Однако отцу мои слова совершенно не понравились. Он изменился в лице, поднялся. Я решил вдогонку подвести небольшое резюме нашему разговору:

— Мам, пап, послушайте. Мне очень нравится в лагере. Меня никто здесь не обижает, ни к чему не принуждает и ничего делать не заставляет. Я хочу здесь остаться и заниматься боксом. А шахматную доску можете домой забрать, а то фигурки потеряются.

— Михаил! Я не узнаю тебя, — папа хлопнул себя по лбу. — И что выходит, мы зря приехали? Между прочим, мне с трудом отгул дали на работе, и для чего? Чтобы узнать, что мой единственный сын балбесом растет!

— Милый, не надо так говорить, — мягко поправила Оксана.

— Да не грусти ты так, пап, может, я еще чемпионом стану. По боксу только. Дед гордиться будет, а тебе на работе еще завидовать будут. Не всем шахматистами дано быть.

Отец покивал, задумался и перевел взгляд мне за спину, подозрительно прищурившись. Он явно был уже готов к новому раунду.

— Так, Михаил, я хочу немедленно поговорить с вашим этим тренером по боксу! Он, видимо, не в курсе, что у тебя освобождение от физкультуры так-то!

Никаких проблем со здоровьем я, честно говоря, не ощущал. Не исключаю, что прежний Мишка получил такое освобождение через «воспаление хитрости». Да, пацан имел далеко не лучшие физические кондиции, но однозначно был полностью здоров. Ну или болячки с моим появлением в этом теле попросту испарились, что вряд ли. Однако у отца была на это своя точка зрения, он продолжал распаляться. Бывает. Даже самые хорошие и прогрессивные родители не любят, когда их не слушают собственные дети.

— Бокс, еще чего не хватало, я категорически запрещаю! Да это даже хуже, чем детский труд! — он снова потряс листком письма. — Куда смотрит директор лагеря! Веди меня к тренеру, показывай, куда идти, Михаил.

Отец продолжал хорохориться, но я аккуратно взял его за руку.

— Пап, не надо. Ты же хочешь, чтобы твой сын был счастлив? А счастливым можно быть только тогда, когда занимаешься тем, что тебе нравится. Бокс мне нравится, а шахматы — ну, шахматы нет.

Мама тяжко вздохнула и, хорошо зная, как обращаться с мужем, ласково приобняв его, чуть отвела его в сторонку. Что-то промурлыкала на ухо, после чего отец остыл.

— Пусть попробует, он уже взрослый и вправе набивать себе шишки, — ворковала мать, неожиданно выказавшая мне поддержку, может, надеялась, что я быстро остыну к новому увлечению.

— Вот именно что шишки! Но у нас ведь турнир шахматный на носу, готовились сколько…

— Ничего страшного, ему только четырнадцать, — Оксана крепче обняла муженька, не оставляя ему путей отступления. — А то ведь и правда, за шахматной доской у него другой жизни нет. Так хоть, может, с ребятами пообщается, со сверстниками, за себя научится постоять. Ну а к шахматам потом вернется.

Вот женщины — они всегда женщины. Знают, когда и что нужно говорить мужчинам. Всегда поражался их такой прозорливости.

— Он уже постоял за себя, вон, весь в шишках и синяках, — забурчал отец, но теперь куда более смиренно.

— Пусть пробует, ты посмотри, как у него горят глаза… только ради этого стоило сюда приехать. Я давно не видела его таким счастливым. Да ты ведь и сам шахматы бросил, отца ослушался.

— Было дело.

Тут, видимо, папа что-то важное вспомнил, потому что кивнул, вернулся и взъерошил мне волосы.

— Что, сын, мама говорит, что надо тебе пробовать. Но когда будет родительский день, мы вернемся и еще раз обязательно поговорим. Чтоб наверняка.

Я хотел ответить: «а может, не надо, еще соскучится не успею», но прикусил язык. Судя по глазам родителей, у них и так небольшой шок от знакомства с обновленной версией своего отпрыска. Пусть это сначала переварят, а дальше будем смотреть.

— Оксан, может, у их старшей пионервожатой хотя бы уточнить, когда на родительский день приезжать?

— Может, потом позвоним по телефону… — прошептала Оксана. — Там у нее, похоже, какой-то важный разговор. Не будем мешать.

