во мне, смотрю на него украдкой и понимаю, что мой. То, как он застегивает пальто, сбрызгивает затылок парфюмом, сводит брови к переносице, приглаживает волосы — все это вызывает ярчайшую волну желания.

— Маленькая, я больше ни на день не оставлю тебя одну, — обнимает меня за талию, окутывая ароматом, — Землю выгрызу, но из суда выйду полностью оправданным. Главное жди меня. Хорошо?

Он утыкается своим прохладным носом в изгиб моей шеи, оставляя дорожку коротких поцелуев.

— Куда я денусь. Как гвоздями к тебе приколочена.

— Звучит так, словно я насильно тебя привязал, — на лбу пролегает глубокая морщинка. Смеюсь.

Если бы насильно, я бы так не ластилась к нему. Нет, тут только все по-любви, и он это прекрасно знает.

— Люблю тебя, — целую в губы, сжимая его руку в жесте поддержки.

Смотрит так, что колени трясутся. Слов не говорит, но по взгляду и эмоциям все понятно. Взаимно.

Федулов уходит, оставляя меня одну. Ладно, почти одну. Рядом Кингстон, а за входной дверью охрана, но ребята такие бесшумные, что я даже про них порой забываю. Тем более им не положено разговаривать. Уже месяц мы живем в квартире в центре города. Я так была счастлива, что мы покинули тот дом. Я не знаю, продал ли Паша его, или он остался в его владении. Главное, что мне не придется там жить. Каждый метр Федуловской дачи напоминал о тяжелых моментах, с которыми пришлось столкнуться.

И есть еще кое-что, о чем не знает Паша. Я боюсь ему сказать. Знаю, что откладывать нет смысла — мое молчание может ранить его, но найти силы в себе не могу. Вдруг он не готов, вдруг не примет. Это меня он любит, но мы никогда не говорили о нас, как о традиционной семье. Никогда не обсуждали эту тему, да и времени не было особо. А сейчас, когда нас уже трое — все изменилось.

Смотрю на тест, прикладывая руку к животу, и не могу поверить, что там наш ребенок. Мой и Паши. Двоих, выросших в детском доме. И я точно знаю, что дам всю свою любовь и нежность этому малышу, но Паша... Слишком сложно.

Да, он умеет любить женщину, но дети это же другое. Это про ласку, заботу, абсолютное вселенское принятие, защиту, нежность.

Извожу себя мыслями, но понимаю, что времени не осталось. Или я скажу сегодня сама, или он узнает без моей помощи. И второй вариант точно разобьет ему сердце. Не дай бог подумает, что я скрывала от него, потому что не хочу иметь детей с ним. В его голове много страхов, он настолько одержим мной, что боится любой боли, связанной со мной. Отец был прав. Но одно он не учел, Паша не предатель, если он выбрал меня однажды, то это навсегда. Его предавали нескончаемое количество раз, поэтому у него аллергия на эти дела.

Кусаю губы и ногти, Паша не берет трубку, а суд закончился как два часа уже. Что же такое? Неужели его обманули...

Бросаю трубку на диван, та отскакивает от плотной обивки и стучит об пол. Кингстон тревожно вскакивает от шума, сонно оглядываясь по сторонам. Не хотела переживать, но это выше моих сил. Сердце стучит так сильно, что начинаю тревожиться не только за Пашу, но и за малыша. Ему точно не на пользу измотанная мать. Как только собираюсь поднять с пола телефон, чтобы снова совершить попытку дозвониться, дверной замок щелкает.

— Федулов, что б тебя! — ругаюсь как бабка, выдвигаясь в коридор.

Мужчину не видно из-за огромного букета нежно-розовых пионов, он осторожно выглядывает одним глазом из-за бутонов и снова прячется.

— Дорогой мой, тебя сейчас ничто не спасет от моего гнева. Я с ума чуть не сошла, — топаю ногой в знак негодования.

— Кристенко утащил меня отпраздновать, чисто по-мужски. Когда понял, что засиделся, телефон сел, — протягивает мне букет, который я тут же забираю, — В общем, виноват, Алиска.

Глаза блестят, улыбка шальная. Самая настоящая пацанская. Я видела у него такую, когда в детском доме он гонял на своем двухколесном друге. Сидела на качелях и наблюдала. Было интересно видеть парня счастливым, а не злым и угрюмым. Сейчас он такой же задорный.

— Знаешь что, — тычу пальцев в стальную грудь, — Мне теперь нельзя волноваться вообще ни одну минуту. Поэтому побереги мои нервы, папаша.

Вскидываю волосы за спину, создавая блондинистую волну. Разворачиваюсь на пятках и ухожу на кухню ставить букет в вазу.

— Это что, новые ролевые игры, маленькая? — шепчет в ухо, прижимая к себе со спины.

— Ага. На ближайшие долгие годы, — вздыхаю, улыбаясь.

— Я выиграл суд, — разворачивает к себе и целует. Мычу ему в губы. Все будет, но нужно сначала сказать. Не могу и не хочу больше молчать.

— Паш, подожди, — останавливаю его, — Ты должен кое-что знать.

— А это не подождет? — хмурится, развязывая мой халат.

— Родной, у нас будет ребенок, — прямо в глаза смотрю, пытаясь уловить реакции.

А там пустота. Сердце больно сжимается. Ну нет, такое я не вынесу.

Наши дни.

Паша ослабляет узел галстука, освобождая шею и прочищая горло. Он все еще молчит, только руки выдают напряжение. Пальцы не слушаются, он раздражается, а после отворачивается от меня, подойдя к окну и не удостоив меня взглядом. Я смотрю на широкие плечи, которые так сильно люблю обнимать, на прямую спину, за которую можно спрятаться, на идеальную линию роста волос на затылке, где я обычно оставляю поцелуи. Такая манипуляция всегда смягчает его, он становится податливым и максимально открытым, но сейчас я не позволяю себе такую вольность. Сердце словно в тиски сжимается, отбивая молотком рваные удары. Прикладываю руку к животу, сминая ткань халата, прикрываю глаза и понимаю, что ничто не заставит меня отказаться от этого ребенка. Ребенка от любимого мужчины.