Предполагала она не просто так. Все время, пока мы сидели в беседке, из соседнего корпуса то и дело доносился ор матери Левы. Не завидую пацану, явно попал под раздачу.

— Ты права, — быстро согласился отец. — Сынок, ну, так мы, наверное, пойдем.

Мама спохватилась, полезла в сумочку и достала пригоршню сосательных конфет.

— Твои любимые, Мишенька.

Скорее всего, родители уже успели поговорить с Тамарой, когда только приехали, пусть и кратко. Тем лучше, не хотелось мне в подобных разговорах участвовать. Но главное, что ко мне у Томы не возникло никаких вопросов или жалоб. Значит, не такой уж и плохой из меня пионер, раз никто не жалуется.

Мы тепло попрощались, я взял конфеты. Хотя никогда не любил сосательные. Мама поцеловала меня в макушку, отец по новой взъерошил волосы. И они пошли по грунтовой дороге, ведущей от лагеря, к стоящему у обочины автомобилю. Отец поставил красную «копейку» в теньке, поэтому машину я сразу не заметил. Неплохо так, у меня еще в семье и собственный автомобиль есть. Это нынче далеко не у каждого.

Прежде чем папа уселся за руль, родители еще раз помахали мне на прощанье. Я натянул улыбку и помахал в ответ.

Можно сказать, что первое знакомство с родителями прошло куда лучше, чем я ожидал. Даже договориться удалось гораздо более легко, чем могло быть.

Я уже думал уходить из беседки, когда из корпуса вышли Тамара, родители Левы и сам пацан. Правда, Лева таки вышел не совсем сам. Мама буквально вывела его за ухо.

— Я больше не буду, честно, пожалуйста…

— Конечно, не будешь! Надо же, позорище растет! — цедила его мать. — А если тебя из лагеря выгонят! А что мне потом на работе говорить?

Лева был весь взъерошенный и смотрелся откровенно жалко, втягивал, как черепаха, голову в плечи. Видимо, пережил трепку. Не лучше, кстати, выглядел и отец Льва. Тома тоже чувствовала себя не в своей тарелке в компании мамы Льва. Но не лезла, ничего криминального, по факту, не происходило — воспитывают, как могут.

— П-простите, — трясущимся голосом говорил его папаша, заливаясь потом.

Ставить Леву в неловкое положение я не стал. Спрятался в беседке так, чтобы меня не было видно. Мне не сложно, а пацанская честь — она как хрусталь. За происходящим я продолжил смотреть через щель в оградке беседки. Не спиной же мне поворачиваться.

Что хотел сказать дальше папаша, я не узнал, потому что супруга заставила его послушно замолчать, ткнув хорошенечко локтем под ребра.

— Тамара Ипполитовна, мы заверяем, что такого больше не повторится! — перехватила она инициативу. — А если повториться, то звоните… на домашний телефон. На работу звонить не надо.

Горе-мамаша замахнулась на сынка, Лева автоматически вжал голову в плечи, видимо, поучать от матери затрещины ему было не привыкать.

Тамара, которой явно было не по себе (хотя она самолично вызвала родителей в лагерь), тотчас навострила лыжи.

— Вы знаете, меня там другие дети ждут, не могу оставить без присмотра, так вот, рада была знакомству, приезжайте на родительский день, у нас предстоит замечательная программа. Я искренне верю, что Лева исправится после нашего разговора…

— На домашний звоните! — отрезала мать, попросту не став слушать. — Если этот сорванец не исправится.

— Да-да…

Тома мелкими шажками ретировалась. Леву еще для порядка отчитали, а потом и его родители развернулись и зашагали прочь. Судя по всему, у них машины не имелось, потому что матушка Льва едко отсчитывала муженька за то, что им придется идти в Тмутаракань, то есть на остановку общественного транспорта.

— Не хватало еще автобус пропустить! А если мест не окажется?

Папаня не возражал, как и Лева, молча слушал, втягивая голову в плечи. Для боксера, кстати, хороший навык, вот так перекрываться, однозначно пригодится. Ну а совершенно разбитый Лева остался стоять у ворот, стискивая кулаки и зубы. От обиды и несправедливости у пацана на глазах выступили слезы. Губы дрожали.